«Захади, дарагой!»

В самом конце 1950-х далеко от Москвы колокольчик на столбе на пляже прохрипел новую песню Мурадели «Бухенвальдский набат». В нашей компании с явно профессионально-музыкальным креном песня всем пришлась по душе. Война не так далеко ушла, каждому было что вспомнить.

«Какой он из себя, что смог написать такую мощную песню?» Мое воображение рисовало его могучим атлетом. С одной стороны «Москва – Пекин», «Партия наш рулевой», «Едем мы, друзья, в дальние края» — это по радио и телевизору с утра до ночи. А мы, выйдя на баркасе ночью по лунной дорожке, распевали «Высоко летят под облаками и курлычут журавли над нами» и «Тропинка школьная моя, веди от самого порога», и «Опять иду я Подмосковьем, где пахнет мятою трава».

Извините меня, авторы стихов, я не забыл про вас. Просто эти песни потеряли ваши имена, потому что все стали народными, безымянными — ни композитора, ни поэта — гордитесь! Что ни песня — вслух и для всех! И пели их с неподдельным энтузиазмом. Их и называли «массовые песни советских композиторов», и песенники выпускали миллионными тиражами, а все не хватало.

О том, чтобы увидеть этого замечательного человека, не говоря уж о том, чтобы познакомиться с ним, я даже и не то что не мечтал — не мыслил, все равно, что думать о встрече с марсианином, когда еще и Гагарин не летал. Но имя-то знали все. Вано Мурадели. Конечно, знали.

Прошло лет шесть. На мои стихи многие композиторы уже писали свои вокальные сочинения, было и несколько известных песен. Все это так или иначе звучало, издавалось. И вот заведующий редакцией музыкального издательства Ростислав Бойко, сам очень интересный композитор и мой соавтор, позвонил мне и попросил принести стихи для хорового цикла — побольше, чтобы можно было отобрать. Я думал, что он для себя просит. Отдал и забыл, а через полгода примерно он при встрече сказал мне как бы мимоходом: «Помнишь, я у тебя стихи просил?» И, не ожидая ответа, продолжил: «Мурадели цикл хоров написал. Я заказал ему, очень неплохо получилось. Интересно. Позвони ему, вот его служебный телефон».

Что? Кто?! Мурадели? Какой Мурадели? Может, я не понял? Но другого Мурадели нет...

– А! — ответил мне в трубку женский голос. — Да-да, меня предупредили о вашем звонке. Вано Ильич просил вас заехать. Вам удобно завтра в час дня — у него прием начинается, а сегодня депутатский день, он занят? Меня зовут Анна Моисеевна Хенкина. Я его секретарь. Адрес знаете?

В приемной председателя Союза композиторов Москвы было не то что многолюдно — тесно, люди ждали приема. Очевидно, я от волнения был совершенно зеленого цвета, потому что Анна Моисеевна прежде всего поинтересовалась, как я себя чувствую и не дать ли мне валерьянки. Она тут же отправилась в кабинет, через несколько мгновений распахнула дверь и громко объявила: «Проходите, Вано Ильич ждет вас».

Я был смущен до предела, мне было неудобно перед этими ожидавшими приема людьми. Я вообще еще не перевел дух и не готов был предстать перед самим Мурадели!

– Дарагой! — услышал я с порога. — Как харашо, что вы зашли! Спасибо! Генацвале! Прахади, прахади! — он вышел из-за стола, положил мне руку на плечо, прижал к себе и сказал совершенно по-другому, не торжественно и очень серьезно: «Спасибо тебе за стихи, дорогой. Я очень старался. Говорят, получилось. Твой друг, Слава Бойко, замечательный парень, он мастер».

Мурадели поднял палец. «Знаешь что, приходи ко мне, пожалуйста, домой — вот телефон. Наверное, в десять буду дома. Не поздно? Раньше не получится — заседания. Сейчас не могу — люди ждут, извини. Договорились? Ах, как хорошо, что ты такой молодой!»

Я ничего не понял. Только слова его запечатлелись навсегда, и лишь потом они приобрели смысл и цвет. Я испытывал неловкость, проходя мимо ожидавших в приемной, сомневался — не спутал ли Мурадели чего-нибудь, зачем ему хоры для детей а капелла и на мои стихи? …Дверь в квартиру открыла Наталья Павловна. Оказывается, ее я встречал прежде, только не знал, что это жена Мурадели, она приезжала в издательства, на радио по делам мужа. А в глубине прихожей уже звучал голос:

– Кто пришел? — я назвался. — Захади, дарагой! Наташка! Это же тот самый великолепный поэт! Я тебе о нем говорил!

От таких слов я снова впал в тихую панику (не привык еще к гиперболизированной цветистой речи Вано). На пороге комнаты появилась могучая фигура человека в борцовской белоснежной майке, тренировочных синих брюках и с сокрушающей улыбкой. И я включаюсь — у меня внутри возникает «Бухенвальдский набат»! Мелодия сливается с обликом автора — всё становится на свои места. Я начинаю успокаиваться под его взглядом на меня сверху вниз (и в прямом, и в переносном смысле), под его вопросами вперемешку: о доме, о детях, о книжках, о гонорарах, о задумках.

– Понимаешь, вчера особенно много народа было. Все просят, просят. Работать надо, помогать людям надо. Одна женщина пришла прямо с чемоданом с вокзала — ночевать негде, сын один балл в институт не добрал, одна воспитывает. Опять Мурадели. Ты не приходи больше в кабинет — только домой, а то подумают люди, что я рабочее время на свои пустяки трачу! Ладно?..

Так началось наше знакомство. Дружба, на которую невозможно было не ответить. Я много раз писал о Вано Ильиче, много-много часов провел в его доме в рабочем кабинете и за обильным столом, много разговаривал, спорил до хрипоты, мы с ним и написали немало, но его главную задумку — третью часть трилогии, оперу «Космонавты» — осуществить не удалось. Он так скоропостижно, трагически умер! Сердце ему ранила власть, которой он служил. Рана оказалась смертельной...

Не поддаться обаянию и влиянию Вано Ильича было невозможно, но я первое время недоумевал, почему для каких-то знаковых работ Вано выбирает меня в соавторы. Видно, мои сомнения сильно надоели композитору, а сердиться он умел! В очередной раз, когда речь шла об опере, а я стал спрашивать его, не лучше ли ему обратиться к именитым и опытным Винникову и Крахту, с которыми он уже работал, Мурадели помедлил, поманил меня пальцем ближе к себе и строгим назидательным голосом выдал: «Ты мне паэтический максимум, а я тэбэ — прожиточный минимум! Понял?» На этом наш диспут закончился и через несколько минут молчания он добавил свое любимое: «Слушай! Работать надо!»

И мы работали.

Мы работали, и это был совершенно незнакомый Мурадели — нежный, тонкий, мудрый, будто не он писал «Москва – Пекин», «Марш коммунистических бригад», не он заседал в идеологической комиссии ЦК партии. К концу жизни его тянуло к детям, к творчеству для них. Я думаю, это давало ему возможность более открыто, искренне высказать свое, сокровенное.

Хоры без сопровождения для детей — это жемчужины зрелого опытного мастера. В них столько искренности, красоты мелодий, стройности и изобретательности в голосоведении. Вано Ильич любил их и часто напевал дома. Особенно ему нравился хор «Глядится в лужи застекленные красавица-весна».

Когда сборник вышел в свет, правда, исковерканный редактором и этим огорчивший композитора, он сам достал его из пачки и написал своим каллиграфическим почерком, черной тушью на титульном листе:

«Моему дорогому другу и талантливому соавтору Мише Садовскому, который принес мне много радостей своим ярким и солнечным творчеством!

С горячей любовью!

Вано Мурадели август 1969 г. гор. Москва».

Вслед за этим через несколько дней Вано показал мне листок со списком фамилий поэтов, знакомых мне и незнакомых. По диагонали страница была перечеркнута красным карандашом. Я не понял, для чего он это сделал. Он увидел мое недоумение и попросил меня перевернуть листок. На обороте было только мое имя тем же красным цветом. «Вот, — сказал он, — список мне прислал из радио, из спортивной редакции, Мелик-Пашаев, чтобы я выбрал себе любого поэта и песню им написал. А я все фамилии перечеркнул и сказал, что тебя хочу! Не забывай, что я тебе сказал».

Я не забываю, Вано Ильич, и счастлив, что смог переиздать теперь, в 2008 году, «Музыкальные картины» в задуманном Вами виде, и даже автограф Ваш сохранил.

Ведь год-то Ваш юбилейный, сотый со дня рождения!.. Когда мы познакомились, Вы были старше меня вдвое. Прошли годы, но я не забыл ни одного Вашего доброго напутственного слова.

Когда-то Вано Ильич читал мне свои сонеты на грузинском языке и сразу построчно переводил. Это были хорошие стихи. Очень. Он уже договорился с издательством об их издании в моем переводе, но его смерть оборвала наши планы. И сонеты пропали в затянувшемся дележе наследства.

Однако бывают чудеса! В 2010 году племянник Вано Ильича Илья Мурадели, который живет в Гори, где-то буквально раскопал тетрадку с ранними стихами Вано Мурадели. Я с радостью перевел их, и они опубликованы с моим предисловием. Если бы Вано мог это увидеть! Я бы подарил их дорогому Вано Ильичу с моим автографом.

А в августе 2014-го тот же самый Илья Мурадели при разборе новой части архива Вано Ильича нашел мои письма к нему —1968 и 1969 годов. Может быть, еще и сонеты найдутся. Все может быть.

Михаил САДОВСКИЙ, Россия