«С красивым новым бантом»

Название невольно придумал сын Ивана Максимовича, живший в то время в летнем пионерском лагере. На вопрос отца: «Что ты рисуешь?», он ответил: «Веселые картинки». «А почему веселые?» — спросил Иван Максимович. – «А потому, что жизнь у нас тут веселая, а я про нее рисую!»

Редакция была маленькая, дружная. Литературный редактор Юрий Постников, когда ему нравился материал, мрачно и задумчиво говорил: «Пойдет!» или «Годится!» Удивительно, но журнал никогда не был цензурированным, хотя принадлежал ЦК комсомола. Не оповещал о съездах и пленумах, никаких политических новостей, пережеванных для детской аудитории, никаких нравоучений — только радость и веселье.

Иван Максимович придумал и нарисовал веселого человечка с носом-карандашом красного цвета, который, выйдя из-под пера художника, зажил своей жизнью. Его изображения можно видеть на афишах, плакатах, витринах магазинов. Он стал героем мультфильмов и книг. Художник Виктор Пивоваров создал надпись-логотип из веселых буковок-человечков, так и оставшихся в этом издании навсегда.

Когда собирался номер, часто приходилось менять материалы или срочно заказывать необходимую картинку или подпись к ней. А бывало, что буквально в день сдачи номера в печать возникала необходимость срочно придумать две строчки, подпись, четверостишие… Созданное немедленно уходило в типографию, как говорится, с колес.

Чаще к такой работе привлекали поэта, писателя, неожиданно заглянувшего в такой момент в редакцию. В один из таких горячих деньков автор оказался в тесной комнате редакции. И тут же от него потребовали сказку по картинке. Сказку! А времени не больше часа — был последний день сдачи номера.

Легко сказать: написать сказку! Ну, пусть совсем коротенькую — сказочку в 15–20 строчек, тем труднее! В отдельной комнате, в глухой тишине, с рисунком перед глазами... Отключись от всех тревог и забот, представь, что тебе пять лет, и фантазируй так, что потом сам удивишься, как тебе это удалось придумать...

Когда я вышел из комнаты с листом бумаги, исчирканным и заполненным строчками и по горизонтали, и по вертикали, все по очереди, с трудом разбирая текст, прочли «шедевр». Постников мрачно изрек: «Пойдет! А вот, кстати, познакомься и с автором рисунка — художник Ада Склютаускайте!» Так состоялось наше знакомство.

Виделись мы потом редко, потому что замечательная сказочница и художник жила в Риге и нечасто навещала столицу. А тогда ее рисунок с моей сказочкой пошел в номер, мне эта работа нравилась и, насколько мне известно, другим — тоже.

А в это же время в журнале «Мурзилка» давно лежали несколько моих стихотворений. Их не отвергали, но и в печать не пускали. Долго. Пока вдруг (как я потом узнал) в редакцию не пришел поэт Валентин Берестов и с ходу заявил, что нашел молодого поэта. Он начал на память читать мои стихи, да как раз те, что лежали в столе главного редактора! И тут, как говорится, произошло чудо: то ли Анатолий Васильевич Митяев не захотел отдавать пальму первенства открывателя, то ли не мог устоять перед авторитетом Берестова. Он выдвинул ящик письменного стола, сразу вытащил листочки с моими стихами и похвалился: «А вот они! Мы их даем в номер!» Я думаю, он сфантазировал: если бы не Берестов, они бы еще долго валялись без дела! Но так в «Мурзилке» появился целый разворот моих стихов и среди них — злополучное (для меня) «Новый бант».

Такая вот хвальба — девчонка, счастливая оттого, что ей подарили новый бант. Поздравлений автору по поводу публикации было много. В то время «Мурзилка» выходила многомиллионным тиражом и пользовалась большим успехом во всех концах страны. Мне, кажется, действительно удалось стихотворение, но далеко не всем оно пришлось по душе.

В один из визитов в «Мурзилку» Митяев пригласил меня в свой кабинет, усадил, вынул из стола письмо и произнес: «Почитай! Вот из ЦК партии переслали жалобу!» Пенсионер, полковник в отставке гневно осуждал автора, который вместо того, чтобы пропагандировать советское трудовое воспитание, призывает детей не есть, не пить, даже не играть, а бездельничать и праздно шататься по улицам! «Дурак, конечно, — продолжил главный редактор, — а прислушаться (и он поднял палец вверх, может, указывая на ЦК), прислушаться надо!»

Что тут скажешь — надо было прислушиваться.

Если еще принять во внимание, что совсем незадолго до этого в «Литературной газете» целая полоса была посвящена разгрому Бориса Заходера и Михаила Садовского как формалистов в детской литературе, а этот эпитет звучал в то время приговором, то ясно, с каким настроением я читал письмо уважаемого полковника в отставке. Одна из таких же недоброжелателей — А.К., — известная своими критическими стиходробящими заслугами, угробила мою книжку в издательстве «Малыш» за формализм стихотворения «Запонки».

 

У моего папы пропали запы.

Да нет! У папоньки

Потерялись запонки.

Папонки, папонки,

Кто отыщет запонки? и т.д.

Игра слов, которая присуща детям с их первых разговоров, была для нее криминалом, жизнь раздражала ее, потому что шла не по ее сухим законам и понятиям. Дискуссия была нешуточной. И опять среди прочих поносимых стихов фигурировал мой «Бант» из «Мурзилки». Берестов написал большую статью в той же «Литературке», пытаясь критикессе А.М. объяснить суть творчества для детей, изюминку стихотворения, настроенного на волну детской психологии.

Но каменные устои советской морали не допускали такого вольнодумства и самостоятельности — это пахло неповиновением нормам пролетарской жизни, было криминалом...

Я специально не называю имена этих людей — они исчезли с литературного поля, ветер времени смел их, как сор с дороги.

Легко представить, каково было автору. Спасали друзья и... работа — да и вот эти маленькие веселые строчки в журнале «Веселые картинки». В одно из посещений редакции я снова встретил там Аду. Она из своей большой картонной художнической папки вынула рисунок и протянула мне: «Миша! Не огорчайтесь... мне так понравилось ваше стихотворение, которое громили в «Литературке», что я сделала к нему рисунок! Это мой вам подарок-автограф. Может, когда-нибудь пригодится, опубликуете».

Добавлю, что в конечном счете эти несправедливые нападки, появившиеся в солидных литературных изданиях, пошли мне на пользу — привлекли внимание к моим стихам, их стали чаще публиковать и в периодике, и в книжных издательствах.

Рисунок Ады мне очень понравился, но... во вскоре появившейся книжке «Лесные бусы» (М.: Советская Россия, 1968) это стихотворение вышло с рисунками замечательных художников и моих друзей Евгения Монина и Владимира Перцова. Редактировал книгу Валентин Берестов. А потом в разных сборниках и хрестоматиях печаталось и перепечатывалось это стихотворение много раз практически без моего ведома.

Так и висел на стене рисунок Ады Склютаускайте несколько десятилетий в рамочке, напоминая былое, Аду и друзей, которых «…нет, а те далече». А мне всегда казалось и кажется, когда я смотрю на этот рисунок, что девчушка грустит, потому что одна и никто ее не видит... Теперь мне представляется возможность выполнить пожелание замечательной художницы Ады Склютаускайте. Пусть состоится премьера этого рисунка — весёлого, точного — и порадует детей. Может быть, и взрослым он понравится!..

Михаил САДОВСКИЙ, Россия