150 лет солдатской службы

– У поэта Юрия Левитанского есть такие строки: «Я не участвую в войне, она участвует во мне». Неужели вы в свои почти 90 лет не только помните до мелочей, как сами воевали, но и стараетесь сохранить в своей памяти и передать детям, внукам и правнукам, как воевали в российской армии ваши предки?

– Моя война и сегодня не дает мне спокойно спать. А то, что я, несмотря на войну, сталинский, хрущевский, брежневские режимы и эмиграцию в Америку, смог сохранить и передать молодежи, считаю своим еврейским и гражданским долгом. Но честно тебе признаюсь: мои родные дети и американские внуки, к большому сожалению, не проявляют интереса к нелегкой жизни своих предков. Может быть, потому что у меня лишь дочери и две внучки...

**

Разложив передо мной на столе альбомы с пожелтевшими документами, старыми выцветшими фотографиями, Леонард Поляк начал тихо, с волнением рассказывать о своей родословной:

– Наш семейный архив хранит такую историю. Мой дед, Поляк Моисей Аронович, родился в 1820 году в бедном еврейском местечке. Его забрали в кантонисты согласно царскому «Закону 1827 года о воинской повинности для евреев», который предписывал с восьми лет призывать еврейских мальчиков в кантонисты. (Следует заметить, что срок военной службы для них засчитывался лишь с... 18 лет.) И он мужественно прослужил солдатом-евреем в русской армии 25, а если засчитать десять лет пребывания в кантонистах, то все 35 лет! Мой дед вышел в отставку в звании унтер-офицера, что дало ему право обосноваться в Великом Новгороде и заняться там торговлей. И преуспел — и торговать, и помогать бедным так, что Купеческая гильдия «за полезную деятельность на поприще Отечества» присвоила ему статус купца второй гильдии. Только в возрасте около семидесяти лет Моисей Аронович впервые женился на молодой девушке, которая родила ему четверых детей. Самый младший из них, Симон, мой будущий отец, родился в 1894 году. Но через год после его рождения мой дед Моисей умер, а над его семьей купеческая гильдия назначила опеку в лице купца Соломона Перца. Моя бабушка вышла замуж за опекуна. Когда в 1910 году она умерла, вся большая семья Соломона, кроме шестнадцатилетнего Симона, уехала в Америку. Симону — сыну унтер-офицера — разрешили поселиться в Петербурге. Когда началась Первая мировая война, Симон был призван в солдаты и отправлен на фронт. Вместе с 200 тысячами евреев он с «трехлинейкой» и штыком защищал «царя и Отечество». Раненым попал в немецкий плен, но когда узнал, что в России произошла революция, бежал в Петроград. В революционном Петрограде моего будущего отца в 1918 году вновь ставят «под ружье» — теперь уже в Красной армии.

Моя мама, Вера Янкелевна, родилась в 1900 году в Новгороде и выросла в состоятельной семье также бывшего солдата, ставшего петербургским ювелиром, Якова Карловича Пановко. Он владел магазином и мастерской на углу Садовой и Вознесенского проспекта. А я родился в год смерти Ленина, но ни в юном, ни в зрелом возрасте ленинцем так и не стал. Потому что моего второго деда, Якова, на моих же глазах трясли большевики, угрожали, арестовывали, даже пытали, требуя золото, драгоценности, деньги, что и ускорило его преждевременную смерть... Тогда, в раннем детстве, я и получил самую сильную прививку от большевизма и коммунизма.

Когда началась Великая Отечественная война и враг подошел к Ленинграду, мой отец, Симон Моисеевич Поляк, который солдатом под пулями прошел Первую мировую и Гражданскую войны, ушел в народное ополчение и в августе 1941 года геройски погиб. А я, его сын, пошел работать электромонтером на судостроительный завод имени Марти, где уже пять лет трудилась моя мама. Во время ленинградской блокады почти все наши родственники умерли от голода. Маме и мне пришлось на санках отвозить их трупы на сборный пункт. Только благодаря нашей с мамой работе (трехсотграммовым хлебным карточкам и нищенской зарплате), а также дровам, которые припас отец перед уходом на фронт, мы втроем с бабушкой и мамой остались живы.

В августе 1942 года в блокадном Ленинграде меня призвали в армию и направили в Ленинградскую военную школу по подготовке радиоспециалистов, которая в то время размещалась в здании эвакуированного Военного училища связи на Суворовском проспекте. Летом 1943 года перед выпуском нас, курсантов, по одному начали вызывать к начальству школы, где заседала комиссия из штаба партизанского движения Ленинградского фронта: набирали радиоспециалистов для заброски в партизанские отряды. Со мной в одном взводе служили курсанты Володя Лев, Борис Фельдман и Борис Гуревич. Члену комиссии мы предъявили свои «Красноармейские книжки», где была указана национальность. Он поглядел и никого из нас в партизаны не отобрал. Почему? Об этом я тогда не задумывался. Только много лет спустя я узнал, как оценивал евреев «дорогой товарищ Сталин» и о прямом указании ЦК партии «евреев в партизаны не брать».

– Так что вам наконец привалило «еврейское счастье»?

– Да, ты, Исаак, прав. О судьбе тех курсантов нашей школы, которых направили в партизаны, я услышал через много лет 9 мая, в День Победы, на одной из традиционных встреч связистов Ленинградского и Волховского фронтов. Там я встретил русского парня, бывшего однокашника, который был отобран в партизаны, но перед отправкой серьезно заболел, и его оставили при штабе. Он рассказал, что ни один из наших курсантов, отправленных в тыл к немцам, обратно не вернулся. А одна из десантируемых групп была расстреляна фашистами прямо в воздухе.

После прорыва блокады я был направлен на передовую, в батарею управления командующего артиллерией 8-й армии Ленинградского фронта, где вместе с товарищами обеспечивал непрерывную радиосвязь. Участвовал в освобождении от оккупантов острова Эзель. А летом 1944 года на нарвском плацдарме меня, ефрейтора, контузило. День Победы встретил в Таллине, а в апреле 1946 года заболел туберкулезом. По этой причине был демобилизован. Через несколько лет приехал на родину моих родителей в Новгород, чтобы разыскать своих родственников. Но города не узнал: он весь был в руинах. Один старожил мне рассказал, что все евреи города, в том числе и мои многочисленные родственники, убиты фашистами.

В 1952 году, в самый разгул сталинско-бериевского антисемитизма, я окончил Ленинградский институт точной механики и оптики. Всех выпускников-евреев распределили в самые дальние «дыры» нашей необъятной родины, а мне как инвалиду второй группы, к тому же перенесшему туберкулез легких, повезло: оставили в своем городе мастером участка на заводе «Буревестник». Затем треть века я проработал инженером на заводе «Северный пресс». А в 1993 году с женой и двумя дочерьми уехал в Америку.

В нью-йоркском аэропорту имени Кеннеди нас радушно встретили мои двоюродные сестры, престарелые Рита Сиерс и Мэй Масс, которые родились еще в начале века в Новом Свете, и я их, естественно, никогда раньше не мог видеть. Трудно описать то счастье, которое мы ощутили от этой встречи, а позже от приема в Детройте. Я давно гражданин Америки. Но до сих пор горжусь тем, что я, как и мои предки, несмотря на то что мы жили в стране, где насильно гнали еврейских мальчиков солдатами на войну, устраивали еврейские погромы, сжигали синагоги, выдавали евреев фашистам, клеветали, расстреливали, гноили в тюрьмах и лагерях, не давали свободно дышать и работать, честно служил Родине. Вот такая непростая история моей семьи.

Исаак ТРАБСКИЙ, США

P.S. Скромному, замечательному человеку, ветерану войны с фашизмом Леонарду Поляку, бережно хранящему память о ратных делах своих предков, 28 октября 2014 года исполнилось девяносто лет. От всей души я поздравил его с юбилеем и пожелал в здравии и бодрости вместе с большой дружной семьей и друзьями встретить великий праздник 70-летия Победы!