Быть и жить евреем!

Продолжение.

Начало в №№ 1042–1050

Когда раби Бенче говорил с молодыми людьми, часто от него можно было услышать следующие слова: «Знайте, что наша жизнь подобна ярмарке, где все суетятся, что-то продают или покупают. В молодости все думают, что можно успеть очень многое, и каждый говорит себе: «Вся жизнь еще впереди. Наступит тот день, когда я преуспею и докажу всем, на что я способен». Дорогие друзья, скажу вам правду: я тоже по молодости думал так. Но сейчас, когда полжизни я уже прожил, и теперь возвращаюсь с «ярмарки», могу вам сказать, что все это пустое воображение… Главное — остаться евреем, преданным Торе и заповедям!»

А когда он делал «лехаим», он, как полагается, высказывал пожелание над рюмочкой и выпивал, а потом начинал петь трогательную колыбельную песню о том, как аидише-мамэ наказывает своему сыну оставаться евреем в любой ситуации.

Спи дитя, мой ангел-крошка, 

поскорей усни,

А я тебе пока немножко 

расскажу, кто ты.

А я тебе пока немножко 

расскажу, кто ты.

Не забудь, что ты скиталец 

меж чужих людей,

Не забудь, что ты страдалец, 

и не забудь, что ты еврей.

Не забудь, что ты страдалец, 

и не забудь, что ты еврей.

Помни Б-га, свою веру, 

мать свою не забывай,

А если будет горе через меру, 

до конца страдай.

А если будет горе через меру, 

до конца страдай.

А если будут над тобой смеяться, 

скажут «жид» — иди скорей,

Скажи, что тебе ничего не страшно, 

скажи, что ты еврей.

Скажи, что тебе ничего не страшно, 

скажи, что ты еврей.

Он пел с большим воодушевлением, ударяя кулаком по столу, делая акцент на словах: «Даже если на меня свалятся большие трудности, я все равно останусь евреем!»

Однажды, когда мой брат Берл, известный кантор, спел эту песню в присутствии Любавичского Ребе, всегда видевшего во всем только позитивное и благое для нашего народа, тот не поддержал его, как обычно бывало, из чего Берл заключил, что Ребе не одобряет слова песни о тяжелых испытаниях, которые могут обрушиться на нас…

Раби Бенче был в добрых отношениях с раби Борухом Духманом и раби Элиягу Паричером и обращался к ним на «ты». Нам, молодым, это казалось странно, поскольку р. Борух и р. Элиягу выглядели хасидскими старцами, а раби Бенче со своей аккуратной  бородкой, галстуком и тростью был похож скорее на интеллигента средних лет. Он ходил в сапогах, с прямой осанкой. Когда учитель заметил наше удивление и немой вопрос, он сказал: «Мы ведь друзья еще с Любавичей!»

Однажды на одном фарбренген после лехаим раби Бенче начал рассказывать о раби Элиягу Паричере, как всегда, с воодушевлением: «Вы не смотрите, что он с ноготок, ростом не вышел. Вот это феноменальная память! Он был вторым после раби Шилема, почти дословно повторявшим выступления Ребе Рашаба. Когда Шилем запоминал весь хасидский трактат, то ходил из стороны в сторону, а Элиягу стоял рядом, молчал и спокойно слушал. «Вы можете себе представить?! В Шабат Кодеш — святую субботу! С утра! После миквы! Любавичский Ребе, да пребудет его душа, его душа в Эденском саду (раби Бенче всегда дважды произносил слова «его душа»), возвращается из миквы в синагогу, а этот Элиягу встает и повторяет перед ним в точности слова Ребе. Вы можете себе представить эту картину? Вы слышали, что однажды сказал Ребе Рашаб про его лысину? Он сказал поговоркой, что его волосы выпали в результате сосредоточенных длительных углубленных хасидских размышлений перед молитвой!»

Как мой брат Берл катался на коньках вместе с почётными хасидами

Мой брат Берл после бар-мицвы мечтал купить коньки. Мама утверждала, что юноше, изучающему Тору, не к лицу скользить на коньках по льду на улице, как это делают другие мальчишки. Но Берл продолжал настаивать. В те годы царил всеобщий страх, хедер был распущен, и раби Бенче приходил к каждому из своих учеников на дом. Поскольку Берл настаивал, наша мама сказала: «Знаешь что? Дождемся, когда раби Бенче придет заниматься с тобой, и спросим его мнение. Если он согласится, то я куплю тебе коньки». Мой брат был уверен, что учитель будет против этой идеи, и ни в коем случае не хотел, чтобы мама его спрашивала, — он просто стеснялся.

И вот когда раби Бенче пришел к нам в дом на занятия, мама спросила его: «Мой Береле хочет коньки, что вы думаете по этому поводу?» Раби Бенче наморщил лоб и как всегда серьезно ответил: «Береле хочет купить коньки? Так почему бы ему их не купить? Конечно же, стоит купить!» Брат посмотрел на него с сияющим лицом, а мама была разочарована таким ответом. Но учитель продолжал: «Конечно же, стоит купить ему коньки, пусть катается, но только при условии, что перед ним поедут на коньках старейшины общины раби Борух-шойхет, за ним раби Эли Паричер, а после него раби Рахмиэль дер Альтер, — так почему бы Береле не поехать четвертым?»

«Истинного праведника увидел я в Любавичах…»

Раби Бенче Мороз рассказал нам однажды, что во время его учебы в ешиве Любавичей откуда-то из Польши появился взрослый парень с длинными пейсами, не как у нас. Он все время молчал и держался в стороне. Через некоторое время ребята стали над ним подтрунивать. Он понял, что отделаться от них будет нелегко, и сказал: «Я расскажу вам одну историю о вашем Ребе — вы ее никогда не слышали, — но при условии, что вы перестанете ко мне приставать». Все, конечно, сразу же пообещали оставить его в покое, ведь каждому было интересно услышать, что такое, никому неведомое может рассказать этот «чужак» о Ребе Рашабе.

Вот что он рассказал:

«Я хасид династии “Слоним”. В прошлом году наш Ребе из Слонима отправился в долгое путешествие. Он хотел встретиться с разными праведниками поколения, живущими в других местах. По возвращении он созвал всех на хасидское застолье (“тиш”), где говорил слова Торы и поучение хасидам, как у нас принято. В середине своей речи он остановился и сказал: “Их бин гефорн ибер дер велт… Я ездил по свету, чтобы встретиться с большими праведниками, раввинами и просто благочестивыми евреями. Но настоящего праведника я увидел в Любавичах. Он пристойно сидит со всеми вместе, на нем золотые часы с двумя золотыми цепочками с обеих сторон, но он наполнен такой истинной скромностью и непритязательностью, которые невозможно встретить среди людей”.

Наш ребе снова начал говорить слова Торы и продолжил свое наставление, как вдруг опять прервав сам себя, произнес вдохновенно: “Ви вэйл из цу ди ойгн…” («Счастливы глаза, которые смотрели в глаза настоящего праведника!»), а потом еще раз повторил: “Ви вэйл из цу ди ойгн, вос кукн ойф ди эйгн вос hобн гезен а эмес’н цадик!” («Сколь счастливы глаза, которые смотрят в те глаза, которые смотрели на истинного праведника»).

Когда ребе закончил свое поучение, началась трапеза. Ребе попробовал немного из тарелки, и, как принято в наших общинах, все начали разбирать «шираим» (кусочки еды, благословленной и освященной их учителем). Как самый приближенный ученик, я сидел рядом с ребе и тоже взял кусочек. Тогда ребе обратился ко мне со словами: “Фар дир из дос нит кейн авойда, фор ин Любавич!” («Это для тебя не настоящее служение. Поезжай в Любавичи!») Поэтому я приехал».

Раввин Гиллель Зальцман, США

Продолжение следует