Еврейский Робин Гуд российского розлива

«Гутен морген!»
Провинциальный городок Н. зимой 1869 года утопал в сугробах, наметенных метелями, которые повторялись изо дня в день, как восход замороженного солнца в выстуженном холодами небе. Жизнь в городке шла спокойно и неторопливо, благоденствие и покой изредка нарушали или попавший в темноте под лошадь запозднившийся пьяненький мещанин, или удравшая с хозяйского двора собака, задравшая заспанного соседского петуха. До Петербурга скакать было пять ден пути, до царя было, как до Голгофы — не достать, все зависели от градоначальника, полицмейстера и почтмейстера. Так бы и прожили энские горожане эту зиму в спокойствии и безмятежности, если бы не чрезвычайное происшествие, случившееся в единственной местной крохотной гостинице на пять нумеров, в которой проживали с начала года всего-то два постояльца — коммивояжер из Северной столицы, невесть каким образом попавший со своим товаром в забытый Б-гом городишко, да красивая элегантная дама из Москвы, остановившаяся на несколько дней в Н. по пути в Киев.
13 февраля, ровно в полдень, в участок явился не пришедший еще в себя от пережитого заезжий коммерсант и, еле-еле сдерживая рыдания, поведал полицмейстеру Николаю Федоровичу Николабатько о беде, постигшей его вчера на рассвете. Из сбивчивого рассказа потерпевшего полицмейстер смог уяснить, что где-то около 6 часов утра к нему в нумер тихо и вкрадчиво постучали. По характеру стука постоялец сразу понял, что это не хозяин гостиницы, не половой и даже не уборщица, а именно та загадочная незнакомка, что давеча поселилась с ним по соседству.
Будучи джентльменом и мужчиной еще в самом расцвете лет, он мгновенно очнулся от сна и конечно же сказал: «Вой­дите!», совершенно не предполагая, чем это приключение может закончиться. «Гутен морген!» — волнительно-чарующим голоском пропела прекрасная дама в черном затянутом по шею элегантном шелковом платье. «Гуд монинг!» — от волнения перешел на английский коммерсант. «Извините, ради Б-га, что я потревожила вас в столь ранний час, но у меня сильно разыгралась мигрень, — стыдливо опустив зеленые глаза, произнесла дама. — Не могли бы вы мне помочь? Ну, например, не нашлось бы у вас бокала шампанского? Знаете, мне оно лучше помогает, чем патентованные средства». «Конечно, конечно, — засуетился коммивояжер и полез в саквояж. — Только одну минутку, мне надо привести себя в порядок». С этими словами он покинул номер и направился в конец коридора, где находилась уборная. А когда вернулся, шампанское было уже разлито по бокалам. Дама кокетливо пригласила его за стол, они выпили за знакомство, он сразу же почувствовал себя неимоверно дурно — в номере вдруг появились черти, они корчили рожи, крутили хвостами и манили за собой.
«Я приподнялся, — продолжал свой рассказ молодой человек, — замахал на них руками и тут же рухнул без сознания и чувств на гостиничную кровать. Когда очнулся, в комнате не было ни таинственной незнакомки, ни денег, ни товара…» Полицмейстер расправил усы, философски заметил, что все бывает в нашей жизни, и успокоил пострадавшего, сказав, что кроме запроса в Петербург немедленно сам, лично приступит к расследованию этого беспрецедентного для их губернского города происшествия. К вечеру слухи о краже в гостинице достигли ушей обывателей, которые оживленно обсуждали чрезвычайное событие.

Москва — Париж, далее — везде
«Гутен морген!» был одним из коронных номеров российской воровки и аферистки Соньки Золотой Ручки, хорошо известной полиции обеих столиц. Всегда элегантная и красиво одетая, она проникала в номер жертвы ранним утром. Если постоялец спал крепким сном, Сонька спокойно делала свое дело и исчезала с чужим добром. Если постоялец просыпался, делала вид, что ошиблась дверью, или говорила о своей мигрени, от которой в столь ранний час может избавить только глоток шампанского. А затем попавшимся на эту удочку легковерным незаметно подсыпала в бокал сильнодействующее одурманивающее снотворное — опиум или хлороформ. Когда жертва вырубалась, спокойно приступала к своему ремеслу.
Воровать Сонька начала с детства, за мелкими кражами последовали крупные, и вскоре ее криминальная слава простерлась от Москвы до Парижа. Молодая провинциалка вырвалась на просторы не только Российской империи, но и Европы и превратилась в международную авантюристку, о которой писали Дорошевич и Чехов. Сонька была умна, хитра и красива, не брезговала ничем и промышляла кражами не только в гостиничных номерах и мелких ювелирных лавках, но и в крупных магазинах, а также в поездах первого класса, с комфортом разъезжая по России и загранице. Жертвами мошенницы становились богатые банкиры, крупные землевладельцы и промышленники, а у беспечного генерала Фролова на Нижегородской железной дороге она похитила целое состояние — 213 тысяч рублей!

«Прошу у вас прощения…»
Каждый вор и разбойник на Руси чтит себя Робин Гудом. Соньке тоже хотелось иногда творить добро. Натура была широкой, душа — временами — сентиментальной. Однажды она прочитала в газете, что 5 тысяч, огромные по тем временам деньги, позаимствованные ею у одной несчастной вдовы, оказались единовременным пособием по смерти небогатого чиновника-мужа. Вдова, оставшись с двумя малыми детьми на руках, собиралась пойти по миру. Сонька, недолго думая, почтой отправила безутешной вдове все до единого рубля, присовокупив к переводу небольшое письмецо: «Милостивая государыня! Я прочла в газетах о постигшем вас горе, которого я была причиной по своей необузданной страсти к деньгам. Возвращаю вам ваши 5 тысяч рублей и советую впредь поглубже прятать капиталы. Еще раз прошу у вас прощения и шлю поклон вашим бедным сироткам».
А через некоторое время, повторив свой знаменитый «Гутен морген» в номере одной из провинциальных гостиниц, она обратила внимание на ограбленного — спящего юношу с бледным, измученным лицом. В руках он сжимал револьвер, на столе лежало недописанное письмо к матери, в котором он писал о растрате казенной тысячи рублей — растрата обнаружена, денег взять негде, единственный выход из положения — самоубийство. Смахнув набежавшую слезу, Сонька положила поверх конверта тысячу и тихо вышла из комнаты.

Персона нон грата
Рано или поздно, но все заканчивается в этом мире. Закончилась и «деятельность» Соньки Золотой Ручки — исключением она не стала. За руку ее хватали не раз — судили в Петербурге, Киеве и Харькове, — но ей всегда удавалось либо ловко ускользнуть из полицейской части, либо добиться оправдания в суде. В Европе она была нежеланным гостем — в Будапеште по распоряжению Королевской судебной палаты был наложен арест на имевшееся при ней имущество, а в Лейпциге полиция попросту передала Соньку под надзор российского посольства. Но она сумела бежать в Австрию, где была задержана полицией Вены, которая конфисковала у нее сундук с украденными по дороге вещами. После неудачной аферы, героем которой стал один ювелир, Сонька угодила в камеру предварительного следствия.
В декабре 1880 года мошенницу судили в Московском окружном суде. Суд признал ее виновной, лишил всех имущественных прав и сослал на поселение в Сибирь. Летом 1885 года она бежала из ссылки — глухой деревушки Лужки Иркутской губернии, но вскоре была схвачена. За побег ее приговорили к трем годам каторжных работ и 40 ударам плетьми. В остроге Сонька влюбила в себя надзирателя, унтер-офицера Михайлова. Он передал ей гражданское платье и в ночь на 30 июня 1886 года вывел за ворота тюрьмы. На свободе Сонька пробыла четыре месяца. После нового ареста она была заключена в Нижегородский тюремный замок и через некоторое время побрела, гремя кандалами, по российскому бездорожью на Сахалин. С каторги бежала дважды и оба раза неудачно, была бита плетьми, закована в кандалы и почти три года содержалась в сырой одиночной камере с тусклым крошечным окном, закрытым частой решеткой, сумев, тем не менее, выносить в неволе ребенка.
В 1891 году во время своего путешествия на Сахалин Чехов увидел ее постаревшей маленькой, худенькой женщиной с помятым, изможденным лицом: «Она ходит по своей камере из угла в угол, и кажется, что она все время нюхает воздух, как мышь в мышеловке, и выражение лица у нее мышиное...» В 1891 году Соньке было всего 45 лет... После отмученного срока ей запретили проживать в обеих столицах и перевели на вольное поселение. Но мечта о свободе мучила Золотую Ручку, не давала покоя и терзала сердце, и она решилась на новый побег. Однако не одолев и двух верст пути, потеряла силы и рухнула оземь. Нашли ее местные охранники и полуживую доставили в город Александровск. Через несколько дней Сонька Золотая Ручка отдала Б-гу свою неправедную и нераскаявшуюся душу.
Виктор ГОРН, Россия