«Песня цыганки»

«Песня цыганки», вдохновившая автора этих строк на небольшое историко-музыкальное исследование, появилась на свет в конце 1925 года, но не как репертуарный номер для романсовых исполнительниц так называемого цыганского жанра: Тамары Церетели, Екатерины Юровский или Изабеллы Юрьевой. Да и сами авторы — композитор Николай Иванович Сизов (1886–1962) и поэт Павел Григорьевич Антокольский (1896–1978) — ничего подобного ни раньше, ни впоследствии не сочиняли. В это время они сотрудничали со столичным Театром им. Е.Б. Вахтангова, готовившим постановку знаменитой драмы Виктора Гюго «Марион де Лорм». В репетициях, которыми руководил Рубен Николаевич Симонов, были задействованы лучшие актеры труппы: Анна Орочко (загл. роль), Леонид Шихматов (Дидье), Василий Куза, Освальд Глазунов, Константин Миронов, Вера Львова и др.

Чтобы оживить и отчасти осовременить спектакль, Симонов решил не только сократить несколько архаично звучавшие в переводе Н.П. Россова длинные монологи персонажей, но и полностью переработать сцену с бродячими актерами. Вместо нее Антокольским был написан большой эпизод с комедиантами и гадалкой, который по позднейшему отзыву «Нового Зрителя» (1926, № 6) улучшил вахтанговскую версию пьесы «как в отношении красочности зрелища — введением оживленной пантомимы, так и в политическом — заменой слабых куплетов о судьях — остроумной песенкой о короле, королеве и кардинале».

Николай Сизов, писавший к спектаклю музыку (он же был автором музыки к эпохальному спектаклю театра «Принцесса Турандот», 1925), блеснул талантом и на этот раз. Кроме названной «политической» песенки и ярких инструментальных эпизодов он сочинил на стихи Антокольского великолепную музыку к «Песне цыганки», предназначавшейся для роли Гадалки (Цыганки). Вот ее начало:

То не черный ворон каркал

Над черною судьбой,

Не гром гремел над парком —

Прощалась я с тобой.

Прощай, прощай навеки!

В последний раз поем…

 

Ни ее авторы, ни актеры, ни создатели спектакля, премьера которого состоялась 26 января 1926 года, конечно, не могли предвидеть, что через 14 лет этот романс, к тому времени совершенно забытый на родине, каким-то образом возродится как один из популярнейших шлягеров репертуара лучших певцов-эмигрантов, выступавших в США. Но об этом позже.

Кто же стал первой (возможно, единственной на родине ее создателей) исполнительницей «Песни цыганки»? В связи с тем что машинописный текст спектакля со вставками Антокольского не сохранился, а из-за ожесточенной критики, которой вахтанговская интерпретация пьесы подверглась в советской печати в 1920-е годы, никогда не издавался, назвать имя первой исполнительницы романса со стопроцентной уверенностью невозможно.

Однако наиболее убедительной представляется версия о премьерном исполнении «Песни цыганки» актрисой театра Верой Львовой (1898–1985). В ее пользу свидетельствуют не только сохранившиеся программы спектакля 1926–1927 годов, где она исполняет роль Гадалки (в других версиях — Цыганки), но и ее фотография 1926 года в этой роли, предоставленная для настоящей публикации внучкой Веры Константиновны — профессором Театрального института им. Бориса Щукина Анной Бруссер.

Хотя Вера Львова не была, что называется, поющей актрисой, она обладала хорошим музыкальным слухом, знала нотную грамоту и в совершенстве владела искусством мелодекламации. Как предполагает Анна Бруссер, скорее всего, Львова исполняла «Песню цыганки» в жанре актерского, а не вокального пения. «Впрочем, если речь идет о 1920-х годах, — добавила Анна Марковна в конце беседы, — возможно, бабушка все же пела эту песню».

По материнской линии Вера Константиновна происходила из интеллигентной еврейской семьи Болин. Ее мама Софья Тимофеевна Болин, три сестры и брат родились и выросли в Москве. Дедушка Тимофей Филиппович был служащим, его жена Анна Даниловна — хозяйкой пошивочной мастерской. Мужем Софьи (и отцом будущей актрисы) стал управляющий одним из подмосковных имений Константин Львович Лезерсон. Его род занятий определил место проживания семьи.

У Лезерсонов было двое детей: Вера и Владимир. Семья жила в полном достатке, дети получили хорошее образование. Вера училась на историко-филологическом отделении Высших курсов Герье, причем еще до их окончания в 1916 году по зову сердца поступила в Студенческую драматическую студию под руководством Е.Б. Вахтангова, была одной из любимых учениц великого режиссера, затем актрисой созданного им театра, принявшей сценическое имя Вера Львова. В Москве, особенно после октябрьского переворота, пришлось нелегко; долгое время проживала с родственницами на съемной квартире.

Только в 1927 году, после завершения строительства дома для актеров театра, переехала в это историческое здание в Б. Левшинском пер., где жила до конца дней. За годы актерской деятельности Львова сыграла два десятка ролей. Но главным делом жизни Веры Константиновны стала преподавательская работа в Театральном училище им. Б.В. Щукина, которой она отдала более 60 лет жизни. Мужем Веры Константиновны был Леонид Моисеевич Шихматов (1887–1970) — как и она, ученик Евгения Вахтангова, один из основателей театра, выдающийся актер и педагог.

Список учеников Веры Львовой и Леонида Шихматова поражает обилием ярких имен и мог бы занять несколько строк. Среди них Юрий Любимов, Людмила Целиковская, Лариса Пашкова, Владимир Этуш, Юлия Борисова, Михаил Ульянов, Екатерина Райкина, Людмила Чурсина, Ролан Быков, Леонид Филатов, Юрий Богатырев, Нина Русланова, Анастасия Вертинская и многие другие.

Пора, однако, вернуться к истории спектакля, где Леонид Шихматов сыграл одну из главных ролей, а Вера Львова, как мы предполагаем, презентовала «Песню цыганки». Вахтанговская интерпретация «Марион де Лорм» имела немалый успех у столичной публики (состоялось 69 постановок). Однако в 1928 году под нажимом пролетарской критики эта «мелодрама», героиней которой была знаменитая парижская дама XVII века, навсегда исчезла из репертуара театра.

К тому времени заметно усилился нажим той же критики и поддерживавших ее реперткомовских инквизиторов на так называемый цыганский романс. Ясно, что ни одна из тогдашних романсовых исполнительниц не решилась бы включить в сжимавшийся, как шагреневая кожа, репертуар столь рискованную новинку, как «Цыганская песня», из опального спектакля. А вскоре наступили времена, когда даже помышлять о чем-то подобном не приходилось.

Только к концу 1930-х годов наметилось некоторое послабление в отношении любимого народом жанра. Возможно, этим обстоятельством объяс­няется то, что в самом конце 1939 года Николаю Сизову удалось включить «Цыганскую песню» в небольшой нотный сборник своих песен из театральных спектаклей прошлых лет. И хотя ноты вышли в серии «Репертуар вокальной эстрады», история не сохранила имени ни одного артиста, успевшего до начала войны спеть этот романс Сизова-Антокольского.

Но нет худа без добра. Сборник каким-то образом попал в США, и «Цыганская песня» тотчас обратила на себя внимание некоего музыкального человека из окружения русских артистов-эмигрантов. Название романса, очевидно, во избежание проблем с авторскими правами было заменено на «Черную шаль» (при том что в песне поется об узлах шали, разорванной шали и черном взоре), и вскоре новинка оказалась в репертуаре Маруси Савы — одной из популярнейших исполнительниц русской Америки.

Певица очень любила этот романс и с неизменным успехом исполняла его на протяжении многих лет. В 1949 году она записала его на пластинку, причем к тому времени ей удалось узнать фамилию композитора: надпись Cizoff появилась на этикетке изделия. Тремя годами раньше «Черную шаль» записала приятельница Маруси Савы —певица Сара Горби (впоследствии шлягер включался в долгоиграющие французские и американские пластинки певицы). А в 1961 году романс появился на «гиганте» американской фирмы «Кисмет» в исполнении еще одной певицы — Сони Шаминой. Все три интерпретации были настолько хороши, что я, большой поклонник Сары Горби, не берусь отдать предпочтение ни одной из исполнительниц.

«Песню цыганки» (как «Черную шаль») я помню и люблю с детства, когда впервые услышал на отцовском магнитофоне в исполнении Сары Горби, а двумя годами позже — Сони Шаминой. Тайна ее происхождения многие годы не давала мне покоя. Теперь она раскрыта: у романса были воистину выдающиеся авторы. И — добавлю с горечью — по-советски трудная и несправедливая судьба.

Николай ОВСЯННИКОВ, Россия