В степи молдаванской

При внимательном рассмотрении вопроса обнаруживается немало противоречий и нестыковок, связанных со временем и местом ее написания. В своих мемуарах «Дорогой длинною…»* Вертинский пишет, что сочинил песню в гостинице г. Бендеры после посещения берега Днестра, куда он пришел, чтобы «посмотреть на родину» (т.е. на противоположный берег пограничной реки). Судя по сопутствующим описаниям, дело происходило летом («Броситься в воду! Доплыть! Никого нет…») Но летом — какого года?

Через несколько страниц, рассказывая о встречах с советским послом П.Л. Войковым в Варшаве, Вертинский уточняет, что события происходили в 1922 году**. Перед этим мемуарист пишет, что после продолжительных бессарабских гастролей он был «выслан» румынской полицией в Бухарест, прошел следствие, посидел в тюрьме, а после освобождения в течение нескольких месяцев пел в одном из столичных шантанов. Только после этого артист отправился в Польшу, но с Войковым познакомился далеко не сразу.

Получается, что в Бендерах Вертинский мог находиться летом предыдущего, 1921 года. Однако это противоречит его же рассказам о пребывании в Турции, куда, как точно установлено, он прибыл из Крыма в конце ноября 1920 года. Минимум до осени 1921-го (если не до весны 1922-го) он находился там.

Допустим, память подвела Александра Николаевича: он ошибся на год, и в действительности песня была сочинена летом 1922-го. Однако в книге «Александр Вертинский. Дорогой длинною…», готовившейся по материалам, предоставленным вдовой артиста, под текстом «В степи молдаванской» (с. 295) значится: «1925 Бессарабия». Трудно представить, чтобы глубоко чтущая память мужа Лидия Владимировна произвольно сделала это уточнение.

Однако факты — упрямая вещь: ­1924-й был последним годом проживания Вертинского в Германии, откуда в начале 1925-го он отправился во Францию. Александр Николаевич недавно женился на дочери богатых родителей красавице Рахили Потоцкой и вряд ли потащил бы ее в летнюю жару в такую глушь, как Бессарабия. Еще менее вероятно, что ради бессарабских гастролей он оставил бы на несколько недель в Париже молодую жену. Да и сам он ничего не пишет о пребывании в Бессарабии в 1925 году. Зато известно, что второй раз на гастроли в эту румынскую провинцию Вертинский отправился лишь в конце лета 1929 года. Именно тогда, по мнению авторитетного историка отечественной эстрады Е. Уваровой, на берегу Днестра он и сочинил вспоминаемую нами песню***.

Так что, похоже, Л.В. Вертинская или редакторы издания 1990 года приняли поставленную в рукописи цифру «9» за «5».

Но вот ведь какая штука! Еще за два года до этого, в 1927-м, проживающий в Ленинграде композитор Ефим Моисеевич Дорфман (1890–1944) написал на стихи поэта-песенника Бориса Тимофеева и тогда же выпустил в городе на Неве за собственный счет нотное издание романса под названием «В степи молдаванской». Мелодия была далека от сочиненной Вертинским, но интересен припев:

Светит месяц в степи молдаванской,

Безграничен волшебный простор,

Хорошо с вольной песней цыганской

Зажигать полуночный костер!

Напомню припев из песни Вертинского:

Что за ветер в степи молдаванской!

Как поет под ногами земля!

И легко мне с душою цыганской

Кочевать, никого не любя!

Романс Дорфмана – Тимофеева имел посвящение популярному исполнителю русских народных песен Дмитрию Камчатову, который был вокальным наставником Вадима Козина и впоследствии не раз участвовал с ним в сборных концертах. Портрет Камчатова в русском национальном костюме украшал обложку нотной тетради. Успех романса оказался столь велик, что в том же 1927 году Борис Тимофеев повторил тему «молдаванских степей» в новой песне на музыку Дмитрия Покрасса — «Жизнь цыганская»:

На степи молдаванские

Всю ночь глядит луна.

Эх, только жизнь цыганская

Беспечна и вольна…

То, что в 1928-м, если не раньше, ноты обоих произведений попали в Берлин, бывший в 1920-е годы Меккой русской эмиграции, а оттуда в Париж, лично у меня не вызывает сомнений. Вертинский, охотно включавший в свой репертуар произведения советских авторов (Б. Фомина, В. Кручинина, С. Покрасса), старался не пропускать завозимых из СССР нотных новинок. Поэтому первоначальный источник его вдохновения все же правильнее искать не на берегах Днестра, а на берегах Сены. И, скорее всего, в Бессарабии он лишь доработал почти готовый к исполнению шлягер, премьера которого состоялась в 1929 году в Кишиневе или Бендерах. В 1932-м песня «В степи молдаванской» в фортепианном сопровождении была записана на пластинку Columbia, а затем — в оркестровом — на польскую «Сирена-Электро».

Сегодняшний слушатель, в особенности молодой, вряд ли задумается над такими строками: «О, как сладко, как больно сквозь слезы / хоть взглянуть на родную страну!» Пропетые Вертинским, они кажутся такими искренними!

Между тем левый берег Днестра, открывавшийся Вертинскому с бессарабской стороны, раньше, до эмиграции, Александр Николаевич никогда не видел. Он мало чем отличался от правого, даже этнический состав населения был тот же: молдаване, этнические украинцы, евреи и цыгане, разве что евреев было поменьше. Кстати, образованные и по большей части двуязычные (русский и идиш) бессарабские евреи как раз и составляли самую благодарную и многочисленную часть слушателей артиста. Правда, в своих мемуарах он почему-то упомянул лишь о коренных, исконных русских жителях этих мест. 

Территория на противоположном берегу Днестра называлась тогда Молдавской Автономной Советской Социалистической Республикой. В это время тамошние коммунистические власти силой сгоняли ее обитателей в колхозы. Ничего подобного на правом берегу не происходило. Кроме того, за этой землей румыны сохранили прежнее, российское (оно же историческое) название — Бессарабия, и нигде (разве что в Польше) Вертинского не принимали так тепло и радушно, как там. На левом же берегу, по его собственному признанию, ему грозила смерть: «А там? Там что?.. Часовой спокойно выстрелит в упор — и все… Кому мы нужны?..»

Прилагательное «молдаванская», использованное Борисом Тимофеевым и заимствованное Вертинским, выглядело тогда неким советским неологизмом, едва ли соотносимым даже с названием новой автономии. По отношению к степи правильнее было бы употребить слово «молдавская» (молдаванским может быть назван разве что танец), и Тимофеев наверняка это знал. Но ему требовалась рифма к слову «цыганской», и он пошел на этот маленький ляп. Написать же «светит месяц в степи бессарабской» он не мог по цензурным соображениям: сталинским руководством Бессарабия считалась незаконно отторгнутой Румынией советской (!) территорией, и упоминать о ней можно было лишь в негативном контексте.

Думал ли Вертинский, записывая в 1932 году свою песню на пластинку Columbia, что меньше чем через год Петр Лещенко на той же фирме выпустит «свою» песню о молдавских степях — «Жизнь цыганская», к тому времени запрещенную в СССР? В Европе пластинка имела громкий успех и несколько раз переиздавалась. Наверно, Александр Николаевич пережил немало страхов, ведь в руки Лещенко могли попасть также ноты первой по времени песни на заданную тему — «В степи молдаванской» Ефима Дорфмана и Бориса Тимофеева. Как бы он выглядел, если бы Лещенко решил записать на пластинку и эту песню, название, ритмику и важнейшие (с ключевой рифмой) слова которой Вертинский так изящно позаимствовал! Впрочем, даже если она и привлекла внимание Петра Константиновича как возможный репертуарный номер, думаю, этот мирный и интеллигентный человек решил воздержаться и не компрометировать своего талантливого соперника.

Вертинскому повезло еще и в другом отношении. Глубоко не вникающие в дело составители песенных сборников до сих пор представляют песню Дорфмана – Тимофеева 1927 года как «романсовый рефлекс» на одноименную песню Вертинского 1929-го.

Так, по кирпичику, во всякой истории (а в истории отечественной эстрады в особенности) создаются красивые легенды. А никуда не исчезающий советский человек их так любит!

Николай ОВСЯННИКОВ, Россия

____________

*А. Вертинский. «Дорогой длинною…» М., 1990

**На самом деле П.Л. Войков в это время находился в Канаде. Советским послом в Польше он был назначен в октябре 1924 г.

***Елизавета Уварова. Александр Вертинский: в кн. «Мастера эстрады», М., 2003. С.47–48.