Тамара Юфа: «Я родом из XIX века»

О семье, войне и детстве
Мое детство прошло в деревне Волчье, неподалеку от старинного города Ельца. Помню наш уютный красивый дом из кирпича. Лесов и водоемов рядом было немного, ходили к колодцу, собирали дождевую воду. Малая родина запомнилась мне золотыми полями пшеницы, живописными холмами, зелеными просторами. Девчонками все лето бегали босиком по округе, гуляли, стерегли гусей. Как принято в деревне, у каждой было свое задание, к труду нас приучали с раннего возраста.
Моя мама Тоня была настоящей красавицей, с зелеными глазами и густыми темными волосами. Она окончила школу кружевниц в Ельце, который является знаменитым мировым центром кружевоплетения. Все — и молодые и пожилые — в наших краях целыми деревнями издавна плели и продавали кружево, которое пользовалось большой популярностью даже во Франции.
Отец ушел на фронт и воевал всю войну. В деревне мы порой слышали странный гул, как будто где-то грохотала дальняя гроза. Мы знали, что в окрестностях идут бои. Про немцев часто говорили, что если они придут в деревню, могут вырезать, убить всех… Я, пятилетняя, наслушавшись таких разговоров, однажды смело сказала родным: «Вы только не бойтесь! Я выйду, положу голову на крыльцо, пусть немцы мне ее отрубят первой!» Видно, в каждом человеке изначально заложено стремление к жертве.
И вот однажды в деревню пришли немцы. Я жила там с родными, а мама работала в Ельце, в двадцати километрах, и иногда приходила пешком меня навестить. Это было рано утром, все еще спали, мама как раз ночевала дома. В Волчьем мужчин не было, только старики, женщины, дети. Немцы разошлись по домам, стали требовать, чтобы готовили еду, резали живность. В сумерках немецкий полк покинул Волчье, никого не убили. Наутро в деревню вошли советские солдаты. У нас был настоящий праздник, все вокруг кричали: «Наши пришли!» и очень радовались. Солдат и офицеров расквартировали по домам, они стояли у нас недели две-три.
Потом мама перевезла меня в Задонск, я пошла в школу. Много читала, записалась в городскую библиотеку. Меня никто не заставлял это делать. Мы — дети войны, нас тогда никто не воспитывал особенно, мы больше развивались сами по себе. Поскольку я читала быстро, то иногда приходила за новой книгой на следующий день. Библиотекарь меня ругала, говорила, что срок выдачи — десять дней. Книг было так мало, что свободных изданий на полках просто не было. Иногда мне везло, и следующую книгу я получала на пятый или шестой день.
Маме пришлось трудиться в разных местах: в столовой, в ларьке, в магазине… После войны отец вернулся из Германии в 1946 году, он был награжден орденом Красной Звезды, у него было много медалей. Маме он запретил работать, поскольку ему казалось, что на красавицу-жену все заглядываются. В ларьке торговали водкой-сырцом, основными покупателями были бывшие военные, эвакуированные, возвращающиеся... Кстати, кроме этой торговой точки открыт был только книжный магазин. Работы для отца в Задонске не было, он вскоре уехал попытать счастья в другие места.

О творчестве, учебе  и преподавании 
Про себя говорю, что я родом из XIX века, после восстания декабристов меня уже не было, а до этого я жила. Из того времени, в отличие от дня сегодняшнего, мне все нравится. С детства у меня было остро выражено эстетическое чувство и восприятие прекрасного. Любовь — это самое главное чувство в моей жизни.
Как рисую — даже не знаю. Порой картина очень далеко уходит от первоначального замысла, как будто рука сама ведет. Для меня рисовать так же естественно, как видеть, говорить. Объяснить это трудно. С самого начала я хотела стать художницей, рисовала прилежно, старалась, чтобы цветы и пейзажи на бумаге походили на настоящие. Профессиональное образование я начала получать в Елецком художественном училище. Это было очень сильное учебное заведение, в котором учились в основном мальчики, поскольку считалось, что художник — мужская профессия.
В Ельце мы прикоснулись к высокой технике работы, подлинному мастерству. Тогда я поняла, как долго идти от замысла к совершенному воплощению. Преподавали в Ельце блестящие педагоги, в том числе выпускники Ленинградской академии художеств, мы получали прекрасные навыки классического рисунка. До сих пор именно Елецкое училище я считаю главным учебным заведением в моей жизни.
Из педагогов запомнился замечательный старый художник Виктор Иванович Сорокин, который преподавал композицию. Кстати, в Ельце именно эту сферу считали моей сильной стороной, называли меня «композитором». Также мы очень уважали Берту Арнольдовну Геллерову, которая казалась похожей на даму со старинной грузинской картины — строгая, тонкая, с удивительной внутренней силой. Она могла взять в руки и усмирить любую аудиторию. Ее побаивались все студенты и даже преподаватели-мужчины. При том что Берта Арнольдовна не очень тепло относилась к девушкам, у нас с ней сложились замечательные отношения, ей нравилось, как я рисую.
Атмосфера в учебном заведении была творческая, свободная, педагоги могли открыто и доверительно общаться со студентами. Мне нравилось, что при училище работало несколько кружков, включая драматический, парашютный, действовали два хора — мужской и сводный. За время учебы я научилась петь, несмотря на то что всегда считала, что у меня абсолютно нет данных для этого.
Когда Елецкое училище расформировывали, я, как лучшая ученица, могла выбрать для продолжения занятий любое художественное учебное заведение в России. Четверо наших пятикурсников успешно сдали экзамены и были зачислены в Ленинградскую академию художеств, причем один из них за композицию получил сразу две «пятерки» — небывалый случай!
Я могла перевестись в Москву, но как раз в то время переживала состояние первой любви — безрассудной и безнадежной, поэтому приняла странное решение и поехала за любимым в Ленинград. Уже на подъезде к городу я ощутила, что эти места и пейзажи не близки мне, но делать нечего. Когда я впервые вышла на Невский проспект, он меня совсем не впечатлил. Красоты питерских дворов-колодцев я тоже не понимала. Спасало то, что ходила в Эрмитаж, в другие музеи.
Стипендия была маленькая, сначала половина зарплаты мамы, которая мне помогала, уходила на съем жилья, потом я переехала к сокурснице, которая осталась сиротой. С переездом в Ленинград у меня началась другая, взрослая жизнь, с печалями и депрессиями. Перемена ощущалась во всем, я перестала спать ночами, учеба больше не доставляла мне радости. Я полюбила дождь, ходила по городу гулять без зонта в любую погоду.
В Ленинградском училище у меня признали талант живописца, посмотреть на мои работы приходили даже студенты-старшекурсники. Но по-настоящему я рисовала не в училище, а для себя, это началось на четвертом курсе. Когда оканчивала училище, вышла замуж за Михаила Юфу. Сначала он хотел быть поэтом, но потом, увидев мои работы, тоже стал учиться рисовать. Впоследствии Михаил стал известным художником.
В Карелию я приехала по собственному желанию: мне предложили выбор между поселком Ладва и городом Беломорском. Я определилась по принципу близости к Ленинграду, чтобы ездить не очень далеко. В Ладве тогда требовался учитель рисования в школу. Условия были такие: оплачиваемая квартира с электричеством, бесплатные дрова… К этому моменту я была уже беременна. Отправились мы с мужем на новое место в июне, несмотря на то что занятия в школе начинались только в сентябре. Задерживаться в Ленинграде никакой возможности не было.
От школы мы получили две прекрасные комнаты с печкой и старинным зеркалом в двухэтажном деревянном доме. До сентября, чтобы обеспечить существование, работали в пионерском лагере. Очень волнительно начинались занятия в школе. Я же никогда не собиралась становиться учительницей! У нас педагогику в училище читали всего полгода на пятом курсе. Зарплату мне назначили 40 рублей. Я проводила десять уроков в неделю, вела рисование и черчение у учеников старших классов. Михаил поступил в Ленинградский педагогический институт им. А.И. Герцена, на художественно-графическое отделение. Когда ко мне переехала моя мама и посмотрела на обстановку, ее удивлению не было предела. Я столько лет училась, преподаю, рисую — и такая низкая оценка труда. А она, окончившая двухлетние курсы кружевниц, быстро устроилась на окраине Ладвы торговать в ларьке. И сразу зарплата — 70 рублей.
На первых порах выживали с трудом. Потом в местном Доме пионеров мне предложили открыть кружок рисования, прибавилось еще 30 рублей, стало чуть полегче. Родилась дочка Маргарита, мама ушла с работы и стала заниматься внучкой.

О пути к успеху, вкусе славы и дне сегодняшнем
Понемногу я рисовала для себя, ни с кем из художественного мира почти не общалась. По радио услышала, что в 1960 году в Петрозаводске открылся Музей изобразительных искусств, но даже предположить не могла, что там когда-нибудь окажутся мои картины. У меня всегда была мечта — заняться книжными иллюстрациями. Однажды я собрала свои работы, созданные в Ладве, графику ленинградского периода и поехала в столицу Карелии попытать счастья в издательстве.
Художественный редактор Римма Серафимовна Киселева, которая меня встретила, ахнула, увидев мои рисунки. Мне предложили проиллюстрировать сказки Пентти Лахти. Это было совсем небольшое издание, маленькая книжечка, даже не цветная, иллюстрации я делала пером. За неделю подготовила рисунки и обложку, вскоре книжка пошла в печать. Потом она продавалась повсюду, мои сокурсники по училищу купили ее в Ленинграде, им она пришлась по душе. А через несколько месяцев меня вызвали в издательство и сообщили неожиданную новость: проиллюстрированная мной книга завоевала диплом первой степени на конкурсе двадцати пяти лучших книг РСФСР!
Следующей важной вехой стало участие в выставке внеклассного творчества учителей, на которую я передала несколько рисунков. На мои работы обратили внимание и от профсоюзной организации представили в Москве. Однажды открываю журнал «Культура и жизнь», который выписывала и регулярно читала, и вижу статью на два разворота известного художника-иллюстратора Кравченко, в которой он написал, что на выставке его очень удивили и привлекли мои работы.
Потом мои листы были отобраны для выставки «Север», которая проходила в Архангельске. Я всегда очень легко относилась к успеху, не стремилась к нему и не держалась за него. Три мои картины впоследствии поехали на большую художественную выставку «Советская Россия», а мне-то в ту пору было всего двадцать шесть лет!
Как раз на этот период пришелся достаточно трудный для меня разрыв с мужем. Я переживала и думала о том, что делать дальше. Большим подарком стало то, что мой любимый художник Павел Дмитриевич Корин, ученик и продолжатель школы Михаила Васильевича Нестерова, очень тепло отозвался о моих работах, сказал: «Дар у нее — от Б-га».
Закрутилась другая жизнь: работа, выставки, книги… Я не боялась делать в творчестве то, чего не делали другие: например, работала над большими полотнами на сказочные сюжеты, сейчас они находятся в детских садах. Вышла замуж второй раз за замечательного человека, режиссера Карлиса Марсонса, родила дочь Юту.
До сих пор много читаю. Каждый день начинается с того, что я открываю книгу и погружаюсь в мир любимых писателей и поэтов. Их у меня много — Иван Бунин, учившийся в Ельце и очень близкий мне по духу, Иннокентий Анненский, Александр Блок… Однажды в конце 1980-х, чтобы достать собрание сочинений Бунина, за которое просили сто рублей в букинистическом магазине, я собрала и отдала взамен две сумки редких прекрасных книг.
Учеников у меня нет. Считаю, что можно научить основам техники, чтобы человек рисовал с натуры правильно, очень точно. А наполнить мироощущением — невозможно, оно в сердце. Это квинтэссенция того, что я читала, с какими людьми встречалась, в каких садах бродила, какими закатами наслаждалась... Разве можно это передать?..
Я знаю, что мой дар принадлежит не мне, его открыл Всевышний для всех людей. Так что работаю, размышляю, жду, откроется ли другой, совсем новый период в моем творчестве…
Наталья ЛАЙДИНЕН, Россия