Дневник поколения

Летом 1941 года Юрий Левитанский ушел добровольцем на фронт, едва успев сдать последний экзамен за второй курс ИФЛИ — московского Института философии, литературы и истории.

Что это значило в то время — «на фронт»?

Осенью немцы приблизились вплотную к Москве. Часть, где служил Левитанский, была расквартирована в Литературном институте на Тверском бульваре, в фойе соседнего кинотеатра и в школе на Большой Бронной. В ­1980-е, уже работая в Литинституте, Юрий Давидович любил показывать друзьям, где в здании находились оружейная и ленинская комнаты, где столовая, а где размещалась его солдатская койка. Молодые ребята должны были участвовать в обороне Москвы… уже в Москве, защищая участок от Белорусского вокзала до Пушкинской площади. Вместе с другом Сариком, поэтом Семеном Гудзенко (поэтическое имя Сарика, взятое им во время войны), они патрулировали улицы, готовясь не пропустить врага через Садовое кольцо.

Левитанский был призван в знаменитый Отдельный мотострелковый батальон особого назначения (ОМСБОН). По словам критика Эмиля Кардина, соученика-ифлийца и однополчанина Левитанского, этот батальон был «сверхсекретной бригадой, готовившей в подмосковных дачных поселках диверсантов широкого профиля».

Всем известен подвиг другого их однополчанина — Лазаря Хаимовича Паперника, часовщика из Славуты, известного хохмача, всеобщего любимца, взорвавшего себя вместе с немцами в ходе боя во время рейда в тылу врага у деревни Хлуднево Калужской области. Именем Героя Советского Союза, зам. политрука спецотряда лыжников Паперника названа одна из улиц Москвы.

Зиму 1941 года Левитанский встретил под Волоколамском. Вместе с Гудзенко они составляли первый и второй номера пулеметного расчета.

«…А зима была очень холодная, — рассказывал он много лет спустя, — и лежали мы в этом снегу в своих шинелях и сапожках очень удобными мишенями для немецких самолетов — даже и маскхалатов у нас тогда еще не было. Мы были еще совсем детьми, и чувство страха и чувство голода подолгу не отпускали нас в студеные дни и ночи, а спать приходилось частенько на снегу».

«Я лежал на этом снегу//и не знал,// что я замерзаю,

и лыжи идущих мимо//поскрипывали//почти что у моего лица…» — писал поэт в стихотворении «Воспоминание о красном снеге» (1970).

Левитанский не раз говорил, что вся его биография отражена в стихах, все написанное им случалось на самом деле, даже сны из книги «Кинематограф» действительно снились ему, а стихи-воспоминания «подлинны абсолютно, до мельчайших деталей…»

Самое яркое воспоминание, конечно, было связано с Днем Победы. Часть стояла неподалеку от Праги в городе Влашиме, и бои на этом участке фронта продолжались до 8 мая. Немцы подписали капитуляцию только под утро, и вокруг поднялась «сумасшедшая стрельба» — так солдаты и офицеры салютовали Победе. Чехи в каждом городе, в каждом поселке встречали советских солдат с цветами, а немцы бесконечными колоннами шли в плен без охраны («немецкий порядок»!), согласно указателям по обеим сторонам дороги. Незабываемо буйство цветущей сирени, пражской сирени 1945 года!

Потом, правда, была еще одна война — «маленькая», как говорил поэт, — в далекой Маньчжурии, куда он был переброшен в составе 53-й армии генерал-лейтенанта И.М. Манагарова.

Демобилизовался лейтенант Левитанский только в 1947 году, поселился в Иркутске, начал обживаться. В 1948-м в ОГИЗ (Иркутском областном издательстве) вышла его первая книга «Солдатская дорога», наименее известная из всех его сочинений, поскольку стихи той поры, по-видимому, считая их незрелыми и недостойными внимания читателя, поэт, за редким исключением, не включал в свои поэтические книги.

Вообще о войне он писал немного, скупо, как бы нехотя. Его знаменитое стихотворение «Ну что с того, что я там был», ставшее песней в исполнении Виктора Берковского и Дмитрия Богданова, весьма точно отражает его настроение в последующие годы.

«Это стихотворение Юра написал от имени всего поколения, — размышлял Евгений Евтушенко. — Я бы даже сказал, что он за них всех написал. Каждый из них мог бы поставить под ним свою подпись — и Межиров, и Сарик Гудзенко… и Луконин, и Слуцкий… все лучшие… Он все помнит, ничего не забыл. Если поэт написал, что “я топот загнанных коней, я хриплый окрик на бегу”, значит, он все помнит, все это в нем живет и каждый день повторяется. Он хотел бы забыть, да не может…»

Юрий Левитанский не любил формировать сборники, объединяя стихотворения по какому бы то ни было формальному признаку, даже тематическому или хронологическому. Он создавал книги стихов, единые по мысли, поэтическому стилю, а порой и по фабуле. Его «Кинематограф», «День такой-то» и другие сочинения 1970–1980-х годов станут со временем знаменитыми. Однако первым таким опытом стала «Солдатская дорога», книга-дневник, где еще совсем молодой поэт фиксировал свои переживания и размышления по мере продвижения долгим, невероятно опасным маршрутом, начиная от первых военных впечатлений зимой 1942 года на Калининском фронте — через Северо-Западный (1942–1943) и 2-й Укра­инский (1943–1944), и дальше — Румы­нию (1944), Венгрию (1944), Германию (1945), Чехословакию (1945) и, наконец, Маньчжурию (1945).

Рядовой, а потом и лейтенант Левитанский тщательно хранит свои впечатления, хотя можно предположить, что на фронте он пока создает только абрис стиха, а работа над стилем, поэтическая анимация произойдет позже, уже на гражданке.

Но вот сожженная фашистами русская деревня Вайно, которой «больше нет», которую «черною порошей замело»…

А вот как бы вдруг нахлынувшее воспоминание о любимой Москве, городе, который продолжает оставаться в памяти таким, каким был в тот роковой июньский день, умытый «полночным ливнем, звонким и тугим»…

В книге не так уж много героических страниц, таких, например, как переживания, связанные с форсированием Днепра и другими боевыми эпизодами солдатского пути. Чаще самые обычные вещи, даже бытовые.

1943 год, солдаты получают обмундирование нового образца: «В маленькой землянке тишина.//Раздает погоны старшина.//Каждому сержанту и бойцу//Эта форма новая к лицу».

Почти мирная идиллия… если, конечно, не помнить о том, что многие из тех, кому сегодня «форма к лицу», не доживут до Победы.

Есть здесь, конечно, и любовная лирика (а как без нее после симоновского «Жди меня»?) Но главное, что есть в «Солдатской дороге», — жизнь, как бы это ни показалось банальным, — жизнь во всех ее проявлениях.

«Война ведь слилась с молодостью, романами, влюбленностями, надеждами, — рассказывал Левитанский. — И потом вообще человек так устроен, что вспоминает чаще не плохое, а хорошее. Вот ведь и я не вспоминаю, как мерз на снегу, а вспоминаю про то, как спирт пили и какая была блондинка-медсестра».

Книга начинается как бы с конца — стихотворениями 1947 года, написанными уже после демобилизации в Иркутске. Они очень точно передают атмосферу послевоенной жизни в небольшом провинциальном городке. Солдатская дорога осталась позади — пришло время подводить итоги. Такая структура дает книге объем и перспективу. И хотя до стихов зрелого Левитанского пока еще далеко, но уже заметны все признаки его неподражаемого стиля: ритма, рифмы, простора поэтической мысли.

Сегодня, за исключением некоторых прекрасных стихотворений преимущественно 1947 года, «Солдатская дорога» имеет скорее историческое значение как стартовая площадка, с которой начинал творческий взлет Юрий Левитанский, выдающийся российский поэт прошлого века. В то же время без нее, этой скромной книжечки, не удастся в полной мере оценить тот путь, который проделал не только он сам, но и другие поэты его поколения, все его фронтовые соратники в годы Второй мировой войны.

Леонид ГОМБЕРГ, Россия