ВОЗВРАЩЕНИЕ В БУДУЩЕЕ

«Чтобы изменить настоящее на Ближнем Востоке, для начала нужно изменить его будущее. Израильтяне и палестинцы должны выложить все сильные карты на стол и отказаться от мессианских идей ради реальности», — считает Ами Аялон, бывший глава израильской спецслужбы ШАБАК. Ами Аялон был назначен на пост главы секретной израильской службы контрразведки и внутренней безопасности (сокращенно ШАБАК, или Шин Бет) в январе 1996 года, после убийства премьер-министра страны Ицхака Рабина. Впервые в истории Израиля имя нового главы спецслужбы было оглашено публично. Отставка предшественника Аялона стала реакцией на острый кризис, охвативший не только спецслужбы, но и весь израильский истеблишмент после убийства Рабина ультраправым евреем Игалем Амиром. Шин Бет ждал возможного удара откуда угодно, но только не изнутри еврейского общества. Аялон возглавлял ведущую израильскую спецслужбу четыре драматических для страны года (1996-2000). За это время в Израиле сменились два премьера, а разразившаяся в октябре 2000-го вторая палестинская интифада лишила политического будущего и третьего — Эхуда Барака. Но не эти драматические события привели к отставке Аялона — он покинул свой пост чуть позже срока «истечения контракта» и через некоторое время оказался в большой политике. Полтора года назад Ами Аялон и палестинский профессор Сари Нуссейба выступили с декларацией шести принципов, публичное признание которых обеими сторонами должно привести к подписанию «вечного мира» между Израилем и палестинской автономией. — В Израиле бывшие военные сплошь и рядом превращаются в политических деятелей. Не означает ли это, что государство Израиль политически ослаблено? — Нужно понимать, какую роль в Израиле играют военные: она беспрецедентна, если сравнивать ее с ролью военной элиты где-либо еще в мире. Израильские вооруженные силы (ЦАХАЛ) — неотъемлемая часть израильского общества, причем ЦАХАЛ — очень демократичный институт. Я не думаю, что в 40-е или 50-е годы израильские генералы меньше участвовали в политике. Вспомните Моше Даяна, Ицхака Рабина, Ариэля Шарона — все они начали свою политическую карьеру в армии. Просто проблемы безопасности являются доминирующими в израильской «повестке дня», так что речь не идет о слабости нашей демократии или о слабости государства. — Но когда военный выступает против доминирующего в израильской политике направления, разве это не опасное противоречие внутри истеблишмента? — Поступая так, он действует как гражданское лицо. Каждый из нас прежде всего человек, затем — гражданин Израиля и только потом — бывший генерал или адмирал. В состоянии кризиса мы ощущаем, как теряем все: свою идентичность как граждан еврейского государства, нашу демократию. Сегодня многим очевидно, что безопасность — лишь одна из сторон израильской дилеммы. Находясь в тяжелой ситуации, мы не можем больше откладывать поиск ответов на «проклятые вопросы». Что такое государство Израиль как «демократия» и как «безопасный дом для евреев»? Более 20% наших граждан не евреи. Возникает вопрос: может ли Израиль быть еврейским государством и оставаться демократическим? В чем преимущество иудаизма перед международными ценностями? Например, право на возвращение говорит о том, что любой еврей имеет право приехать в Израиль. Не еврей не может сюда приехать. Это демократия? Мы говорим: да. Но мы должны это обосновать. Время работает против нас. Сегодня, спустя пятьдесят с лишним лет со дня основания нашего государства, все больше израильтян задумываются о том, кто мы есть. План одностороннего отделения от палестинцев — лишь одно из следствий этих раздумий. Люди понимают, что через несколько лет окно возможностей закроется. Если евреи перестанут быть большинством, они потеряют право сначала решать, какой быть символике государства, какие и когда должны быть праздники, какой должна быть политика. Именно поэтому терпение у большинства израильтян подходит к концу. Пора что-то делать. — Как относиться к израильским рейдам в Газу, уничтожению палестинской инфраструктуры? Это победа? — Многие израильтяне до того, как американцы оккупировали Ирак, говорили: мы не будем чувствовать себя в безопасности, пока не уничтожим все властные структуры палестинцев, «пока не одержим победу». Но американцы сделали это в Ираке: они частично уничтожили, частично захватили все руководство иракцев. Достигли они победы? Нет. Так что влияние иракской войны на израильскую «повестку дня» очевидно. Более того, иракская война оказывает прямое влияние на ежедневную жизнь американцев, на их демократию. У США тоже возникла схожая с израильской дилемма — можно ли, борясь с террором, оставаться демократией? — Сложилась ситуация, когда иракцы, по сути, выбирают американского президента, а палестинцы — израильского премьера... — Палестинцы выбирают премьер-министра Израиля в течение последних двадцати лет. Они «выбрали» Биньямина Нетаниягу — очевидно, что Шимон Перес проиграл выборы из-за атак палестинцев. Биби проиграл выборы из-за палестинцев. Барак проиграл Шарону из-за палестинцев. Но я не думаю, что израильтян очень уж волнует тот факт, что палестинцы определяют их настоящее, их беспокоит тот факт, что они могут определить их будущее. И именно поэтому идея одностороннего отделения находит большую поддержку в Израиле, что уже само по себе является поражением. Парадокс. Пора сказать прямо: палестинцы и израильтяне живут в виртуальной реальности. Они очень похожи друг на друга в своем восприятии будущего. Около 72–75% людей по обе стороны фронта примут идею «двух государств для двух народов» — более или менее по линии разделения 1967 года. Я встречался недавно с одним из лидеров движения ФАТХ Хани Хасаном. Он прямо сказал мне: мы готовы к миру, вы — не готовы. Я сказал ему: послушай, но большинство израильтян скажут тебе то же самое — мы готовы к миру, а палестинцы не готовы. В действительности это означает, что и они, и мы готовы, но они не видят нас, а мы не видим их. Между нами нечто вроде стены, возведенной из страданий, ненависти и предательства. Мы создали проект принципиально нового соглашения на основе шести базисных принципов, благодаря которым будущее может быть воспринято двумя сторонами. Это очень болезненный процесс и для нас, и для них. Мы отказываемся от мечты о Великом Израиле, они — от мечты о Великой Палестине. Мы должны вернуть домой своих поселенцев, а они — отказаться от возвращения палестинских беженцев в Израиль. Эти базисные принципы подписали почти 300 тысяч человек — свыше 170 тысяч израильтян и около 119 тысяч палестинцев. И это поразительно. Наши активисты каждый день идут в палестинские лагеря беженцев и собирают подписи. Подписываясь под этим соглашением, люди чувствуют, что их голоса многое значат. Это своего рода возвращение в будущее. Попытка изменить будущее, чтобы повлиять на настоящее. «Дорожная карта» не будет работать — не важно, сколько приказов будет отдано президентом США и всем «квартетом». Если мы не решимся вывести поселенцев, они никогда не откажутся от права на возвращение беженцев в Израиль. Они тоже прекрасно понимают, что пока они не откажутся от права на возвращение, мы не вернем поселенцев в Израиль. — Но скажите, когда вы уничтожаете их лидеров, бомбите их инфраструктуру, проводите рейды в поиске террористов, — вы как представитель военного истеблишмента имеете те же самые политические взгляды, о которых сейчас заявили? — Ответ «да» был бы слишком простым. Есть великая книга, написанная Йошафатом Аркави в 80-е годы, в которой он говорит о том, что палестино-израильский конфликт — из рода экзистенциальных конфликтов. Он экзистенциален прежде всего потому, что мы сражаемся за один и тот же кусок земли. Эта земля определяет нашу идентичность и нашу историю. И мы одинаково думаем: без нее мы не можем существовать как нация. Но тут нужно разделять то, что является частью вашей мечты, и то, как вы создаете реальность, политическую программу. Эти процессы идут в умах израильтян с момента зарождения сионизма. Когда в XIX веке у нас возникла идея создания собственного государства, мы ничего не знали об арабах. Мы жили мечтой о Великом Израиле. И с 1948 года мы день за днем потихоньку отказываемся от какой-то части этой мечты, принимая реальность. И палестинцы отказались от мечты о Великой Палестине где-то в 1988 году, приняв идею о сосуществовании двух государств. — Какую роль в этом сыграл Ясир Арафат? — Именно он как лидер палестинцев и глава организации ФАТХ в составе ООП принял, в конце концов, это решение. Но произошло это не в последнюю очередь под давлением лидеров здесь, «на территориях». И когда я возглавил израильскую службу Шин Бет, мы стали сотрудничать с палестинцами. Тогда мы действительно одержали победу в борьбе против террора. В течение одного года до второй интифады от террористических актов погиб только один израильтянин. И это был последний год, когда я занимал свой пост. Потом разразилась интифада, и все рухнуло. Если измерять победу количеством убитых — мы одержали сокрушительную победу. Но разве этим измеряется победа? — Арафат не переходит определенных «красных линий» в попытке контролировать оппозиционные ФАТХу группировки. Это и есть «демократия по-палестински». Но разве израильский истеблишмент не так же ограничен в контроле над своими группировками — взять, к примеру, поселенцев на оккупированных территориях? — Это верное замечание. ФАТХ пытается сдерживать оппозицию, а не громить ее в открытом бою. И наша администрация пытается сдерживать оппозицию, а не сражаться с ней. В этом сила и слабость демократии. Слабость в том, что создается ситуация, в которой именно меньшинство формирует политическую реальность. Это происходило как в Израиле, так и в Палестине последние двадцать-тридцать лет. Меньшинство поставило нас перед фактом создания движения поселенцев на оккупированных территориях. И именно меньшинство привело палестинское руководство к ситуации, когда оно не собирается бороться с террором. По поводу всего этого можно только сожалеть. Я знаю, что «мы» — это большинство, и это нетрудно доказать опросами общественного мнения. Реальный водораздел сегодня проходит между большинством израильтян, которые хотят, чтобы Израиль оставался демократией и еврейским государством, и они принимают идею создания Палестинского государства, и меньшинством, которое такую идею не разделяет. Последние не очень-то обеспокоены тем, останется ли Израиль демократическим государством, они хотят, чтобы это было прежде всего еврейское государство, а мы — меньшинством в нем. Мое движение — это мейнстрим израильской идеи. В женевском соглашении прописано право части беженцев на возвращение в Израиль. Для меня же здесь проходит «красная линия». Извиниться перед палестинцами за все их лишения — для меня это просто неприемлемо. Что до поселенцев, то в новой политической культуре они сыграют роль тех людей, которые вынудят палестинцев признать Израиль не только де-факто, но и де-юре. Они были нашими пионерами, и именно теперь они должны заплатить большую цену, чтобы у нас наконец-то установился мир. Только если мы будем смотреть на эту проблему под таким углом, мы сможем сделать то, что должны сделать. И уже делаем — мы, общественные деятели, делаем работу за наше руководство. Это новый концепт демократии — общественной демократии и до определенной степени общественной дипломатии. Мы прямо говорим нашим лидерам: за эти десять или даже за пятьдесят лет вы проиграли. И поэтому у нас есть право сказать вам, что вы должны делать. И именно поэтому так важно, чтобы под петицией подписались простые палестинцы и израильтяне.