Агнешка Холланд: о Холокосте et cetera

Его фильм «Свет во мраке» вышел на экраны в 1989-м, а годом позже вышла книга Маршалла «В канализации Львова». Прошло еще почти 13 лет, прежде чем об этой истории узнал потомок иракских евреев сценарист Давид Шамун. Он договорился с автором о праве на ее экранизацию. Еще восемь лет ушло на то, чтобы написать сценарий, а затем — найти режиссера, способного реализовать его замысел. Шамун обратился к Агнешеке Холланд, которая, к сожалению, ответила отказом: она не хотела возвращаться к тяжелой для нее лично теме Холокоста. Но Давид не сдавался, и Агнешка согласилась, поставив условие, что все персонажи фильма будут говорить на тех языках, на которых они говорили в жизни.
После этого они вместе переработали сценарий. Затем он был переведен на все необходимые в фильме языки. Фильм вышел на экраны в 2011 году и вызвал большой интерес у зрителей и прессы. Я обратился к главному режиссеру фильма Агнешке Холланд с просьбой встретиться, поговорить о жизни, кино et cetera. Встреча состоялась…

– Уважаемая Агнешка, расскажите, пожалуйста, о ваших впечатлениях от Международного армянского кинофестиваля «Золотой абрикос – 2012», где вы присутствовали в качестве почетного гостя и для презентации вашего фильма «Во мраке».
– Я впервые посетила этот молодой фестиваль и благодарна его организаторам за ознакомление меня с музеем Сергея Параджанова и присуждение мне награды «Талер Параджанова». Эта награда за вклад в мировой кинематограф представляет собой серебряную копию монет, на которых Параджанов, будучи в тюрьме, выцарапал свои рисунки. Презентация фильма прошла хорошо, отклики в прессе были положительными. Это можно понять: для армян тема Холокоста соединяется с их собственным геноцидом в начале ХХ века. Я думаю, именно поэтому реакция аудитории была столь чуткой.
– Как приняла ваш фильм мировая общественность и пресса, особенно в тех странах, жители которых пострадали от ужасов Холокоста?
– У меня пока нет полной картины. Большим сюрпризом для меня было восприятие фильма в Польше. Сначала было трудно найти организацию, которая взялась бы за прокат, поскольку не было уверенности, что зритель пойдет на эту картину. Но все же нашелся прокатчик, поверивший в успех фильма и вложивший немало усилий в его продвижение. В результате картину посмотрели более 1,2 миллиона поляков. Для фильма такого жанра это фантастический успех! Интересно, что многие молодые зрители, до этого толком мало знавшие о Холокосте, посмотрели фильм несколько раз. Реакция на фильм была глубоко эмоциональной. В целом это был удивительный для польской аудитории опыт, о большем я и мечтать не могла.
В отличие от польских, германские прокатчики не поверили в успех фильма и начали его показ в первый день Берлинского кинофестиваля без предварительной рекламы. Но, с другой стороны, отзывы в прессе были благоприятные, в то время как первые два моих фильма о Холокосте — «Горькая жатва» и «Европа, Европа» — сопровождались негативной критикой.
Что касается Украины, то там фильм практически не демонстрировали. Возможно, потому, что украинцы в нем показаны как «плохие парни». Россия также не проявила интереса к прокату фильма. В то же время в Интернете имеется его версия, дублированная на русский язык. И наконец, в Израиле фильм пока не имел широкого проката, а отзывы в прессе колеблются между хорошими и прохладными.
– Можно ли сказать, что на создание трех фильмов о Холокосте и на написание сценария на эту тему вас подвигла история вашей семьи?
– Прежде всего, Холокост — это часть моей сущности, и уже это сделало меня восприимчивой к данной тематике. Почти вся еврейская часть моей семьи, кроме тех, кто по тем или иным причинам оказался в СССР, погибла. Моя мама в молодости принимала участие в Сопротивлении и помогала еврейским семьям бежать из гетто, за что «Яд ва-Шем» признал ее Праведником народов мира.
– Чем вы можете объяснить, что Давид Шамун именно к вам обратился с просьбой быть режиссером фильма по написанному им сценарию?
– Это надо у него спросить. (Улыбается.) Полагаю, что он был хорошо знаком с моими предыдущими фильмами о Холокосте и посчитал, что я как-то по-особому чувствую эту тему, реальность происходившего в то время.
– До начала съемок вы имели возможность познакомиться с устройством канализации Львова? Вы действительно снимали фильм в условиях, близких к реальным?
– Поскольку все канализации мира сходны, то съемку мы по ряду причин вели в Лодзи, Лейпциге и Берлине. Там были построены декорации канализационной системы. Вы же понимаете, что вести съемку в действующей канализации — в реальной темноте, сырости, смраде, среди пауков, крыс и нечистот — невозможно. И все же около 20% сцен, происходящих в канализации, мы снимали в действующей системе.
– Хочу попутно спросить: есть ли у вас объяснение тому, как в таких страшных условиях спасенные евреи смогли прожить 14 месяцев, и при этом ни один из них, включая двух детей, серьезно не заболел?
– Если говорить обо всех спустившихся в канализацию, то конечно же люди и болели и умирали в этой преисподне. Это, быть может, звучит странно, но люди в гетто и канализации в основном (кроме расправ) погибали от истощения, недостатка витаминов и, что не менее важно, от морального стресса.
– Оба ваши фильма о Холокосте — «Европа, Европа» и «Во мраке» — начинаются аллегорией. Какое значение вы придаете такому вступлению?
– Во-первых, мне нравятся аллегории. Фильм «Во мраке» начинается с того, что Соха и Врублевский грабят очередную квартиру. Врублевский находит в ней игрушечный поезд, запускает его и наблюдает, как поезд, постукивая колесами и сигналя, бежит по рельсам. И вдруг вы чувствуете: это не просто поезд, это напоминание о поездах, которые везли евреев в лагеря смерти. И поэтому поезд — очень важный символ Холокоста.
– Следующая вступительная сцена не требует пояснений: немецкие солдаты срывают с евреек одежды и гонят их по лесу, перекрывая их крики автоматными очередями. На экране ужасный кадр: все женщины убиты, и их тела разбросаны по земле. Эта сцена пронзительно эмоциональна.
И еще — в свое время в журнале Spiegel были опубликованы снимки, очень похожие на упомянутый выше кадр. Это случайное совпадение?
– Я искала пути, чтобы избежать клише, кочующие из одного фильма о Холокосте в другой. И в то же время я хотела в самом начале фильма дать символ такой мощи, чтобы сразу разбудить аудиторию. Что касается фотографий в журнале Spiegel, то совпадение неслучайное — я знакома по ряду публикаций с подобными акциями на оккупированных немцами территориях.
– Что общего между главными героями ваших фильмов о Холокосте — Леоном Вольным («Горькая жатва») и Леопольдом Сохой («Во мраке»)?
– Почти в каждом человеке уживается хорошее и плохое. Мне интереснее узнать, что происходит внутри каждого человека, а не между ним и его окружением. К тому же меня всегда интересовали личности с сомнительным, неоднозначным характером, такие как Вольный и Соха. То есть те люди, которые могут пойти как хорошим, так и плохим путем. И вообще, граница между добром и злом настолько тонкая, что ее очень легко преступить. Да и мы зачастую плохо знаем самих себя: мы не знаем, как поведем себя в экстремальной ситуации. И нередко заурядные или даже плохие люди в критической ситуации оказываются настоящими гуманистами, а тот, кто считался благородным, может совершить в такой ситуации что-то ужасное...
Главный герой фильма «Во мраке» Леопольд Соха — польский парень с очень неоднозначным характером: он одновременно герой и антигерой, человек заурядный и в то же время смышленый и с хитрецой. Он вор, грабитель. В один момент он до предела циничен, а в другой — само благородство и гуманизм. Он непредсказуем, он как будто не думает, а просто действует. И это очень интересно, в этом весь драматизм его существа. Он сам не осознает, что сделает в следующее мгновение. Все его действия напоминают ходьбу по канату... В фильме есть момент, когда у скрывающихся евреев кончились деньги. Соха, Врублевский и Ковалев покидают евреев, по сути, обрекая их на гибель. И вдруг появляется Соха, который им сказал: «Денег нет — помощи нет», и сообщает евреям, что теперь он будет их спасать за свои деньги.
Это и есть многоплановость человеческой натуры. Вот, скажем, евреев в фильмах о Холокосте обычно показывают исключительно положительными. Но они же нормальные люди! Поэтому в моем фильме евреи показаны живыми людьми, а не манекенами: добрыми и злыми, сильными и слабыми, любящими и ненавидящими.
– Это ваш метод — подбирать очень хороших, но малоизвестных в мировом кино актеров? Например, вы отобрали на роль Сохи блестящего актера Роберта Венцкевича, который до этого был известен только в Польше.
— Вы правы, Роберт Венцкевич действительно актер с большой буквы. Когда я согласилась снимать этот фильм, я сразу решила пригласить его на роль Сохи. Возможно, он не самый знаменитый актер, но он оказался больше, чем артистом: он стал Сохой!
– Есть ли в фильме «Во мраке» эпизоды, которые вы лично ввели в сценарий?
– Готовясь к съемкам, я прочла ряд книг, в том числе книгу «Шапка» бывшего узника концлагеря, а ныне израильского журналиста Романа Фристера. Он откровенно рассказывает ужасные истории из жизни в концлагере. При этом и себя не щадит: он открыто говорит о том, что считает себя виновным в гибели родителей и не находит себе прощения. В числе прочих он рассказывает историю о потерянной им шапке. В лагере за это полагался расстрел, и Фристер, чтобы выжить, украл шапку у другого заключенного. В книге много обжигающих душу эпизодов, но именно этот я ввела в сценарий.
– Чем вы можете объяснить, что перед съемками фильма «Во мраке» вы поставили условие, что его герои должны говорить на родных языках?
– В фильмах о Холокосте язык занимает очень важное место. Лично я никогда не ощущала полностью реальность происходящего в англоязычных фильмах о Холокосте. И поэтому я поставила столь твердое условие моего участия в создании фильма «Во мраке»: герои должны говорить на аутентичных им языках. В те годы в польском языке существовал ряд диалектов. В фильме использован специфический диалект Галиции, так называемый балак. Образованные евреи говорят в фильме на литературном польском и немецком языках (они же учились в Берлине и Вене), а необразованные — на ломаном польском и идише. Украинцы же в Галиции говорят на смеси украинского и польского. Несколько фраз в фильме звучат по-русски.
– Вы сняли 33 фильма. Всеми довольны?
– Непростой вопрос. В некоторых фильмах я полностью достигла желаемого, а некоторыми я просто удовлетворена. Но все мои фильмы — часть моей жизни.
– Вы говорите о фильмах, как о своих детях.
– Вы правы: я все их по-своему люблю, как мать любит своих детей. Все они мои, и все они мне дороги.
– Некоторые фильмы вы снимали с сестрой и дочерью. Работать с ними проще или труднее, чем самостоятельно?
– Мне очень хорошо работать вместе с моей дочерью Касей Адамек и сестрой Магдаленой. Мы никогда не ссоримся и всегда работаем единой командой. Конечно, у нас возникают дискуссии, но никто из нас не пытается навязать свою идею лишь с целью удовлетворить свое «я», поставив его выше других. Мы втроем сняли успешный польский политический сериал «Команда». С дочерью я снимала отдельные сцены «Во мраке», а недавно мы вместе работали над новым сериалом в Чехии. Так что, повторяю, с родными мне работать легко и приятно.
– Что общего у всех ваших фильмов?
– Я. (Смеется.)
– Когда вы работаете над фильмом, думаете ли вы о наградах и коммерческом успехе?
– Нет, я думаю о будущих зрителях: будет ли это им интересно, придут ли они смотреть фильм. Что касается наград и участия в кинофестивалях, то это хорошо тем, что способствует продвижению фильмов. Иначе они бы не представляли для меня интереса.
– Вы — автор сценария фильма Анджея Вайды «Корчак». После очередного его просмотра я был поражен, насколько диалоги в фильме звучат так, как будто их написал сам Корчак! Как вам это удалось?
– Я очень старалась. Понимаете, в моем детстве Корчак занимал очень важное место. В возрасте с 8 до 14 лет я прочла все его книги как для детей, так и для взрослых. И все они мне понравились. Кроме того, мой отец в детстве писал заметки для детской газеты Корчака «Малое обозрение» и хорошо его знал. Более того, отец никогда не рассказывал мне о своих родителях, но мы часто беседовали с ним о Корчаке. Таким образом, у меня сложилось представление, что Корчак — часть нашей семьи. Он был чрезвычайно интересным, великодушным и очень трагическим человеком. Лично для меня Януш Корчак — один из гигантов ХХ столетия и наиболее важный человек в моей жизни.
– Не кажется ли вам, что в современном кинематографе и на телевидении излишне много убийств?
– Прежде всего, я полагаю, что криминальные истории действительно привлекательны. Возьмите великие греческие трагедии, такие как «Илиада» или «Одиссея»: там тоже сплошные убийства. Зачастую именно преступление яляется сердцевиной истории, от этого никуда не уйти. Все зависит от того, как это преподнесено: если сделано грамотно, с пониманием задачи, то это хорошо, а если убийство ради убийства, то это плохо.
– В завершение беседы позвольте традиционный вопрос о творческих планах. Не собирайтесь ли вы после визита в Армению снять фильм о геноциде армян?
– Армянские коллеги хотели бы этого, но я считаю, что такой фильм должны сделать сами армянские кинематографисты, которые лучше других знают и чувствуют это страшное событие в истории своего народа. Что касается будущего, то о нем поговорим, когда придет время. А пока я закончила снимать мини-сериал «Горящий куст» о событиях после Пражской весны 1968 года.
– И наконец, последний вопрос: ваши пожелания нашим читателям?
– Смотрите хорошие и интересные фильмы!
Сэм РУЖАНСКИЙ,
Рочестер, Нью-Йорк, США