Из «Воспоминаний о Давиде Самойлове»

Но чем больше мы обсуждали эту проблему, тем больше нам хотелось есть. В те времена, как вы понимаете, о заказе примитивной пиццы по телефону даже речи не шло, приходилось искать другие удобные методы. «А знаешь что, пойдем обедать к Окуджавам, — осенило вдруг его, — и выряжаться особо не нужно, и живут рядом».
Булат Шалвович действительно жил в двух шагах — в соседнем доме. Давид набрал номер, ответила Ольга Владимировна, жена Окуджавы. Она не считала, что непрошенные гости хуже татарина, а если и считала, то Самойлов выпадал из этой категории. «Булата нет дома, — сказала она. — Но я вас охотно покормлю, чем Б-г послал». В этот раз Б-г послал отличные закуски — холодец, язык, суп харчо, какие-то еще разносолы, яблоки и апельсины. Ольга Владимировна, крупная, не утратившая красоты женщина, мило беседовала с Самойловым о последних светских новостях и здоровье мужа, интересовалось здоровьем Галины Ивановны, детей Давида. Он охотно рассказывал, как живется в Пярну — почти за границей, вдали от шума городского, на берегу пустынных волн, а я, вслушиваясь в мерно протекавшую беседу, не забывал смаковать прекрасное грузинское вино.
Вкусно пообедав — насладившись напитками, русско-грузинской кухней и общением с женой Окуджавы, — мы встали из-за стола. Самойлов достал из кармана пиджака только-только вышедший из печати синего цвета все тот же имеющийся у него на разные случаи жизни сборничек «Времена» и надписал:
Оле и Булату —
Книжечку поэм.
А за эту плату
Я у вас поем.

И вручил его Ольге Владимировне.
 На том мы и покинули гостеприимный дом.

Самойлов  и телевизионное начальство
Давида Самойлова любило тогдашнее телевидение — не телевизионные начальники, от воли которых зависело снимать — не снимать, а нормальные редакторы, ассистентки и прочий трудовой люд, который там служил. В ту пору он уже был прославленным поэтом. Но власти к нему относились все-таки с неким подозрением — не наш человек. И поэтому показывать его обычному советскому народу не торопились, обласкивать тоже, а он не очень-то этого и хотел. Как не хотел зависеть и от чьих-то даже дружеских мнений, особенно Бориса Слуцкого, всю жизнь почитавшего себя старшим товарищем и потому позволявшим себе постоянно давать Самойлову житейские и не житейские советы.
Но сколь бы ни раздражал своим независимым поведением Давид Самойлов, начальство помнило, что в конце концов не оно было автором строк, которые вошли в учебники: «Война гуляет по России, а мы такие молодые», а он. И с фактом его существования считались, а потому время от времени давали добро на его участие в разных телепрограммах, посвященных литературе.
Редакцией литдрамы ведал тогда Йонас Мисявичус, вернее, он был в ней редактором. Человек с развитым литературным вкусом, тонко чувствовавший и понимавший поэзию, Йонас очень любил Самойлова и всегда сам ведомыми одному ему дипломатическими ходами согласовывал съемки с высшим начальством, сам их организовывал и сам снимал любимого поэта. Как правило, в рабочем кабинете — иногда за письменным столом, на котором стояла тяжелая, напоминавшая пушкинскую зеленая лампа, либо на фоне библиотеки. Иногда снимал без дозволения руководства, в том смысле, что просил Самойлова рассказать больше, чем предусмотрено той или иной темой, и пленки не жалел.
Согласовав в очередной раз со своими начальниками визит к Самойлову, он приехал к нему с большой бригадой осветителей, техников, гримеров. Когда съемки были закончены и техники начали сворачивать оборудование, уставший от съемочной канители Давид Самойлович взял с полки сборник (авторских всегда в кабинете было много) «Времена» и надписал:
Дорогому Йонасу,
Чтоб не дали по носу
За его программы
В редакции литдрамы.

А потом вместе со съемочной группой мы отправились на кухню отмечать удачную съемку, потому что без коньяка Йонас никогда в доме Самойлова не появлялся. Мне же на этой книжице, в ожидании телевизионщиков, Давид надписал:
Гене книгу «Времену».
Чтоб нашел себе жену.
И в любовном упоенье
Ей читал мои творенья.

Посвящение было связано вот с чем. В то время я находился в послеразводном раздрае. Самойлов вникал в мои дела, советовал, кого нужно брать в жены, а кого нет. Я делал вид, что прислушиваюсь к его советам. Он — что я буду им следовать. Но я шел своим путем.
Приведу еще одну надпись, которую ДС сделал через некоторое время на книжке «Времена» своему близкому другу Петру Горелику:
За эту книжку «Времена»
Издателей послать бы на…
Но как гласят стихи поэта,
Что все-таки «придет она»,
И, может быть, когда-то где-то
Напишут наши имена.

Вот и времена изменились — «она пришла…» Остается писать имена.
Что я и делаю.
Геннадий ЕВГРАФОВ, Россия
Шарж Д. Самойлова:
Игорь Макаров