Лейтенант Бакланов

Многие мои герои — это персоны ушедших лет, а то и веков, как Шекспир или Адам Смит. А некоторые были моими современниками, например, писатель Григорий Бакланов. Я с придыханием читал его военные произведения, а однажды даже сидел с ним за одним обеденным столом во время какого-то семинара-совещания президентского Совета по культуре и науке в период президента Ельцина.

Бакланов запомнился как очень спокойный, уверенный человек. Держался он с большим достоинством. Говорил скупо, весомо, аргументированно, и его было интересно слушать. Но это, как говорится, на людях. А так, кто знал, что творилось в его душе, какие мысли жгли его сердце? Все это оставалось за кадром. Писатель-фронтовик. Он выжил на войне и опубликовал все, что вышло из-под его пера. Писал правдиво о войне и смерти. Без прикрас и барабанного пафоса. Его «окопная правда» многим читателям и критикам была не по нутру. Но врать и фальшивить Бакланов не умел. Он был мужественным и стойким человеком. О таких, как Бакланов, о его поколении, ушедшем на фронт со школьной скамьи, Твардовский писал, что они «выше лейтенантов не поднимались и дальше командира полка не ходили» и «видели пот и кровь войны на своей гимнастерке».

А теперь немного биографии. Григорий Яковлевич Бакланов (Фридман) родился 11 сентября 1923 года в Воронеже. Вырос в интеллигентной семье, но рано лишился родителей: отец умер, когда мальчику было 10 лет, затем не стало и матери. Бакланов оказался в семье родственников. Учился в школе, затем в авиационном техникуме. Во что верил? Писатель вспоминал: «Многие годы на улице перед нашим окном висел огромный портрет Сталина. И каждое утро, днем и вечером я видел его…» От сталинизма Бакланов освобождался не сразу, а по мере того как познавал жизнь и видел, что происходит вокруг.

Когда разразилась война, старший брат, студент Московского университета Юрий Фридман, добровольцем пошел на фронт, как и другой близкий родственник — Юрий Зелкинд. Оба они погибли в боях с захватчиками. Рвался на фронт и 18-летний Григорий, и вскоре он там оказался. Бакланов был зачислен рядовым в гаубичный полк на северо-западном направлении и считался самым молодым в полку. Через год его направили в артиллерийское училище, после окончания которого (ускоренный выпуск) ему доверили командовать взводом управления артиллерийской батареей на Юго-Западном и 3-м Украинском фронтах.

В одном из поздних интервью Бакланова спросили, каким был его самый первый день на войне. «Нас привезли зимой. Это было начало 42-го года, Морозы жуткие, за сорок, — рассказал он. — Выгрузили на какой-то станции, и мы пошли пешком. Куда идем, не знаем. Дали нам по сухарю ржаному и по тонкому ломтику мороженой колбасы. Вот я ее согревал во рту и помню до сих пор этот мясной вкус от шкурки. Шли всю ночь. Валенок не дали, шли в сапогах. На привале на костре сушил портянки, вдруг: «Подъем! Выходи строиться!», а у меня портянки еще не просохли. Я к старшине, а он говорит: «Тебя что, война будет ждать?!» Замотал сухим концом и, слава Б-гу, ноги не отморозил. Вот, собственно, и первый мой день. Война — штука суровая…» Ну, а далее: «Мы окружали 16-ю немецкую армию, окружали ее, но сделать с ней ничего не могли, она все время пробивала проход, и шли бесконечные бои…»

Не воевавший корреспондент допытывался, а воевать было страшно или нет? Бакланов ответил так: «Страха не было, во-первых, потому что ты молод, а во-вторых, не представляешь, что это такое. У Юлии Друниной есть строки: «Я только раз видала рукопашный, раз наяву и сотни раз во сне. Кто говорит, что на войне не страшно, тот ничего не знает о войне». Просто одни люди умеют побороть страх. Стыд сильнее страха. А другие не могут через это переступить…» Были, конечно, единицы, кого хранил Б-г и кто не получил ни царапины, в основном — смерть или ранения. Не избежал этого и Бакланов. В 1944 году медкомиссия в госпитале признала его негодным к строевой, то есть инвалидом. А он, вопреки врачам, вернулся в свой полк, в свою батарею, в свой взвод и продолжал ратное дело (слово «подвиг» — не из лексикона писателя). Добивал врага в Румынии, Венгрии, Австрии. «В январе 1945-го, — вспоминал Бакланов, — мы брали венгерский Секешфехервар и отдавали, и снова брали, и однажды я даже позавидовал убитым. Мела поземка, секло лицо сухим снегом, а мы шли сгорбленные, вымотанные до бесчувствия. А мертвые лежали в кукурузе — и те, что недавно убиты, и с прошлого раза, — всех заметало снегом, ровняло с белой землей. Словно среди сна очнувшись, я подумал, на всех глядя: они лежат, а ты еще побегаешь, а потом будешь лежать так».

Только пережив подобное, можно затем, уже в мирные годы, вернуться к теме войны и рассказать о том, что было на душе молодого офицера, умиравшего на поле боя, «под зимними звездами» (выражение Эренбурга из его «Летописи мужества»).

Что помимо мужества, отваги и терпения было важным на войне? Солдатская интернациональная дружба, когда все национальности Советского Союза были соединены в единый кулак. «В моем взводе, — рассказывал Бакланов, — был интернационал: большинство русских, два украинца, армянин, азербайджанец, двое грузин-мингрелов, татарин, еврей. И никаких раздоров не было…»

А после событий в Чечне Бакланов предупреждал: «Стоит только расшевелить национальные чувства, понадобятся столетия, чтобы изжить вражду…» Читатель сам может перекинуть мостик к нынешним русско-украинским отношениям. А мы вернемся к рассказу о победном 9 мая 1945 года. Для Бакланова этот день (да разве для одного него?!) стал лучшим и самым счастливым в жизни. Звонок телефониста об окончании войны застал Бакланова в австрийской деревне Лоосдорф недалеко от Дуная. «Мы выскочили из окопов, стали стрелять вверх от радости. Тут, на беду, оказалось — выпить нечего. Старшина тут же погнал куда-то коней и привез бочку вина. И вот мы и пили, и плакали. Потому что с нами не было тех, кто погиб на этой войне. И впервые мы поняли, что это уже навсегда».

Примечательно, что Бакланов никогда не ходил на встречу фронтовиков-ветеранов в Москве к скверу Большого театра. Все эти ахи-охи, вздохи и слезы он переплавлял в страницы своих военных произведений. Это одна причина, а была и другая: не все участники войны прозрели и не хотели выйти из плена прежних иллюзий. Бакланов из тех, кто прозрел в первые послевоенные годы. «Мы были молоды. И, к счастью, слепы. Мы многого не знали. Мы шли добровольцами, но мы думать не думали, что этим укрепляем ту власть, которая не лучше власти, против которой мы воевали…» («Известия», 13 февраля 1997).

В повести «Навеки — девятнадцатилетние» (1979) главный герой лейтенант Мотовилов рассуждает: «Мы не только с фашизмом воюем — мы воюем за то, чтоб уничтожить всякую подлость, чтобы после войны жизнь на земле была человечной, правдивой, чистой…» Так думали многие вернувшиеся молодые офицеры и солдаты, поколение победителей, и этого поколения испугался «вождь и отец»: а вдруг они захотят свободы?! И тут же мгновенно стали закручивать гайки. Почти сразу же после 1945 года снова начались политические репрессии и карательные кампании. Был отменен День Победы как праздничный день.

И как ко всему этому отнесся Григорий Бакланов? В одном из интервью он признавался: «Я тогда верил, что жизнь будет другой, а увидел, что вся нечисть вылезла наверх и занимает высшие посты. Начались кампании против космополитов и безродных, против низкопоклонства перед Западом. А еще постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград», о Зощенко и Ахматовой. Мы вернулись после войны победителями, а в своей стране стали побежденными. Дело в том, что на войне мы узнали, как много от каждого из нас зависит. Люди разогнулись. А такие были не нужны. Я видел, кто становится любимыми сыновьями власти…»

Все прелести жизни при Сталине Бакланов постиг на собственной шкуре. В 1946 году он поступил в Литературный институт им. Горького, который окончил в 1951-м. И попал в положение гонимого: в конце учебы был исключен из партии за то, что назвал фашистом своего однокурсника Владимира Бушина. Не пустили за границу в Венгрию, и вместо студентов послали туда охранника из Кремля. После института у Бакланова, по его словам, не было ни кола ни двора. Он снимал угол. Пытался найти работу, обошел 25 редакций газет и журналов и везде получал отказ в отделе кадров. Фронтовик — замечательно, но вот еврей!.. Не помогла и смена фамилии Фридмана на Бакланова…

Бакланов много писал — очерки, рассказы, ездил по стране. В 1954 году вышла его первая повесть «В Снегирях». В 1957-м увидела свет первая военная книга «Южнее главного удара», в 1959-м — повесть «Пядь земли», которая стала событием литературной жизни и одновременно вызвала шквал критики: «окопная правда», «ремаркизм», «дегероизация», «абстрактный гуманизм» и т.д. Многих возмутила правда без прикрас, без привычной победной лакировки, да и манера повествования, стиль изложения — исповедальная проза не пришлась по душе.

Но Бакланов не изменял себе ни на йоту и продолжал писать драматические страницы войны — «Навеки — девятнадцатилетние», «Мертвые сраму не имут», «Июль 41 года», «Карпухин» и т.д. В этих военных произведениях, а также в последующих — «Друзья», «Меньший среди братьев», «Свой человек» и других — Бакланов прослеживает судьбу своего поколения и то, как она сложилась в мирное время, кто остался верен своим фронтовым идеалам, а кто озабочен карьерой и рвется по ступенькам наверх.

За роман «И тогда приходят мародеры» Бакланов был удостоен Государственной премии России. Это самая горькая книга писателя, в ней он подводит итог жизни своего поколения — тяжелый, печальный итог. Это убитое поколение юношей 1941 года. Согласно статистике, из него остались живыми лишь три процента. А среди оставшихся в живых сколько было инвалидов! Поколение лейтенанта Бакланова и таких, как он, добыло победу, но победой воспользовались мародеры, озабоченные лишь тем, чтобы побольше хапнуть денег и благ с помощью чинов и постов.

Еще Бакланов написал несколько книг зарубежных очерков, пьес. По его сценариям и книгам снято восемь фильмов. Лишь один из них — «Был месяц май», поставленный Марленом Хуциевым, — понравился Бакланову: он и к фильмам был предельно взыскателен и совсем не признавал фальши. О военной литературе в целом Бакланов часто сетовал, что «генеральская литература» ему чужда, ибо ее авторы «безбожно врут»: в своих воспоминаниях они выигрывают сражения, которые проиграли на поле боя. «Читать невозможно!..» По мнению Бакланова, настоящих произведений о войне чрезвычайно мало — честных, правдивых и искренних. В одном из интервью писателя спросили: «Что такое фашизм для вас?» Бакланов ответил: «Это гораздо больше, чем идеология агрессивного национализма. Это полное удушение жизни. Полное удушение личности. Восторг рабов. Они все готовы в ярмо! Чтобы был фюрер и каждому было место — как патрону в обойме. И каждому рабу дана власть по отношению к низшим. А низшие всегда найдутся. Фашизм в человеческом обществе существовал всегда, но не всегда назывался фашизмом…» («Вечерний клуб», 24 июня 1995).

Григорий Яковлевич занимал пост главного редактора журнала «Знамя» с 1986 по 1994 год. Но не столько руководил коллективом вверенной ему редакции, сколько занимался поиском того, чтобы появилось на страницах то, что талантливо. Бился за публикацию, преодолевал последствия запретов и табу. С цензурой Бакланов бился по-фронтовому и часто ее побеждал. Благодаря бесстрашию и усилиям Бакланова на страницах «Знамени» появились «Собачье сердце» Михаила Булгакова, «Новое назначение» Александра Бека, запрещенная поэма Александра Твардовского «По праву памяти», автобиографическая повесть Анатолия Жигулина «Черные камни» и другие замечательные произведения.

Бакланов славно потрудился в своем журнале, но поставил себе рубеж: как исполнится 70 лет, он должен уйти с должности. И ушел. За кресло не цеплялся, чем еще раз удивил всех. Уйдя на пенсию, занялся мемуарами, и в 1999 году на свет родилась книга «Жизнь, подаренная дважды». Второй подарок, что не был убит на войне и стал одним из немногих, кто прожил много лет после боев.

Григорий Яковлевич Бакланов ушел из жизни в декабре 2009 года, в возрасте 86 лет…

Юрий БЕЗЕЛЯНСКИЙ, Россия