Гуманист негуманного века

Достал я досье (а я собирал и собираю материалы на всех известных персон, особенно литературы и искусства, и никогда не пользуюсь Интернетом) и ахнул: весной прошлого года Льву Копелеву исполнилось бы 100 лет, и все промолчали (не моден Лев Копелев в нынешнем политическом сезоне?). И я решил исправить это печальное забвение...
Лев Копелев. Достойный человек. Умнейший. Искренний. Энциклопедист по разнообразным знаниям, за что и не был любим советской властью. И что интересно: поначалу Копелев любил советскую власть, но взаимности от нее не добился. Оно и понятно: гуманист негуманного века. Но расскажем все по порядку.
Лев Зиновьевич Копелев родился 27 марта (9 апреля) 1912 года в Киеве. «Я вырос в Киеве, — говорил он, — в городе многонациональном, и вот многонациональные отношения, которые сейчас так обострились, были для меня всегда очень важны. Мои дедушки и бабушки с обеих сторон чувствовали себя евреями. Мои родители были русифицированы, но считали себя евреями. Я понимал это и сознательно записал в паспорте, что я еврей. Но я знал, что если бы мои родители были немцами или французами, то я бы назвал себя русским. А вот от этого 5 пункта, или клейма, отрекаться нельзя, просто стыдно. Вот если бы я был «фон», или «де», или «мистер», тогда все просто, можно, как Владимир Даль, считать себя просто русским». И далее: «В Киеве я наблюдал русское украинофобство, украинское русофобство, полонофобство еврейское и украинское, всякие виды антисемитизма. Но меня-то в детстве дразнили не евреем, а как раз немцем. Мы с братом говорили по-немецки, у нас была немецкая бонна, и на улице били меня не как еврея, а как “немца-перца-колбасу”. Ну и жида в спину приходилось получать, но это позднее...»
«Немцем» Копелев стал еще из-за того, что его друзьями были ровесники из одного дома с Копелевыми — немецкая семья Шлизер. Это был прекрасный стимул выучить немецкий язык. Потом возник интерес к Германии, а затем уже и влюбленность в немецкую культуру. Уже в зрелые годы Копелев вспоминал: «С детства был влюблен в Германию. Меня манили к себе узкие гофмановские улочки, островерхие здания с черепичными крышами, зеленая скала на Рейне, с которой пела Лорелея, сверкающая позолотой гробница трех восточных королей во мраке Кельнского собора... Но при этом боялся признаться кому-либо в своей романтической влюбленности. Ведь я любил страну, которую был обречен ненавидеть — по долгу рождения, долгу памяти, долгу крови». Такие вот бывают в жизни парадоксы...
Лелеемый образ Германии не помешал Леве Копелеву органично вписаться в жизнь молодой советской России. Сначала скаут, затем последовательно юный коммунист (тогда их называли юками), юный ленинец, юный пионер, комсомолец, сельскохозяйственный рабочий, токарь, журналист многотиражной газеты, учитель в рабочей школе... Недолгая учеба на философском факультете Харьковского университета. В связи с арестом отца как бывшего троцкиста Лев Копелев был выдворен из университета со строгим выговором за «политическую незрелость».
Переехал в Москву и учился на германском отделении Института иностранных языков, одновременно был аспирантом и ассистентом кафедры философии и литературы в ИНФЛИ, самом прославленном институте, кузнице интеллектуальных кадров. В предвоенные годы Копелев поражал всех своей активностью: писал стихи, очерки, эссе, читал студентам собственный курс «Буря и натиск». В мае 1941 года защитил диссертацию на тему «Драматургия Шиллера и проблемы Французской революции». Получил престижное место заместителя заведующего отделом зарубежной драматургии Московского отделения ВТО. И тут же все оборвалось. Война. Любимая Германия напала на любимую Россию — на Советский Союз. В своей душе Копелев ощущал некоторое смятение...
Когда-то в юности Копелев был верным призыву Шиллера и Бетховена: «Обнимитесь, миллионы!» Но жизнь перевернула сюжет и потребовала не обниматься, а сражаться. 29-летний Лев пошел добровольцем на фронт, где очень пригодился его немецкий язык: был назначен инструктором «по разъяснительной работе во вражеских войсках». Его оружием стали громкоговорительные установки и листовки, разбрасываемые с самолетов. А также допросы пленных немцев и перебежчиков.
Летом 1944 года Лев Копелев, будучи майором в соединении 2-го Белорусского фронта, попал в подчинение к человеку, скажем так, прямолинейных и жестких взглядов, который считал, что мародерство советских войск в Германии — нормальное явление. Как истинный гуманист, Копелев был против такого взгляда и со своей стороны, как мог, спасал немецких стариков от голода и защищал немецких женщин от насилия.
21 января 1945 года вышел приказ маршала Рокоссовского, который гласил, что необходимо «мародеров, насильников расстреливать на месте преступления». Начальник Копелева был в панике и боялся за свою судьбу, и он решил нанести по Копелеву, часто выступавшему с критикой варварских действий некоторых советских бойцов и командиров, упреждающий удар. Проще говоря, донес на него высшим инстанциям. К боязни начальника добавлялась его вражда к «слишком умному подчиненному: книжки читает, цитирует по памяти классиков марксизма-ленинизма, словом, опасный человек!..»
Доносы в советские времена — способ избавляться от неугодных. В марте 1945-го Лев Копелев был исключен из партии, лишен звания и боевых наград и вскоре в районе Данцига, где он лежал в госпитале с тяжелым ранением, арестован. Обвинение гласило: «Буржуазно-гуманистическая пропаганда сострадания к врагу, неисполнение приказов, оскорбление командования, советской прессы, писателя Эренбурга и союзников». Абсурд? Но сталинское время было абсурдно по сути. Льва Копелева осудили, отправили в московскую тюрьму, освободили на короткое время, снова арестовали и засадили на полную катушку — почти на десять лет: «Дискредитация руководства, разложение войск, пропаганда дружеского отношения к врагу и буржуазный гуманизм».
Так Копелев оказался в так называемой шарашке, в «круге первом», вместе с другим опасным офицером — Александром Солженицыным. Этот спецлагерь описан в книге Солженицына «В круге первом», и в ней выписан образ Льва Копелева под именем Льва Рубина, выписан сочными красками: «а шестой среди них — крупный мужчина с широкой черной бородой, был еврей и коммунист».
Копелеву понадобились годы войны и тюрьмы, чтение и перечитывание работ Ленина и Сталина, стенограмм партийных съездов, размышление над прочитанным, чтобы расстаться с коммунистическими иллюзиями и прийти к простой, как мычание, мысли, что понятие «цель оправдывает средства» — это dictio in adjecto (противоречие в определении). Ибо люди никогда не достигали поставленной цели, а погибали от средств и методов ее достижения. Все кончалось насилием против личности, против меньшинства. А обладание властью только развращало насильников...
В 1956 году Копелев был выпущен на свободу и, как принято говорить, реабилитирован. Восстановлен в партии. Он занялся научной и переводческой деятельностью. Опубликовал работу «История немецкого театроведения XVIII–ХХ веков» и большую биографию Бертольда Брехта. Книга о Гейне дошла до верстки, но была зарублена цензурой и не увидела свет.
Важно отметить, что Копелев не стал замыкаться в башне из слоновой кости, а активно участвовал в общественной жизни страны. Боролся за освобождение сосланного Иосифа Бродского, выступал в защиту арестованных Даниэля и Синявского, поддерживал Лидию Чуковскую. Благодаря Андрею Сахарову включился в правозащитную деятельность. Все это не могло понравиться власти, и Копелева уволили из института и вновь исключили из партии. КГБ лишил его возможности печататься. Шли звонки с угрозами по телефону, летели камни в окна, один из них упал у изголовья постели. Шло шельмование в прессе, мол, не невинная овечка, а волк в овечьей шкуре. Отличилась газета «Советская Россия», выдвинув абсурдное обвинение, что Копелев «выдает себя за сведущего германиста, хотя он на самом деле всего лишь заурядный компилятор». Кто-то злорадно вспомнил, что Копелев по отчеству не Зиновьевич, а Залманович — страшное прегрешение! Ну и т. д.
Копелева выдавливали из страны, но до поры до времени он держался. Более того, его маленькая квартирка на Красноармейской улице всегда была полна друзьями и корреспондентами различных газет, приезжающими с желанием поговорить с большим человеком…
Юрий БЕЗЕЛЯНСКИЙ, Россия
Окончание следует