«Я всех любил. Без дураков»

Борис Рыжий родился 8 сентября 1974 года в Челябинске в еврейской семье. Отец, доктор геолого-минералогических наук, профессор Борис Петрович Рыжий был горным инженером, мать, Маргарита Михайловна, — врачом-эпидемиологом. В 1980 году семья переехала в Свердловск. В 14 лет Борис начал писать стихи и в то же время стал чемпионом Свердловска по боксу среди юношей. В 1991 году он поступил в Свердловский горный институт, а по его окончании — в аспирантуру. В 2000 году окончил аспирантуру Института геофизики Уральского отделения РАН, опубликовал 18 работ по строению земной коры и сейсмичности Урала и России. Работал младшим научным сотрудником Института геофизики УрО РАН (Уральское отделение Российской академии наук. – Ред.), литературным сотрудником журнала «Урал». Вел рубрику «Актуальная поэзия с Борисом Рыжим» в газете «Книжный клуб» (Екатеринбург).

За свою короткую жизнь Борис Рыжий написал более 1300 стихотворений, из которых издано около 350. Впервые стихи были опубликованы в 1992 году в «Российской газете». Первая журнальная публикация появилась в 1993 году в «Уральском следопыте» (1993, № 9).

Его любили, им восхищались. Он был на гребне успеха. 

После публикации в «Звезде» (в 1997-м) появились большие публикации в «Знамени», «Арионе», «Урале»... В престижной поэтической серии «Автограф» вышел его сборник «И всё такое...». О нем заговорили журнальные критики. Его стихи переводили на английский, голландский, итальянский, немецкий языки. Он стал лауреатом литературных премий «Антибукер» (номинация «Незнакомка»), «Северная Пальмира» (посмертно). Участвовал в Международном фестивале поэтов в Нидерландах.

За два дня до смерти он звонил в Петербург и живо обсуждал планы приезда на церемонию присуждения «Северной Пальмиры» — его книга тогда вошла в шорт-лист этой литературной премии.

Поэт покончил с собой в лермонтовском возрасте. В предсмертной записке он написал: «Я всех любил. Без дураков».

У памяти на самой кромке и на единственной ноге стоит в ворованной дубленке Василий Кончев – Гончев, «Ге»! Он потерял протез по пьянке, а с ним ботинок дорогой. Пьёт пиво из литровой банки, как будто в пиве есть покой. А я протягиваю руку: уже хорош, давай сюда! Я верю, мы живем по кругу, не умираем никогда. И остаётся, остаётся мне ждать, дыханье затая: вот он допьёт и улыбнётся. И повторится жизнь моя.

В одном из интервью поэт сказал: «А если без дураков, поэзию нашу читают и в России, и за ее пределами. Не поголовно все, как это было, когда я пошел в первый класс, а те, кто может позволить себе эту опять-таки роскошь. Ведь поэзия — роскошь, я настаиваю на этом. Или я не прав? А слава, что слава… Слава — это для теноров, как могла бы сказать Ахматова. Я так думаю».

Летом 2001 года вся читающая Россия оплакивала уход Бориса Рыжего.

«Это я вместе с Ильей Фаликовым настоял в жюри “Антибукера” в 2000 году, чтобы Борису Рыжему дали поощрительную премию, — сказал в одном из интервью Евгений Рейн. — К тому времени я читал штук десять его стихотворений. А указал мне на его поэзию Алексей Пурин: прислал мне подборку Рыжего в альманахе Urbi. Потом я прочел еще десятка два его стихов и понял, что он очень талантлив. Что он своеобразен. Что у него — странное продолжение школы Бориса Корнилова и Павла Васильева, которая на время “замерзла” в русской поэзии... Потом мы вместе оказались на Роттердамском фестивале, и вот тут я понял, что он — “поэт трагической забавы”. При всем этом он был мне симпатичен — и мы с ним немало выпили и поболтали. Я видел, что с ним творится что-то неладное... А потом мы разъехались. А потом мне сообщили в Литинституте, что его не стало... А потом уже я прочел все стихи Рыжего и замечательную статью о нем Пурина в “Звезде”. В моем нынешнем представлении Борис Рыжий был самый талантливый поэт своего поколения. Он писал внятные, эмоциональные и как бы фатальные стихи, по методу абсолютно реалистические. Он описал свой мир. В стихах он десятки раз написал о смерти. “Невысокую изгородь ада/по-мальчишески перемахну...”

Да. Он был суицидный поэт. Как Маяковский. Как сын Томаса Манна Клаус, который раз двадцать покушался на свою жизнь, пока не отравился».

Так и курят кальян —

дым проходит сквозь чистую воду.

Я, сквозь слезы вдохнув свои годы,

вижу каждый изъян.

Сколько было всего.

Как легко забывается детство

и друзья. Я могу оглядеться,

а вокруг — никого.

Остается любовь;

что останется той же любовью,

только станет немного бессловней,

только высохнет кровь.

А стихи, наконец,

это слабость, а не озаренье,

чем печальнее, тем откровенней.

Ты прости мне, отец,

но, когда я умру,

расскажи мне последнюю сказку

и закрой мне глаза — эту ласку

я не морщась приму.

Отнеси меня в лес

и скажи, в оправдание, птицам:

«Он хотел, но не мог научиться

ни работать, ни есть».

Может быть, потому что Борис Рыжий ушел из жизни очень молодым, он стал кумиром молодежи. И сегодня число читающих и перечитывающих его стихи продолжает расти. Появляются новые издания, последнее «В кварталах дальних и печальных» датировано 2014 годом. А до этого было выпущено шесть сборников Бориса Рыжего: «И всё такое…» (2000), «На холодном ветру» (2001), «Стихи 1993–2001» (2003), «Оправдание жизни» (2004), «Типа песня» (2006) , «В кварталах дальних и печальных...» Избранная лирика. Роттердамский дневник (2012). 

В 2008 году голландским режиссером Аленой ван дер Хорст был снят документальный фильм «Борис Рыжий», получивший приз Silver Wolf на 21-м Международном фестивале документального кино в Амстердаме.

В 2010 году силами стажерской студии московского театра «Мастерская П. Фоменко» был поставлен музыкальный спектакль «Рыжий». В основе постановки — поэзия Бориса Рыжего и музыка Сергея Никитина. В спектакле использованы не только стихи, но и проза, отрывки из дневников Бориса Рыжего.

Его стих

и продолжают жить на экранах, на сцене, в книгах, в нашей памяти.

Я помню всё, хоть многое забыл, —

разболтанную школьную ватагу.

Мы к Первомаю замутили брагу,

я из канистры первым пригубил.

Я помню час, когда ногами нас

за хамство избивали демонстранты,

и музыку, и розовые банты.

О, раньше было лучше, чем сейчас.

По-доброму, с улыбкой, как во сне:

и чудом не потухла папироска,

мы все лежим на площади Свердловска,

где памятник поставят только мне.

Дан ГОРОДЕЦКИЙ, Россия