СПАСАЯ НАШИ ДУШИ

Кто из коллег-журналистов не мечтал проникнуть в тайны заведения, известного в народе как «Канатчикова дача», или «больница Кащенко»? Корреспонденту «Алефа» повезло — он взял интервью у Аркадия Липовича Шмиловича, заместителя главного врача московской психиатрической клинической больницы № 1 им. Алексеева, который весной отметил свой 60-летний юбилей. Первая часть беседы посвящена отцу А.Л. Шмиловича — Липе Айзиковичу Шмиловичу. I. СЛОВО ОБ ОТЦЕ Как еврею сдать экзамен по анатомии — О психиатрии и ее выдающихся деятелях, в том числе евреях, говорить можно не то что часами — сутками, — начал свой рассказ Аркадий Липович. — Впрочем, понятие «выдающийся» достаточно субъективно. Для меня это в первую очередь мой отец. Он родился в румынском городе Яссы в бедной многодетной семье (11 детей, отец был одним из младших), в 14 лет начал работать. Девушка, которая была его первой и единственной любовью, заявила, что выйдет замуж только за человека достойной профессии — врача или юриста, и отец с юного возраста стал готовить себя к врачебной деятельности. Он добился поступления в медицинский институт. А на втором курсе произошел следующий казус. В Яссах евреи экзамен по анатомии должны были сдавать на трупах соплеменников. Поскольку в городах, да простит меня Б-г, бесхозных еврейских трупов не было, экзамен по анатомии становился препятствием. И мой отец был вынужден продолжить учебу за границей — в Италии, в городе Модена. Вся семья работала на его обучение, и все же дневной рацион отца, как он сам мне рассказывал, обычно состоял из огромного апельсина и куска мамалыги. Тем не менее отец успешно сдал экзамен по анатомии и, вернувшись через полтора года в Румынию, завершил образование. За рекою Прут яблони цветут — Отец увлекся психиатрией еще со студенческой скамьи. В Яссах была больница, где работали профессора Деревич и Николау. Отец буквально пропадал там. Еще студентом он стал соавтором нескольких научных трудов и, получив диплом, остался там работать. В отличие от советской системы подготовки врачей, о которой я знаю не понаслышке, в те годы много внимания уделялось таким фундаментальным дисциплинам, как патанатомия и патофизиология. Отец и сам проводил вскрытия. В его врачебном архиве было немало уникальных патоморфологических препаратов, созданных им самим. Как он оказался в СССР? Для отца, смолоду впитавшего марксизм и революционные идеи, Советский Союз был примером справедливого социального устройства, путеводной звездой. В предвоенные годы в Румынии резко активизировались фашисты, начались еврейские погромы, да такие, что кровь текла по тротуарам. Отца спасли соседи. Они закрыли дом на замок, и погромщики, проходя мимо, решили, что в нем никто не живет. Незадолго до начала войны, в 1940 году, отец уже с молодой женой, моей будущей мамой, на пароходе переплыл Прут и оказался в советской Молдавии. В Кишиневе мединститута тогда не было, и отец, чтобы подтвердить диплом, поехал в Одессу, где, не зная русского, сдал экзамены на французском. Когда он вернулся в Молдавию, его направили работать в Страшены. Его медицинская сестра Быкова (не помню, к сожалению, ее имени-отчества) много лет спустя стала министром социального обеспечения Молдавии. А отец в тот же период был назначен председателем республиканской психиатрической ВТЭК. И они сотрудничали, вспоминая свои молодые предвоенные годы. Когда началась война, отец был мобилизован в эвакогоспиталь, который в итоге оказался в городе Березники Пермской области (там в 1944 году я и появился на свет). Это был госпиталь для раненых в голову и с повреждениями периферической нервной системы. Отец, с его прекрасной всесторонней медицинской подготовкой, занимался даже хирургическими операциями. Начальник госпиталя Носов сделал все, чтобы у отца не возникло проблем в связи с пятым пунктом, и его, не дай Б-г, не зачислили в румынские шпионы. В Березниках отец освоил русский язык, причем очень быстро — одаренный исключительными лингвистическими способностями, он владел добрым десятком языков. Мама (ее звали Розалия Берковна) была великолепной хозяйкой. Где бы мы ни жили, вокруг нее сплачивалась вся женская часть наших семейных знакомых и соседей. От мамы они учились секретам кулинарии, устройства домашнего уюта и тонкостям взаимоотношений с мужем. Мама все успевала — трудиться на огородных «плантациях», закупать провизию на рынках и магазинах, вести домашнее хозяйство и воспитывать меня. И при этом ни один новый фильм, спектакль или концерт не обходился без того, чтобы она во главе подруг не присутствовала на премьере. На волоске от ареста — После войны родители вернулись в Молдавию. Отца направили в крупную психиатрическую больницу близ Кишинева. Кафедра психиатрии организованного к тому времени мединститута, который был обеспечен кадрами из Москвы и Ленинграда, работала на базе этой больницы, и в отделении отца прошли практику сотни будущих врачей. Мой отец обладал удивительным чувством юмора и всегда был душой любой компании. Увлеченность психиатрией не мешала отцу быть разносторонне образованным человеком. Заходила ли речь о литературе, философии, религии, истории, политике, он, проявляя глубокие познания и оригинальность мышления, всегда был интереснейшим и азартным собеседником. В нем не чаяли души не только пациенты. Казалось, каждый, кто попадал в поле его зрения, навсегда становился близким ему человеком. Телефон в квартире не умолкал. Звонки были со всей Молдавии и из-за ее пределов. Отец помнил нюансы заболеваний сотен людей. Часто после работы он ехал навещать тяжелых пациентов. Однако в 1948 году из-за конфликтных отношений с главврачом-антисемитом отцу пришлось уехать в поселок Сапогово Курской области, где находится одна из старейших психбольниц Советского Союза. В период «дела врачей» репрессии докатились и до провинции. Первым был арестован главврач Борис Ефимович Кравченко, и, судя по всему, та же участь ожидала моего отца. В сапоговскую больницу приезжали консультировать профессора М.А. Чалисов из Минска и А.Н. Молохов из Москвы, в 50-е годы возглавивший кафедру психиатрии в Кишиневском мединституте. (К слову, он был учеником Петра Борисовича Ганнушкина, корифея советской психиатрии, о еврейском происхождении которого многие и не догадывались.) Так вот, когда начались аресты, Чалисов посоветовал отцу уехать в Белоруссию. Мы попали в Браславский район (ныне Витебской области), край лесов и озер, где была построена большая психиатрическая больница. Отца назначили заместителем главного врача. Мы прожили там около четырех лет. Это была сказочная пора! Отец, хотя и был чрезвычайно загружен по работе, умудрялся выращивать на огороде южные овощи, чем вызывал насмешки тамошнего председателя колхоза Помялова. И отец устроил ему розыгрыш, да такой, что смеялся весь район! Однажды мы получили из Кишинева посылку с баклажанами. Мы с отцом привязали их к кустам — выросшим, но, увы, толком в условиях северной Белоруссии не плодоносившим, — и пригласили Помялова посмотреть на урожай. Тот буквально обалдел и на общем собрании объявил, что колхоз начнет широкомасштабное выращивание этих овощей. Узнав, что его разыграли, председатель всерьез и надолго обиделся. Однако, увидев на нашем огороде высокую кукурузу, стал успешно выращивать ее на силос еще до повсеместного внедрения «царицы полей» Никитой Хрущевым. Наверно, мы задержались бы в этом благодатном краю и дольше, но переехавший в Кишинев Алексей Николаевич Молохов уговорил отца вернуться в Молдавию. И с 1957 по 1992 годы, до самой кончины отца, родители жили там. Беспартийный патриот — Врачи, средний медицинский персонал, не говоря уже о пациентах, считали за счастье попасть в отделение к Шмиловичу. Если у кого-то не хватало средств на лекарства, отец покупал их в аптеке за свои деньги. Когда начался массовый отъезд в Израиль, то отцу оттуда буквально потоком шли письма от бывших пациентов и их потомков, в том числе с приглашениями. Почему отец не уехал — сложный вопрос. Видимо, он остался верен советскому патриотизму. Даже когда с ним случилась вот такая история. Секретарь партийной организации больницы в Костюженах подвигнул его на вступление в КПСС. Отец вникал в суть всех событий, был одним из лучших политинформаторов. В райкоме партии его попросили назвать фамилии всех депутатов Верховного Совета СССР от Молдавии. Вспомнить всех не удалось, и отцу дали две недели на подготовку. Больше в райком партии он не пошел. Отношение отца к пациентам, к врачебному долгу, к психиатрии как науке — образец для меня и моего сына, которого дед любил всей душой. К сожалению, он умер, когда Андрей был еще студентом, но в том, что мой сын пошел по нашим стопам, все-таки больше заслуга не моя, а отца. Он был кумиром и для внука, с которым с отроческого возраста, как и со мной в свое время, обсуждал различные психиатрические идеи. Поэтому неудивительно, что мы с сыном стали психиатрами.