Гуманист негуманного века

Анатолий Приставкин вспоминал: «...Лев огромный, улыбчивый, теплый, Рая же скорей деловая, напряженная, на ней весь дом, хозяйство. И звонит по телефону, и встречает у порога всегда она. Без суеты, но как-то ловко разводит по углам гостей, отставляет дела и садится напротив...» Она интересовалась всем и бурно реагировала на все несправедливости: «Вы слышали, из Союза исключают Лидию Корнеевну... Мы идем в Союз, будем там стоять у закрытых дверей секретариата... надо, чтобы ОНИ знали, что так просто это им не проходит и люди все видят...»
На чужбине... В начале 1976 года в ФРГ, США и Франции вышла автобиографическая книга Копелева «Хранить вечно» (гриф, которым помечены все дела репрессированных сталинским режимом). Книга охватывает период от вступления советских войск в Восточную Пруссию и до вынесения приговора автору за «буржуазный гуманизм». Переживания, поражения, оскорбления, унижение и отторжение системой — весь путь Копелева через тюрьмы, карцеры и лагеря. Голгофа гуманиста в негуманный век. Потрясающая книга о медленной эволюции не рассуждающего фанатика, коммуниста в возмущенного, обманутого и прозревшего человека, обретшего свободу духа. «Хранить вечно» возмутила власть. А тут еще публикация статьи немецкого классика Генриха Белля «Сочувствие другу»!..
В октябре 1980 года неожиданно для четы Копелевых их выпустили в Германию, причем этот вопрос был поставлен на заседании Политбюро ЦК КПСС. Результат: за — пять человек (Андропов, Гришин, Кириленко, Кунаев, Тихонов); остальные члены были больны или в отпуске. В документе была и приписка об Орловой: «...она полностью разделяет враждебные взгляды мужа».
Копелевых выпустили за границу, а через два месяца их лишили советского гражданства. Расправились!.. И только в августе 1990 года президент Горбачев вернул Копелеву советское гражданство (Орлова до этого не дожила — она умерла на чужбине в возрасте 71 года).
Лев Копелев на Западе не пропал. На первых порах в Германии его опекал друг — Генрих Белль. Их связывала братская дружба. Дети двух тоталитарных режимов — бывший немецкий обер-ефрейтор Белль и бывший советский майор Копелев — своим примером предложили миру как альтернативу патриотизму националистическому патриотизм человеческий (как там у Вознесенского: «Люди дружат, а страны — увы»). Копелев и Белль поставили во главу своей дружбы интернационализм.
Не только Германия — другие страны Запада и Америки дружески звали к себе Копелева и Орлову. Они много ездили по миру, участвовали в конференциях, читали лекции, встречались с Артуром Миллером, Романом Якобсоном, Максом Фришем, Фридрихом Дюрренматтом, папой римским. После лагерей и тюрем Лев Копелев неожиданно стал счастливым удачником и занимался тем, что любил всю жизнь, — литературоведением и германистикой. В ФРГ Копелев получил место профессора в Бергском университете, вел семинар германистов в Геттингене и занялся Вуппертальским проектом (исторические связи России и Германии). Он успел поучаствовать в нескольких томах серии «Россия и русские глазами немцев» и «Германия и немцы глазами русских» да еще подготовил внеочередной сборник «Германия и немцы в русской поэзии первой трети XX века» (до 1933 года).
Идея Вуппертальского проекта значительно шире, чем отношения Германии и России, они относятся ко всем государствам и странам. «Речь идет не о том, чтобы народы любили друг друга, это невозможно, — говорил Копелев в одном из интервью. — А чтобы знали друг друга и научились терпимо относиться друг к другу. Знать и терпеть. Это условие и того, что я называю Сахаровским завещанием».
Из написанного Копелевым на Западе упомянем такие книги, как «Утоли мои печали», «Поэт с берегов Рейна. Жизнь и страдания Генриха Гейне», «Почему мы стреляли друг в друга», «О правде и терпимости», «Сыны и пасынки революции», «Слова становятся мостами», «Россия — трудная Родина», вместе с Орловой — «Мы жили в Москве». Многие сборники и статьи вышли на немецком и английском языках и не переведены на русский. Лев Копелев получил премию Мира от немецких издателей во Франкфурте-на-Майне и другие литературные премии.
Копелев был знатоком и эрудитом, человеком широких знаний, но при этом никогда не кичился ими и не демонстрировал свое превосходство над другими. Более того, считал себя — и это удивительно! — дилетантом. «Я, конечно, дилетант, — говорил он. — Никогда не бываю доволен тем, что делаю. И, возможно, это единственное мое достоинство. Я дилетант, но гордый дилетант. Не самоуверенный и не самонадеянный. Когда награждают, говорю “спасибо!” — и не зазнаюсь. Когда присваивают всякие звания и дают докторские шапочки и прочее, говорю “спасибо!” — остаюсь таким, каким был. Себя на “вы” не называю и в зеркало не смотрюсь. А дилетант еще потому, что сделал в науке очень мало».
В Германии Копелев жил в Кельне. Он любил этот старинный немецкий город, который после войны лежал в руинах, но возродился. Жил в доме на аллее Новых Надежд. Любил до того, что часто Кельн путал с Москвою. В Кельне Копелева уважали, всегда приветствовали и просили дать автограф. Потеряв жену, он еще долго держался, и на его 80-летие Фазиль Искандер отметил: «Кроме высочайшей филологической одаренности Льва Копелева природа наградила вечным даром вечной молодости».
В метафорическом смысле возможно, но, увы, не в физическом. Махатма Копелев — так звали некоторые друзья Льва Зиновьевича по аналогии с Махатмой Ганди — гражданином мира — прожил отмеренный ему срок в 85 лет. Копелев умер 18 июня 1997 года. Его друг Александр Турган вместо эпитафии написал: «Весь его облик, в котором было что-то библейское, удивительным образом сочетался с его душевным укладом. Лев Зиновьевич поражал меня прежде всего своим сердцем, которому всегда были близки, как он сам говорил, чужая боль и чужая радость».
Несмотря на запреты врачей, он неистово работал, отмахивался от своей болезни, гоня ее прочь, писал, давал интервью, ходил на премьеры, концерты, принимал многочисленных друзей со всего света. То есть жил широко и полнокровно. Копелев не захотел быть эмигрантом, оторванным от своей родины. Он стал связующим звеном двух великих народов и их культур — России и Германии. Когда ему вернули советское гражданство, он неоднократно посещал родные места и охотно давал интервью. Тяжело переживал, что Россия отстает от Запада, и то, что произошло отделение морали от политики, повторяя слова философа Владимира Соловьева, что это «одно из величайших заблуждений и бедствий нашего времени».
Все журналисты, конечно, задавали ему вопрос, что будет с Россией в дальнейшем. Копелев неизменно отвечал, что он — исторический оптимист и верит, что Россия в конечном итоге преодолеет все свои промахи и беды и вновь возродится.
И еще один неизменный вопрос задавали Копелеву — национальный: кем он себя ощущает? Лев Зиновьевич отвечал: «Я — русский еврейского происхождения. Великий польский поэт Юлиан Тувим, который был поляком еврейского происхождения, очень хорошо сказал: “Есть родство по крови, но не той крови, которая течет в жилах, а той, которая вытекла из жил многих жертв...”»
Далеко не всем понравились слова, оценивающие итоги Великой Отечественной войны, сказанные Копелевым в «Московских новостях» (№ 24, 1995): «... заслуженное поражение гитлеровщины стало незаслуженным триумфом сталинщины. А это означало уже вовсе безответственное, бесконтрольное развитие советской внешней и внутренней политики, безудержную гонку вооружений, тлетворную военизацию промышленности и прикладных наук, усиление откровенного великодержавного шовинизма как господствующей идеологии...» Жесткая оценка.
Не поэтому ли и сегодня Льва Копелева не очень чтят на родине? И подтверждение тому, что почти никто не отметил его 100-летний юбилей в апреле 2012 года. В своем последнем интервью в июне 1997 года Копелев высказал следующую мысль: «В настоящее время, после Хиросимы и Чернобыля, у человечества есть только один выбор. Либо договариваться с инакомыслящими, с инаковерующими, либо погибнуть всем вместе».
Так будем договариваться или нет?..
Юрий БЕЗЕЛЯНСКИЙ, Россия
Портрет Копелева:
Борис Жутовский