По дороге потеряли белку и свисток

Двадцатый театральный фестиваль «Золотая маска» прошел в Москве с размахом. Как ни скромно начинался он в 1994 году, но даже и тогда казался роскошью, ведь к тому времени гастрольная деятельность в России иссякла. Сегодня дело дошло до 140 личных номинаций, а конкурсные показы обрамлены множеством проектов (вроде внеконкурсной «Маски плюс», международной программы Russian case, гастролей Мариинки и МДТ Додина, а также проката лучших спектаклей по России и Балтии).

Запоминающимся символом юбилейной «Маски» стала загадочная девушка в черно-желтом платье: она не только взирала на нас с городских плакатов из-под своих лихо завернутых кверху бровей, но и мелькала то тут, то там на улицах Москвы как живое воплощение духа театра.

Музыкальный экспертный совет не поленился отсмотреть более двухсот спектаклей, включив в конкурс самые яркие, нашумевшие, добротно сделанные. Жюри возглавлял петербургский композитор Леонид Десятников, человек безупречной репутации и эстетских взглядов. Так что вслед за классиком Плещеевым впору было воскликнуть: «Будет вам и белка, будет и свисток!» — верилось в неоспоримость судейских решений.

И что же? Завсегдатаев больше всего поразила моцартовская «Свадьба Фигаро» Пермского театра оперы и балета — очередная работа греческого дирижера Теодора Курентзиса. Никому не удается достичь столь блестящего европейского уровня по всем статьям. Как ни странно, веселый «Фигаро» (четыре номинации) вынужден был довольствоваться лишь спецпризом, который достался… хаммерклавиристу Максиму Емельянычеву. Десятникову на закрытии «Маски» даже пришлось говорить о несовершенном механизме судейства, с которым он не сладил.

А на пьедестал победителя танком въехал «Евгений Онегин» Михайловского театра — спектакль-жупел режиссера Андрея Жолдака. Постановка, полная избыточного эпатажа. Она вся выполнена в черно-белой гамме, и даже горошины, которые вначале рассыпает Татьяна, — черные, а в финале ее маленькая дочь (!) катает уже белые. Сия примитивная метафора, видимо, была призвана склеить бесконечную череду режиссерских гэгов в сознании особо непонятливых зануд и придир. А вообще постановка не для них: по словам режиссера, «иногда мы должны делать спектакли не для публики, а для себя, для друзей, (показывает на небо) для высших инстанций…»

Может, спектакль Жолдака наконец подведет черту под долголетним спором: кто в оперном театре главный — дирижер или режиссер? Как минимум, заставит задуматься: а где вообще пределы режиссерского вмешательства в изначальный замысел композитора?

Одно стало очевидно: в опере, предназначенной для уха, не должно быть много лишних неприятных звуков, вполне допустимых в драме. Например, не надо на фоне дивной музыки бить гипсовые вазы. Зря пропадают и другие умопомрачительные метафоры: вот Татьяна открывает холодильник (!), а в нем сидит живой карлик, который и без того весь спектакль болтается у героев под ногами, вроде как переметнувшийся сюда по ошибке из «Руслана и Людмилы» карла Черномор. А убитого Ленского кладут в большой футляр для напольных часов и обильно поливают то ли молоком, то ли мутной брагой… Тут не до музыки и не до пения. И артистов жалко. И в зале смеются.

Но Жолдак уверен в метафизической сущности этого спектакля. Более того, он заявил, что у него «осталось ощущение незавершенности высказывания, очень много нераскрытых смыслов». Да, собственно, и у зрителей те же ощущения… Но жюри, как видно, вознесло себя до тех самых «высших инстанций».

Кстати, незадолго до «Маски» этот спектакль в Михайловском сняли, и уже ставится новый «Онегин». Однако ж тут пришло в Питер из Москвы приятное известие о выдвижении на премию. Какой, однако, пассаж! Будет ли теперь в этом театре «Онегиных» целых два?..

В противовес этой победе безоговорочна награда главного дирижера московского театра «Новая опера» Яна Латам-Кёнига (Великобритания) за «Тристана и Изольду» Вагнера. Латам-Кёниг давно выполняет у нас высокую просветительскую, даже учительскую миссию. Вот и с Вагнером в Москве плохо, опера «Тристан и Изольда» вообще не ставилась. Заметим, что его первого Вагнера в «Новой опере» — великолепного «Лоэнгрина» — «Маска» 2008 года вопиюще не заметила. Спектакль «не обиделся», процветает, только вот ее первый Лоэнгрин — Хачатур Бадалян — с тех пор давно уж поет в Мариинке.

И уж совсем редко бывает в Москве Максим Миронов, отмеченный ныне «Золотой маской» как лучший певец сезона. Он давно уже обосновался в Италии — видно, даже там нехватка лирических теноров. Но, по счастью, Миронов принял участие в россиниевской «Итальянке в Алжире» — презабавнейшей постановке Евгения Писарева в Московском музыкальном театре им. Станиславского и Немировича-Данченко. Кстати, Писарев, как и Жолдак, впервые работает в опере, но с благоговением перед гениальной музыкой и с уважением к труду певцов.

Миронов — воспитанник знаменитого педагога Дмитрия Вдовина, который, возглавляя теперь Молодежную программу Большого театра, выпестовал там и Венеру Гимадиеву. Она по праву получила свою «Маску» как лучшая певица за роль Амины в «Сомнамбуле» Большого театра — этом рискованном опыте освоения стиля бельканто нашим великодержавным главным театром страны, дозревшим наконец до того, что петь надо не только душой и сердцем, но и достойно владея стилями. Здесь жюри учитывало в первую очередь музыкальную сторону спектакля.

Лучшим композитором в опере назван екатеринбуржец Владимир Кобекин за оперу «Холстомер» в столичном Камерном музыкальном театре им. Покровского. Эта работа театра — огромная удача и, казалось бы, заслуживала большего.

Как, впрочем, и «Борис Годунов» Театра оперы и балета Екатеринбурга — цельная и современная, но без заморочек постановка Александра Тителя (осталась вовсе без наград).

Спецпремией отмечена современная опера Сергея Невского «Франциск». Спектакль, вобравший в себя эстетику арт-группы АЕS+F (хор) и одновременно представляющий врага своего тела Франциска Ассизского в майке-алкоголичке, не так интересен «взрослым», как великовозрастным «подросткам». Его молодая публика — желающие быстро приобщиться к модным трендам, почувствовать себя знатоком, не будучи таковым. Окунуться в квазисакральность, ни разу не побывав в храме. Очень удобно. Ну хоть поучатся тихо и без наушников сидеть в театре.

Лучшим мюзиклом названа коммерческая «Русалочка» (зачем она театральному конкурсу?), а Манана Гогитидзе (Урсула) в ней — лучшей актрисой. По этому же разделу на исторической сцене Большого театра показали «Мессу» Леонарда Бернстайна Новосибирского театра оперы и балета. Громоздкая эклектика из бабушкиного буфета, смесь канонической мессы с джазом, роком, авангардом и Бродвеем, не вдохновила публику, пришедшую на звучное имя. Выходя со спектакля, зрители переглядывались: «Что это было?» Тем не менее Айнарс Рубикс — лучший дирижер по разделу «мюзикл», а Дмитрий Суслов (священник Селебрант) — лучший артист.

Умопомрачительный успех у жюри снискал балет «Вариации Сальери» Вячеслава Самодурова (Театр оперы и балета Екатеринбурга; три «Маски»), столь же невыразительный, как и музыка визави Моцарта.

И вот тут-то вернемся к названию наших заметок: если обидно упорхнувшая белка — пермский «Фигаро», то по поводу ничем не отмеченного Сергея Полунина, исполнившего главную партию в «Майерлинге» Театра Станиславского и Немировича-Данченко, впору свистеть в какой-нибудь свисток с полицейским остервенением. Полунин — настолько очевидный идеальный лидер, что рядом сегодня поставить некого. Не только танцовщик, но и выдающийся актер. Как можно было его отодвинуть? Что же тогда на самом деле движет жюри в принятии решений? Какая политика вмешивается? Какие невидимые миру средства влияния? Прагматичные расчеты? Увы, для сторонних наблюдателей эти, быть может, главные детали жесткого фестивального менеджмента всегда остаются в непроницаемой тени. 

Наталья ЗИМЯНИНА, Россия