О советском абсурдизме

Сидели мы — Тонино Гуэрра, Тоник (Натан. — Ред.) Эйдельман, я и наши жены. Правда, сказать о Лоре Гуэрра только как о жене — значит сказать на треть, на пятую часть от истины. Во-первых, она переводила, а стало быть, была как бы и соавтором. Как его, так и нашим. Проверить-то мы не могли, а она говорила каждый раз дольше, чем любой из нас. Да и вообще, вся организация взаимоотношений России и Гуэрры полностью была на ее, так сказать, плечах.
Мы учили жизни друг друга. Он своей — мы нашей. Познавали, разглядывали: показывали наши миры. И лишь после мы поняли, что учили, объясняли друг другу, как говорят в Одессе, за жизнь. Короче. Я говорил Тонино, что мне по моей повести надо написать сценарий. Это хроника одной больницы. Начинаться должен фильм с окончания строительства и заселения помещений. У Гуэрры, видно, тотчас включилась в голове какая-то машинка. Из него прямо посыпались идеи, и образами, образами. Не словами, как у меня что-то вызревало. Мы слушали его, свесив подбородки.
Но было это прекрасно, да далеко от нашей действительности. Нам нужен был реализм. Но наш реализм. Чтоб без фокусов. Ведь делают советские киношники для советского зрителя, утверждают советские инстанции. Он с самого начала не мог уяснить себе уровень и степень утверждения и стал сравнивать с волей их продюсеров. А тем-то — успех, сборы, деньги. А у нас — словно богачи несметные, мы (они, инстанции) могли выкинуть готовый фильм (а стало быть, все потраченные деньги), если он не соответствует той реальности, что хотят увидеть наши начальники.
И начал:
– Пустые помещения. Еще не везде отмыто. Камера идет из комнаты в комнату. И все время телефонный звон. По полу ползет телефонный провод. Камера за ним. Посередине комнаты на полу аппарат, и звонит, звонит, но никто не подходит. Больница! Уже звонят, уже нужны, наверное.
– Тоничка, — Лора приостановила перевод. Она-то не в Италии родилась, а много своих взрослых лет прожила в России. — Так не может быть в Союзе. Им же нужен реалистический фильм.
– А что здесь нереального?
– Тонино, больница построена, но еще долго будут добиваться телефона и торговаться за каждый номер.
– Не понимаю. Больница построена. Больные есть всегда. Каждый день пустой больницы — деньги. Считай, горят впустую. Телефон с первым кирпичом здесь должен быть.
– Тонино, когда мы открывали больницу, нам кровати не давали. Говорили, больницу открывайте, но кроватей пока нет. А ты говоришь, телефон.
– Не понимаю.
Он иногда может нечто основополагающее в беседе сказать по-русски: «Не понимай». Будто это могли понять мы. Но мы привыкли. Мало они чего там не понимают — много чего они нашего и у нас не понимают. А вот как-то один американский профессор, уж не помню сейчас, в какой отрасли знаний он профессорствовал, спросил, каков мой годовой доход. У меня ни в голове, ни в кармане такого понятия не существовало. Я объяснил ему про месячную зарплату — понял. Я назвал ее в цифрах. В ответ он взорвался: «Это грубая антисоветская пропаганда!» Ну! А уж понять начало больницы без кроватей и нам-то не под силу.
– Не понимай. Это абсурд.
А все понимающая Лора переводила наши слова с улыбкой. Она хорошо понимала обе стороны и была, так сказать, над схваткой, хотя никакой схватки-то и не было. «Не понимай» — хотя обе стороны на самом деле все «понимай».
– Вы вот отстали в своей литературе, у вас, например, нет абсурдистской литературы.
– Господи! Тонино! — говорю я. — Ты же видишь, что нам реализма достаточно. У нас полно абсурда. Только запиши получше. Ты знаешь ли, понимаешь, что такое социалистические соревнования на работе? Что такое повышенные обязательства, ну, скажем, в честь столетия Ленина или поскольку впереди определяющий или завершающий год пятилетки, или пятилетка в четыре года?
– Подождите, рагацци (от итальянского ragazzino — пацан). Соревнование понимай. Кто больше. Конкуренция — да? Ну социалистические, ладно.
Лора торжествующе-иронично улыбается.
– А повышенные? Что это?
Вот поди объясни. Объясни им, апологетам абсурда в литературе.
– Ну, Тонино. Создается план. А повышенные — значит сделать больше.
– И получается?
– Считается, что получается. Может получиться.
– Значит, план составлен неправильно.
– А на самом-то деле не получится. Всем известно, но на бумагах хоть на полпроцента, а запишут как перевыполнение.
– Перевыполнение чего?
Мы смеемся.
– А повышенные обязательства в бухгалтерии? Ты понимаешь? Или у зубного врача? Перевыполнение по зубам (смеемся).
– Ну скажи сам, зачем нам литература абсурда? Вам абсурд, когда люди — носороги или там человек-насекомое. А вот люди это люди — никто не понимает, а все делают и приветствуют.
– Так не делайте.
– Вот это и есть абсурд, который вам не понять. Все не понимают, но делают, порой хорошо, и все довольны. Наше хирургическое отделение оказалось победителем этих соцсоревнований.
– Не понял.
Это он сказал нормально, по-итальянски. Лора перевела.
– И сын мой маленький не понял. Но читать уже научился и прочел на значке, мне врученном: «Победителю». – «Кого ты победил?» — спросил он.
Объясни ему, что король-то — голый.
– Вот и получили. Это ж не абсурд — это факт. Где та страна?
Мы с Тоником перебивали друг друга, соревнуясь, кто лучше объяснит наш абсурд. Но абсурд тем и абсурд, что необъясним, — смотри и наслаждайся. Или вживайся и страдай. Мы и возомнили, загордились, что имеем нечто, что тем, кто за бугром, надо иметь ум изощренный, незаурядный, чтоб эдакое вообразить. Нам казалось, что мы научили великого мастера уму-разуму, как жить и понимать настоящую жизнь. И мы с ощущением собственного лучшего понимания жизни на земле и умения работать приготовились слушать впечатления Тонино о поездке в город, который уже и еще был Ленинградом. «Уже и еще» — зависит от того, с колокольни какого времени смотреть. Кроме обычных удивлений и радостей ленинградских, Гуэрра был поражен и уязвлен тем, что итальянцы так много сделали в Питере, а они там про это ничего не знают.
– Перке не написано… Вот вы, два вполне креативных человека. Почему бы вам не написать книгу о том, что сделали итальянцы в России? Оказывается, достаточно много, и не только в Ленинграде.
Светская советская беседа. И мы согласно кивали головами, подтверждая, что мы действительно креативные и все можем.
– Так напишите.
– Так напишем.
Ну предложили, ну согласились. Известно, как это будет. Начнем писать, поверив этому милому, доброжелательному заказу. Сколько раз уже бывало. Даже порой на застольях в ресторане Дома литераторов тебе сделают интересное предложение, дадут визитную карточку, телефон, обозначат присутственное время. «Начинайте, жду, надеюсь». А потом придешь: «Пишите, пишите, а мы включаем в план». И через какое-то время зайдет речь о договоре. «Вот только включим в план. Через три месяца у нас обсуждение планов на ближайшие три года». Ну и так далее. И вот напишешь, и начинаются хождения. Бред он бред и есть. Но это жизнь, и мы с ней знакомы, и мы во всеоружии.
Через день Тонино с Лорой уехали к себе. А мы продолжили свою жизнь беспечных подданных советских условий жизни. А еще через день звонит Тонино-Лора:
– Салюто, рагацци! Все, я договорился с издателем. Сказал, что вы согласны. Сейчас конец августа — к первому января ждем текст. Вас двое — успеете. С переводчиком договорено — он освобождается к Новому году и ждет текст.
Ну! Светская беседа — не советские последствия. Когда ж тут успеть? У Тоника в голове целый склад полезной для такой работы информации. А мне надо крепко засесть в библиотеке. Мы работали, торопились. Сроки-то буржуазные. Подключились к работе и наши жены. Несколько новелл, что написала Лида, мне казались лучшими. Лучше, чем это сделали мы, «креативные рагацци». Но книга вышла в Италии только с двумя авторами. Там сказали: «Больше двух авторов — это уже сборник. У нас читать не будут». А теперь нет Тоника, нет Лиды. Нет и этой книги на русском языке. А итальянцы издали. Тонино научил нас, показал нам, что значит нормально жить и почему абсурд приходится выдумывать, ибо страшно — он придет, а люди не готовы. А мы пишем свой абсурд, чтоб те, кто не знает ничего про «реалистический абсурд», готовились, предупреждали, чинили ему препоны.
Так мы учили друг друга.
Юлий КРЕЛИН
От редакции
Книга «Итальянская Россия» была издана в 1987 году стараниями Тонино Гуэрры в сокращенном
итальянском переводе небольшим тиражом. В 2011 году книга вышла в России на русском языке в издательстве «Гамма-Пресс» с великолепными иллюстрациями.