Любимый город

Может быть, они заранее решили, что мы очень подходим друг другу? Когда мы встретились, у нас создалось впечатление, будто мы давно знакомы. Просто долго не виделись, а вот сошлись, и с полслова продолжился незаконченный разговор, необходимый каждому. Так уже бывало в моей жизни. Я пришел к Яхнину в мастерскую осенним мокрым вечером. Пройдя по темной питерской улице, поднялся на лифте на последний этаж и... оказывается, еще надо было карабкаться по 19 крутым ступеням. Дверь мне открыл большой широкоплечий человек. У него все было большое: рост, голова, глаза, борода. Он как-то вписывался в обстановку своей мастерской, точнее, большой (!) четырехкомнатной квартиры с огромной прихожей, почти всю площадь которой занимал станок для печатания оттисков литографий. Станок был старинный: с тяжеленным колесом-маховиком и причудливо изогнутой ручкой... Загвазданный, затоптанный пол, какие-то зеленые, темные, обвисшие обои и четыре двери в четыре, опять же, небывало просторные по тем временам комнаты. А мы прошли в кухню. И сразу возник уют любого обиталища интеллигентного человека: стол со стаканами в подстаканниках и керамической плошкой, полной сушек и сухарей, сопящий чайник на плите... Да, Яхнин недавно перебрался сюда, тут все требовало ремонта, просто просило: «Приведите меня в порядок...»

А почему так подробно о неглавном? А потому что даже и о главном, о человеке, художнике Рудольфе Яхнине, который меня встретил, сегодня в Интернете всего несколько строчек. Почему? Разве его творчество не заслуживает внимания, разве он мало сделал в искусстве, несмотря на свою раннюю смерть? Разве мы не открываем книги с его иллюстрациями и не получаем от них много радости?

Да все наоборот! Вот слова ученого с мировым именем, известного общественного деятеля академика Дмитрия Сергеевича Лихачева: «Я могу назвать Рудольфа Яхнина в числе первых, кто достойно продолжает традиции классической школы. Его работы заслуживают не только европейского, но и мирового признания».

А в чем же дело? Почему такая несправедливость? Или это привычное равнодушие нынешнего времени к тому, что не приносит сиюминутного дохода и дивидендов... Вопросы без ответа.

Рудольф рассказывал мне не о себе и не о своей жизни, а о любимом городе! И показывал мне свои гравюры Питера: и современного, и стилизованные, возрождающие старину. Мы как-то заговорились... Быстро накатила ночь, встали немного размяться, и сквозь открытую дверь передо мной открылся потрясающий вид. Зашли в комнату, перед окном хрустальный, подсвеченный Исаакиевский собор, зашли в другую: на черном фоне осеннего неба ярко-голубой Никольский собор!

«Б-же мой! Да тут же только писать и рисовать, и...» — «Я так и делаю, — перебил Яхнин. — Пошли, еще покажу...»

Совсем недавно в этой квартире была коммуналка, до отказа набитая жильцами. Коммуналка со всеми прелестями коммунистического быта — отсюда такой неухоженный интерьер. Но очередное постановление городского совета тех лет гласило, что надо выселить всех жильцов из подвалов и мансард, а освободившиеся площади отдать под служебные помещения. Яхнин долго добивался права на мастерскую, но... Короче говоря, нашлась добрая душа в Союзе художников — пожилая художница, которой мастерская не была нужна. Но она увидела работы Рудольфа Яхнина и прониклась уважением к его таланту. Оформила мастерскую на себя и отдала ее (неофициально, конечно) молодому собрату по творчеству.

Он был счастлив. «Ей и эти 19 ступенек не одолеть, — рассказывал Яхнин, — она всего раз тут была, а мне приволье. Б-г с ним, с ремонтом, зато просторно, работать хорошо, а про виды из окон во все четыре стороны и говорить нечего!» Он любил линогравюру. В углу прихожей стоял толстенный рулон линолеума высотой метра два с половиной. «Как вы дотащили сюда наверх такую неподъемную тяжесть?» — «Ой, в свою-то мастерскую!» — он только усмехнулся.

Рудольф Моисеевич Яхнин окончил Ленинградскую академию художеств как график. Его дипломная работа, оформление и иллюстрации к книге Ю. Тынянова «Восковая персона», была удостоена оценки «отлично». Потом он стал членом Союза художников СССР.

Яхнин был влюблен в свой город, в его прошлое, людей, которые вошли в историю русской и мировой культуры. Когда Семен Степанович Гейченко начал после войны восстанавливать Михайловское и только-только выбрался из землянки в рубленый дом, то искал помощников. И Рудольф Яхнин оказался одним из первых. Его золотые руки и верный глаз пригодились и много послужили восстановлению пушкинских мест. Семен Степанович тепло вспоминал о своем младшем друге и помощнике, посвятил ему несколько строк в своей книге, а это ли не высшая награда за подвижническую работу: соседствовать на страницах с А.С. Пушкиным?

Впоследствии работы Яхнина не только экспонировались на выставках в музее, но и находились в постоянной экспозиции в доме Ганнибалов в Петровском. На одной из них был представлен портрет С.С. Гейченко и иллюстрации к повести А.С. Пушкина «Арап Петра Великого».

Не могу сказать, что я часто бывал у Яхнина, но при каждом посещении Ленинграда непременно заходил к нему. У меня была тайная мысль: пригласить его поработать над театральным спектаклем. Дело в том, что в Театре кукол-марионеток на Садовой шли мои пьесы, и я мечтал сделать спектакль, где бы действие происходило в старом Петербурге. А сценографию бы создал Рудольф Яхнин. Мечты, планы... Увы!..

Не знаю, со всеми ли был так щедр Рудольф, но мне он подарил несколько оригиналов своих иллюстраций к книгам Валентина Пикуля, которые только что вышли из печати. Я был, конечно, обескуражен таким щедрым подарком: отнекивался и говорил, что они еще могут ему пригодиться. В ответ на мои возражения Яхнин сказал мне так: «Я буду спокоен: они в надежных руках, а если что — смогу обратиться!» Тревога, что-то трагическое было в его словах. И еще он подарил мне две линогравюры. Он любил этот вид графики, считал его для себя наиболее подходящим, выразительным и точным. Его виды старинных кораблей, флота будто переносили в старое время или в зал музея, посвященный тому времени.

Он не стал оставлять следы на ­паспарту и написал мне на обороте: «Михаилу Садовскому — поэту московскому от художника, хоть и не русского, зато петербургского...» Не помню, чем он писал, но время постаралось на славу. Сканер не берет остатки букв, они впитались в рыхлый картон.

Работы Рудольфа Яхнина многие годы радуют глаз — они в небольшой коллекции на стене комнаты. Я в свою очередь передарил одну из этих гравюр детям (где всадник с мечом на коне), но не решился писать что-либо на оригинале, даже на оборотной стороне. Оказалось, что правильно сделал! На прикрепленном сзади листочке можно разобрать, хотя бумага не была на свету, но стала совсем хрупкой и сильно пожелтела:

Художник Рудольф Яхнин, несомненно, продолжал замечательные традиции, черпал из глубокого колодца русской культуры, хорошо знал и любил произведения прошлого, но у него был свой узнаваемый почерк. Однажды он показал мне большую редкость: медную гравированную доску Алексея Зубова, и на ней тоже было все, что он любил: парусные корабли в гавани Петербурга.

Кажется, эти встречи были вчера. Для нового поколения, которое уже называют цифровым — digital generation, — все эти гравюры, старания сохранить прошлое могут показаться напрасным и ненужным старьем. Однако на самом деле никакая культура не устоит перед временем, если ее фундамент хлипок, а творчество Рудольфа Яхнина — и это неоспоримо — одна из ячеек русской культуры. Тем более обидно, когда забывают имя мастера, это несправедливо. Потому и написаны эти строки.

Всегда современно звучит мысль Гиппократа в поэтическом изложении Гете. Мефистофель говорит Фаусту:

«Боюсь я за одно, в одном лишь мой протест: ars longa, vita brevis est*».

Михаил САДОВСКИЙ, Россия

________

*Жизнь коротка, искусство вечно.