Печальные песни веселого барабанщика

Действительно, Окуджава никогда не пел про комсомольцев, у которых беспокойные сердца, про стройки коммунизма, про подвиги, про Ленина и так далее. Он занимался только «лирическим щебетанием». И о чем щебетал? Лично я по молодости любил напевать раннего Окуджаву с его вызовом: «А ну, швейцары, отворите двери!..» Но это ухарство, правда, не было особенно свойственно Окуджаве, в основном он, конечно, лирик. Можно легко набрать определения, которые он сам себе давал: «Дежурный по апрелю», «Веселый барабанщик», «Московский муравей», которому нет покоя, и когда ему плохо, то непременно садится в «синий троллейбус, в последний, в случайный…» Булат еще и «солдат бумажный», сочувствовавший девочке, у которой «шарик улетел». Ну а заматерев, декларировал: «Я — дворянин с арбатского двора». И все эти обозначения и определения проходили под музыку, играл «надежды маленький оркестрик под управлением любви».

Не трудно понять раздражение и гнев главных комсомольцев из ЦК, с их подачи последовал фельетонный залп в «Комсомольской правде»: «На эстраду вышел странный человек и запел пошлые песенки. Но за таким поэтом девушки не пойдут. Девушки пойдут за Твардовским и Исаковским». 

Но несмотря на критику, что «большинство песен не выражает настроений, дум, чаяний нашей героической молодежи», Окуджава не изменял себе и продолжал гнуть свою линию:

Каждый пишет, как он слышит,

каждый слышит, как он дышит,

как он дышит, так и пишет,

не стараясь угодить…

Так природа захотела,

почему — не наше дело,

для чего — не нам судить.

В 1961 году его приняли в Союз писателей. На следующий год он уходит из «Литературной газеты» и становится свободным художником. Популярность Окуджавы растет. Выходят пластинки на Западе. В Советском Союзе первая большая пластинка фирмы «Мелодия» с песнями Окуджавы вышла в 1976 году и была расхвачена мгновенно. И как писал Юрий Ряшенцев:

Когда во всех концах державы,

Магнитной лентой шелестя,

Возникли песни Окуджавы,

Страна влюбилась в них, хотя

Какая брань, какие клички

Тем песням выпали в свой срок…

В июне 1972 года над головой Окуджавы грянул партийный гром. Он возник по поводу статьи в «Нью-Йорк таймс», где отмечалось, что в СССР нет свободы творчества, и в качестве примера приводилась судьба Булата Окуджавы. Тут же Булата вызвали в ЦК партии и потребовали от него немедленно написать опровержение, но Булат отказался наотрез: «Мне с собою жить до конца дней, а вас не знаю, увижу ли еще раз…» Вот так поэт и бард дерзко посмел ответить высокому начальству. За это пришлось положить партбилет на стол. А следует отметить, что Окуджава вступил в партию в период оттепели с надеждой, что партия непременно очистится от скверны и лжи. В КПСС Булата приняли обратно, а в 1990 году он вышел из ее рядов сам.

Да, еще один момент. Когда Окуджаву исключили, то на помощь ему бросился Евгений Евтушенко и добился встречи с главой московских коммунистов Гришиным, тот долго говорил о ситуации в столице и только потом изрек: «Теперь насчет этого… как его? Окуджавова…»

И еще. Когда исключали Булата, то ему припомнили «активное общение с лицами, допускающими антиобщественную деятельность или допускающими невыдержанные поступки…» Далее в докладной КГБ содержались вредоносные фамилии: Лев Копелев, Максимов, Войнович, Владимов, Эрнст Неизвестный и другие «товарищи»… И тут надо обязательно сказать, что Булат Окуджава никогда не был антисоветчиком, диссидентом, его называли «диссидентствующим». В его стихах, как отмечал немецкий исследователь советской литературы Вольфганг Казак, «звучит и критика действующих порядков в жизни, но она не носит злободневного характера». То есть покусывал, но не кусал.

Со временем страсти вокруг Окуджавы улеглись. Выходили поэтические сборники, прозаические произведения, проходили концерты, звучали песни Окуджавы во многих кинофильмах — и «Госпожа удача» в «Белом солнце пустыни», и «Кавалергарда век недолог» в «Звезде пленительного счастья», и, конечно, потрясшая многих песня из «Белорусского вокзала»:

И значит, нам нужна одна победа,

Одна на всех — мы за ценой не постоим.

Песню к «Белорусскому вокзалу» Окуджава писал по заказу режиссера Андрея Смирнова, и, написав, Булат думал, что слова пройдут, а мелодия — нет. Однако и мелодия понравилась Альфреду Шнитке, который писал музыку к кинофильму. Песня «Мы за ценой не постоим» стала поистине народной.

В начале 1990-х Окуджава был нарасхват за рубежом, получал дипломы и признания. И родина сподобилась на признание, присудив Булату Государственную премию (1991). Но выступал он с концертами все реже и реже. С годами Окуджава обрел холодноватую корректность, что отметил в своих воспоминаниях Юрий Нагибин, написав о Булате: «Холодный и проницательный». О себе Окуджава стал частенько говорить: «Я — домосед, склонный к одиночеству». В основном жил в Переделкине. Разумеется, к нему часто приезжали друзья, почитатели, корреспонденты газет и журналов, но по свидетельству жены: «Через час я видела — ему уже скучно, он хочет с книгой на диванчик…»

Слава, вообще говоря, штука утомительная: она хороша по молодости, хотя в молодые годы она редко к кому приходит, а в старости излишнее внимание и неумеренные восторги обременительны. Только утомляют… «Все глуше музыка души…» А тут еще прибавился «Плач по Арбату»:

Я выселен с Арбата, 

арбатский эмигрант,

В Безбожном переулке хиреет 

мой талант.

Кругом чужие лица, враждебные места.

Хоть сауна напротив, 

да фауна не та…

А еще после 70 лет начинает беспокоить здоровье. Обычная история: то там кольнет, то здесь заболит. И это тоже не прибавляет оптимизма бывшему «веселому барабанщику». Когда-то в былые годы Окуджава призывал:

Встань пораньше, встань пораньше, 

встань пораньше,

когда дворники маячат у ворот.

Ты увидишь, ты увидишь, как веселый 

барабанщик

в руки палочки кленовые берет…

Нет, раньше не получается. Хочется полежать подольше, прийти в себя, поразмышлять. А еще приходится подбадривать себя:

Ах, ничего, что всегда, как известно,

наша судьба — то гульба, то пальба…

Не оставляйте стараний, маэстро,

не убирайте ладони со лба.

Это слова из стихотворения «Моцарт на старенькой скрипке играет…» О Моцарте? Нет, о себе, бедном, старом и любимом со взбадривающим обращением к самому себе: «Не расставайтесь с надеждой, маэстро…»

И булатовский маэстро держался до поры до времени. А потом Париж…

Прощальные слова

Расхожая фраза: увидеть Париж и умереть. Вот в этом Париже и ушел из жизни Булат Шалвович Окуджава. «Московский Б-г умер в Париже» — один из заголовков некролога. Он не был изгнан, не эмигрировал, просто поехал в столицу Франции — и заболел… Сначала Окуджава навещал своего друга Льва Копелева в Кельне, простудился, но все же поехал в Париж. И пришлось там ложиться в госпиталь. Пять французских врачей обнаружили разные болезни, в том числе астму, а вдобавок случилась пневмония и кровотечение от открывшейся язвы. Поначалу ничто не предвещало трагического, но трагическое произошло: 12 июня 1997 года Булат Окуджава скончался в возрасте 73 лет.

Поползли слухи: не так лечили, не уберегли, угробили… На все домыслы старый француз-врач развел руками: «Безнадежно. Человек в таком возрасте и с таким букетом болезней из этой ситуации не вылезает. Врачи могут многое, иногда врачи делают чудеса. Врачи не могут одного: отменить смерть».

В одной из последних песен «Французские фантазии» Окуджава писал:

Если есть еще позднее слово, пусть 

замолвят его обо мне.

Я прошу не о вечном блаженстве, 

о минуте возвышенной пробы,

где уместны, конечно, утраты 

и отчаянье даже, но чтобы

милосердие в каждом 

движенье и красавица в каждом окне.

Смерть Окуджавы потрясла многих, и не только его поклонников. Казалось, что такой человек должен жить вечно. Народ лишился своего последнего подлинного романтика России ХХ века. Из Парижа прах Окуджавы перевезли в Москву. Прощание с ним состоялось на Арбате, в Театре имени Вахтангова. Нескончаемым потоком шли люди под непрекращающимся дождем. Плакало московское небо. Уход Окуджавы оказался под стать его песням — негромкий, несуетливый, без пышности и шелухи фальшивых слов…

Ведущий рубрики — Юрий БЕЗЕЛЯНСКИЙ, Россия