Дружеский круг

Всех авторов не назвать, но на таких, как теперь бы сказали, тусовках я познакомился с Виктором Драгунским, Иосифом Диком, Сергеем Вольфом, Виктором Важдаевым, Игорем Холиным, Николаем Халатовым, Евгением Рейном, Генрихом Сапгиром, Эммой Мошковской, Геннадием Циферовым, Андреем Некрасовым, Леонидом Яхниным и еще очень многими. Тут бывали и замечательные художники — иллюстраторы детской книги Евгений Монин, Иван Бруни, Владимир Перцов, Юрий Молоканов, Виктор Чижиков, Виктор Пивоваров, Михаил Петров, Борис Малинковский. Да разве всех перечислишь?!

Атмосфера доброжелательности и заинтересованности в авторе, не­сомненно, исходила от главного редактора. Я застал «хвостик» Юрия Павловича Тимофеева в издательстве, но это недолгое общение дорогого стоит. Он был по натуре и, очевидно, воспитанию — истинный демократ. Ни место, ни положение в литературе, ни авторитет его как критика, ни известность никак не влияли на его умение уважительно общаться с разными людьми. Он подписывал в печать мою первую книжку. Она еще была в работе, когда состоялся организованный им семинар детских писателей в Доме детской книги.

Мы сидели в тесном читальном зальчике на улице Горького, недалеко от Белорусского вокзала. И буквально внимали тому, что говорил наш руководитель. Тогда неожиданно для меня выскочила в качестве примера моя «Зебра», и Юрий Павлович подметил общий грех моих стихов: «Придумывает здорово, а концовок нет!» И «Зебру» выбрал для примера. Такая «беда» настигала многих. Но было не обидно, что мое стихотворение стало примером разбора, наоборот! Вот она — школа! Первоклассная, первостатейная. Доказательность и доброжелательность — два ее основных рычага. Я не только запомнил урок Тимофеева — я его усвоил. И потом часто разные критики и редакторы отмечали удачные концовки моих стихов. И не только детских.

В те годы как-то неожиданно стало ясно, что, по крайней мере, в когорте названных авторов совершенно не работает точно подмеченное поэтом Дмитрием Кедриным правило: «У поэтов есть такой обычай: / В круг сойдясь, оплевывать друг друга». Наоборот! Чувствовалась какая-то заинтересованность друг в друге, в удачной судьбе другого, не ощущалось толкания локтями и радостного зубоскальства по поводу чьей-то неудачи! Еще этому способствовала регулярная встреча в ЦДЛ, организованная Львом Кассилем. Она называлась «Наше пополнение». Суть ясна из названия, польза была огромная: мы знакомились друг с другом, и нас узнавали редакторы из разных издательств, которые приходили на эти заседания в 8-ю уютную комнату — «дубовую гостиную».

Лев Абрамович не всегда сам вел эти заседания, но заданный им дух доброжелательности, внимания к впервые пришедшим, желание обязательно помочь и облегчить сложный путь вступления в литературу — этот дух оставался всегда. Даже после его смерти… Правда, недолго, к сожалению.

Читали на этих заседаниях, обсуждали, бывало, и огорчали оценками, но, мне кажется, все было искренне и доброжелательно. Как это объяснить? По-моему, в те годы литература для детей достигла высокого уровня. Вот и все. Личность никогда не будет заниматься мелочными укусами, дрязгами, разборками. Хотя, как известно, гений и злодейство — вещи совместные, к сожалению.

Книги с автографами большинства перечисленных авторов у меня на полке. Но еще раз хочу сказать: надписи все похожи. Очень! «Дорогому… на память… с наилучшими… и т.д.». И правильно все, и искренне. Но интересно, когда автограф дает повод и позволяет воспроизвести хоть маленькую частичку той жизни, того времени, тех нравов, ситуации в стране и в издательском деле, в литературном цеху.

Вот открытка Геннадия Циферова. Циферов, Сапгир, Холин, Мошковская. Они были старше меня лет на десять и больше, чуть раньше пришли в литературу, у них уже были книжки, имя, положение. Я благодарен им, что они при частых встречах подправляли, что-то подсказывали, просчитывали и реагировали на изданное. В другом издательстве, «Музыка», где я начал издаваться, появился новый литературный редактор — Лариса Георгиевна Вигура. Детская редакция решила издать сборник рассказов современных детских писателей о композиторах-классиках. В частности, искали автора для новеллы о Роберте Шумане, «моем любимом Шумане» — это мое стихотворение знали и решили со мной посоветоваться: кого взять?

Я не задумываясь ответил: «Циферова». На первый взгляд всем показалось это странным — «Паровозик из Ромашково», «Про чудака лягушонка», «Разноцветный жираф». Много разных очаровательных сказок с такой прекрасной доброй интонацией.

Меня попросили найти Геннадия Михайловича и связать с редакцией. Мы с ним через некоторое время пришли в редакцию вместе.

Вдруг открытка от Циферова. Очаровательный он был человек! Надо же, специально отыскал Кустодиева, потому что действительно Лариса Георгиевна имела сходство с этим портретом. А написал он так:

«Миша, с Новым годом! Читал тебя в «России» (Газета «Сов. Россия». – М.С.). Желаю удачи! А теперь о деле. Я потерял Имя, Фамилию и телефон этой женщины. Правда, она не совсем Кустодиевская, но мне очень нужна.

Напиши побыстрее. Мой адрес Москва. Среднекисловский переулок д. 5. кв. 42. Телефон на всякий случай Б-9-32-95».

А я его помню! Тогда легче было запоминать телефоны — они были короче и не развращали память мобильники.

Все тогда у Циферова получилось. Я радовался. Он приезжал ко мне. Книжки с его надписями остались, зачитанные детьми и внуками. И эта открытка.

А вот надпись на книге Генриха Сапгира. Мы встречались не очень часто, но он всегда как-то по-отечески интересовался что и как. По-отечески. И не только потому, что был старше меня, но и известность его была шире, «Лианозовская школа» тоже сильно и постоянно способствовала этому. Он меня часто звал приехать. Даже не знаю, почему это не случилось. А еще у нас было общее — это большие разногласия с Союзом писателей. Не хотели нас там. С одной стороны, это ущемляло и были всякие неудобства, с другой стороны: «Как это — столько книг и не член Союза?!» Это для понимающих было в плюс, для охраняющих — в их черный плюс!

Незадолго до его кончины (кто же мог знать об этом) на каком-то собрании он мне подарил свою книгу «Избранное». На титуле: «Дорогому и любимому Мише – Генрих 20.Х.98 и подпись» Так мне нечасто писали. Он будто попрощался. Через год его не стало, словно предрек себе, как все большие поэты: стихотворение «Рейс троллейбуса — в небо».

Генрих Сапгир умер в троллейбусе по дороге на литературный вечер. На боевом посту…

Михаил САДОВСКИЙ, Россия