Письмо Всевышнему

Меня зовут Ксения, а религиозное имя Рахель, так звали мою прабабушку. Она действительно в Тебя верила, соблюдала законы, ела только разрешенную пищу. Перед началом субботы прабабушка зажигала в своей комнате настольную лампу, говорила нам: «Гит шабес», и до вечера следующего дня ничего не делала, только читала книги и спала.

Я всегда чувствовала себя еврейкой, но соблюдать ничего не собиралась. Вокруг кружилось много интересных дел, хотелось всего попробовать и успеть. В нашем городе большая еврейская община, несколько синагог, культурный центр, и там постоянно происходит что-то новое. Своего мужа Сашу я встретила в этом центре на концерте восточной музыки.

Приехал ансамбль из Израиля, певец — чудной такой дед в черной бархатной шапочке — больше походил на раввина. Музыканты из-за бород тоже имели довольно религиозный вид, хоть играли с непокрытыми головами. Музыка была сефардская, на святые тексты, совершенно неведомые до сих пор напевы просто завораживали. Я сидела, точно кролик перед удавом, и не могла понять, что со мной происходит.

На соседнем стуле оказался незнакомый мне парень, раньше в культурном центре я его не видела. Он протянул мне бутылочку минералки, я машинально взяла ее в руку и отпила несколько глотков, а он наклонился и шепнул на ухо: «Б-жественные чуваки». Я хихикнула, он улыбнулся в ответ, и между нами словно протянулась невидимая ниточка.

Через восемь месяцев в том же зале культурного центра справляли нашу свадьбу. Поставили настоящую хупу, с раввином и свидетелями, выполнили все обряды, а потом началось большое веселье. Мы с Сашей, моим мужем, хохотали, точно безумные. Все нас смешило. И то, как нам желали счастья и долгих лет совместной жизни, и многочисленного потомства. Теперь, задним числом, я понимаю, что под свадебным балдахином надо было рыдать горькими слезами. Знать бы, что нас ожидает… Все пожелания оказались насмешкой. Горькой насмешкой.

Через год прямо перед Песахом у нас родился сын. Мы его назвали Мишенькой, в память Сашиного отца. Он был кадровым офицером и погиб во время первой чеченской войны. А религиозное имя дали в честь праздника — Моше, Моисей. Мишенька родился больным. Роды были очень тяжелыми и длились почти сутки, я думала — не выживу, и мысленно попрощалась с родителями и Сашей. Лучше бы я тогда умерла…

Только через двадцать часов моих мучений врачи установили, что у Мишеньки трехкратное обвитие пуповины вокруг шеи. Мне сразу сделали кесарево сечение, но все равно опоздали — кровоизлияние в мозг уже произошло. В общем, наш сын болен церебральным параличом (ЦП), правда, в легкой форме. Парализована только левая половина. Мишенька ходит, прыгает, поврежденная ножка действует, а вот ручка — нет. Эпилепсия в состоянии ремиссии, но самое страшное — умственная отсталость. Сейчас мальчику четыре с половиной годика, однако он до сих пор говорит односложно и не всегда делает то, что от него просят.

Если смотреть со стороны, то на первый взгляд, когда он сидит или стоит, кажется, что перед вами самый обыкновенный мальчик. Но стоит Мишеньке начать двигаться или отвечать на заданный ему вопрос, все сразу встает на место. Он очень добрый ребенок, любит свои игрушки, ему нравится слушать сказки, обожает песни, особенно на идише. Саша как-то поставил диск с сестрами Берри, и мы увидели, как у мальчика заблестели глазки. С тех пор он прослушал множество песен на идише и всегда радуется, хоть не понимает ни слова. Мы с Сашей тоже не понимаем, но видим, что ребенку это нравится, и достаем все новые и новые записи.

К счастью, нам попался очень хороший врач-невропатолог. Когда Мишенька был еще совсем маленьким, он повторял, точно заклинание: Мишка, ты храбрый и упрямый, ты будешь и сидеть, и ходить, и даже прыгать. И разговаривать обязательно будешь! Он твердил, а мы не верили. Ведь другие врачи в один голос утверждали: ваш ребенок — «овощ». А этот доктор вселил в нас надежду. Правда, он сразу предупредил: мальчик будет хромать. И одна ручка не будет высоко подниматься, и видеть будет плохо, потому что присутствует частичная атрофия зрительных нервов. Но самое страшное — ему придется постоянно принимать таблетки от эпилепсии, а они сильно тормозят развитие.

Сколько я слез пролила, на три жизни хватит! Так было больно и тяжело видеть сыночка калекой, но еще горше — осознавать его слабоумие. Доктор нас убеждал, будто интеллектуальный дефект подлежит коррекции, и после обучения в специальной школе есть шансы перейти в обыкновенную. А пока он настаивал, чтобы мы отдали Мишеньку в нормальный детский садик.

– Если ребенок будет находиться в обществе здоровых детей, — утверждал врач, — он сумеет позабыть про свою болезнь.

Но Мишеньку не взяли ни в один садик. Поверь, дорогой Всевышний, мы все перепробовали. И знакомства, и подарки, и откровенные взятки — ничего не помогло. Договаривались несколько раз, деньги платили, но стоило привести мальчика в садик, как воспитательница с недоумевающим видом бежала к директору и… И все.

В итоге мы отдали Мишеньку в садик для больных ЦП. Туда ходили разные дети, одни в состоянии куда худшем, чем он, другие в лучшем. Самое главное — в садике на полную ставку работал дефектолог, специальный педагог для работы с больными детьми. О, Б-же, сколько надежд мы возлагали на этот садик! Увы, быстро выяснилось, что дефектолог не собирается заниматься с нашим ребенком.

– У него нет никакой перспективы, — прямо заявила она, когда мы с Сашей принялись ее расспрашивать. — Он не дебилен, дебилов как раз можно ­обучать, он имбецилен! Это средняя степень олигофрении, переходная между дебильностью и идиотизмом.

И вот тут мир померк перед моими глазами. Мишеньке запретили подходить к другим детям, отгородили его стульчиками, снова надели ему памперс, и он стал писаться, точно малолетка.

Я побежала к этому «педагогу»:

– Мы вам привели ребенка, который сам ходил на горшок, играл с детьми во дворе, слушал сказки, разглядывал картинки. Он умеет различать животных, считает до десяти, а в вашем саду его отбросили на два года назад!

А этот с позволения сказать педагог отвечает: ваш сын — клинический дурак, и с этим ничего нельзя поделать!

Мы с Сашей написали жалобу, забрали ребенка домой, наняли частного дефектолога. И тут поступило предложение из еврейской общины отдать мальчика в еврейский детский садик для нормальных детей, только с тьютором, сопровождающим. И тьютора предложили, молоденькую девушку-студентку, только что окончившую курсы. Мы так радовались, словно Красное море расступилось перед нами. Я опять плакала, но уже от счастья. И повторяла Саше, вот что значит свои, свой народ!

Но нас ожидало куда более страшное разочарование. Во-первых, воспитательницы в садике не делали Мишеньке даже малейших скидок. Если бы не тьютор, они бы его просто заклевали.

– Я им пытаюсь объяснить, — рассказывала мне тьютор, — что это не просто мальчик, а больной эпилепсией. Но он слушает, он пытается делать, как другие, только медленнее.

Глас вопиющего в пустыне! Мне воспитательница бросила мимоходом: он сам виноват, ему все неинтересно! Это он виноват?! Это я виновата, что не умерла при родах и произвела на свет несчастное существо! А еще мы с Сашей надеялись, что в садике познакомимся с другими родителями, и у нас возникнет еврейская среда общения. Как бы не так! Нас все чураются, мы изгои, на лицах этих благополучных родителей написано: у правильных евреев не бывает больных детей. Мы никуда не можем пойти вместе с Моше: ни на детский праздник, ни в синагогу, вокруг нас сразу возникает пустое пространство.

Жизнь круто переменилась, теперь наши знакомые — только люди с больными детьми. Нам есть о чем поговорить, на что друг другу пожаловаться. Ну, еще двое-трое старых школьных товарищей. И все они — не евреи. Все, все до одного. Но я нисколько об этом не жалею, Всевышний, я узнала, кто такие настоящие подруги и друзья.

Сашина мама говорит, что не ожидала от евреев такого презрения и отчужденности, и будто христиане в такой ситуации ведут себя добрее и человечней.

Не знаю и знать не хочу, добрее или нет. Я остаюсь еврейкой и не намерена совершать фокусы вроде крещения или чего другого. Уверена, не все евреи такие, наверное, нам просто особенно «повезло». Но нам с мужем очень больно видеть такое отношение со стороны соплеменников.

Когда я в очередной раз лежала с Мишенькой в больнице, нашими соседями оказалась милая пара: она русская, а он еврей. И девочка, очень больная, но очень умненькая. Однажды к ним в гости — это мне потом уже рассказывала эта русская жена, мы с ней сдружились — пришли их старые приятели, обратившиеся в религию евреи. Увидели их дочку, посидели немного и быстро ретировались.

Уже стоя за порогом, эта праведница и говорит: вы уж извините, ребята, мы больше не сможем к вам приходить, ведь такие дети рождаются только за большие грехи. На Б-га нечего обижаться, лучше подумайте, в чем виноваты, и покайтесь.

Русская жена никак не могла успокоиться, плакала и плакала: как может Б-г так поступать с невинными детьми?! А я от всех моих бед стала жестокая и злая и говорю ей: наплюй на них, это уроды, так быть не может. Они сами себе такого бога придумали.

Потом Саша пошел к раввину, который нас женил, и спросил, за что страдает наш Мишенька, чистая, невинная душа. И раввин ему объяснил, что несовершеннолетние дети расплачиваются за грехи родителей.

Мы с Сашей несколько месяцев наши жизни чуть не по дню перебирали, пытались отыскать грехи, за которые Мишеньке полагается такое страшное наказание. И ничего не сумели найти. Мы же совсем еще молодые, только жить начали, не успели нагрешить.

Я теперь часто по ночам не сплю, о Саше думаю. Он красивый парень, добрый, заботливый, подарок для любой женщины. Мог бы уйти от меня с Мишенькой, жениться еще раз, родить здоровых детей и жить спокойно. Мне кажется, что я «сожрала» его жизнь. Я виновата и перед мужем, и перед сыном.

Моя лучшая подруга, еще со школы, тоже русская. Она мне вместо сестры, просто родной человек. Помогает, чем может, звонит каждый день, искренне переживает. Когда Б-га снова разрешили, она стала очень набожной, ходит постоянно в церковь, соблюдает все православные праздники. Она постоянно предлагает за Мишеньку свечку ставить, а я отказываюсь, говорю — у нас другие обычаи. Вот она меня и надоумила: напиши своему Б-гу, расскажи обо всем, попроси помощи.

Дорогой мой Б-г! Очень тебя прошу, нет, умоляю от всего сердца — вылечи моего Мишеньку. Соверши чудо, маленькое, незаметное, пусть никто его не увидит, кроме меня, Саши и родителей. Ведь на самом деле никому в целом свете нет до нас дела, только маме и папе. Пожалуйста, услышь мою молитву!

Всегда твои: Рахель-Ксения, Ишаягу-Александр и Моше-Мишенька.

Записал Яков ШЕХТЕР, Израиль