Два еврея: Моргулис и Маргулис

Вот несколько «Моргулет» Осипа Эмильевича:

Старик Моргулис зачастую
Ест яйца всмятку и вкрутую.
Его враги нахально врут,
Что сам Моргулис тоже крут.

Старик Моргулис под сурдинку
Уговорил мою жену
Вступить на торную тропинку
В газету гнусную одну.

Такую причинить обиду
За небольшие барыши!
Так отслужу я панихиду
За упокой его души.

Теперь каждый любитель поэзии Мандельштама знает об увековеченном им старике Моргулисе.

Легенда ЦДЛ
Во второй половине ХХ века в ЦДЛ пользовался славой местный парикмахер, пожилой добрый еврей Моисей Михайлович. Ежедневно имевший дело с головами членов Союза писателей (СП), он считался самым остроумным человеком среди писателей и пользовался у них огромной любовью.
В связи с 50-летием его творческой работы над головами множества членов СП «Литературная газета» вышла с таким заголовком: «50 лет над головой писателя». Какие только писательские головы ни попадали под его ножницы! Со всеми — секретарями СП и рядовыми членами, правыми и левыми, националистами и либералами, талантливыми и не очень — он был в хороших отношениях. Его любили и за то, что он хорошо делал свою работу, и за то, что это время можно было провести нескучно. Маргулис рассказывал разные истории из своей жизни, травил, что называется, анекдоты, вспоминал смешные случаи из жизни.
Его любили даже некоторые антисемиты, такие как поэт Сергей Смирнов, однофамилец автора «Брестской крепости». Он был горбатым от рождения и антисемитом по призванию. Кто-то из писательских коллег-остроумцев пустил в свет о нем такую эпиграмму:

Поэт горбат,
Стихи его горбаты.
Кто виноват?
Евреи виноваты!

Но даже этот человек относился к тому, под чьи ножницы регулярно подставлял свою голову, с достаточной степенью уважения.

Маргулис  и Валентин Катаев
Истории, которые рассказывал направо и налево любимец ЦДЛ Моисей Маргулис, имели большой успех в писательских кругах, многие искренне советовали ему сменить парикмахерские ножницы на перо. Но парикмахер отвечал, что он родился парикмахером и им же закончит свой славный путь, увенчанный писательскими не лаврами, а волосами.
Но самую знаменитую историю, связанную с Маргулисом, Давид Самойлов пересказал мне со слов своего знакомца, тоже поэта и переводчика Якова Козловского.
А было так. Вернувшись в очередной раз из Италии, считавшийся советским классиком при жизни знаменитый Валентин Катаев пришел в ЦДЛ пообедать, а заодно решил постричься у не менее знаменитого Маргулиса.
Цирюльня Моисея Михайловича, где он ежедневно совершал свой ежедневный обряд, находилась как раз между каминной залой парткома и Дубовым залом ресторана. Катаев, хорошо откушавши, окончательно решил совместить приятное с необходимым и завернул к Маргулису. Классик после обеда почему-то пребывал не в настроении, которое приносит хорошая (а по тем временам — очень хорошая) цэдээловская еда, и потому был молчалив и мрачен.
«Как будем стричься?» — задал вопрос, не нарушая традиций, М.М.
«Молча», — ответил автор ставшего классикой при жизни сочинения «Белеет парус одинокий» и еще двух-трех десятков романов, рассказов и пьес.
Но для Моисея Михайловича работать молча было невозможно, тем более, что по писательскому дому давно гуляли слухи, что Валентин Петрович побывал на этот раз не в какой-нибудь социалистической Болгарии или в такой же социалистической Польше, а в самом ну если не сердце, то в легких капитализма.
Поэтому он не утерпел и вступил в разговор со знаменитым клиентом. «Вы были в Риме?» — чтобы удостовериться окончательно в имевшемся факте, осторожно наклоняясь над Катаевым, спросил Маргулис. «Да», — как можно короче ответил советский классик. «И вы имели аудиенцию у папы?» — с восхищением вопрошал Моисей Михайлович, натачивая возле горла классика бритву. «Да», — как можно лаконичней и все так же сурово и односложно отвечал Катаев. «И, склонив голову, целовали ему туфлю?» — не унимался любопытный Маргулис. Услышав в третий раз краткое «да», он не выдержал и спросил: «И что он вам сказал?» Тут уже не выдержал классик: «Ничего. Только спросил: “Какой идиот тебя стриг?”»
Моисей Михайлович, который в большинстве случаев выходил первым по остроумию среди обслуживаемых им именитых (или менее именитых) членов писательского союза, не просто опешил — он чуть не упал в обморок, в довольно опасной близости держа свою безопасную бритву. Катаев сдернул с себя белоснежную простыню, отодвинул парикмахера в сторону и, не прощаясь, покинул его кабинет.
Эта история, может быть, и придуманная кем-то или самим Козловским, очень веселила Д. Самойлова. А когда у известного сценариста Дыховичного родился сын, который, выросши, стал одним из популярных актеров любимовской Таганки, а затем одним из самых интересных режиссеров последнего времени, по ЦДЛ гуляло очередное высказывание Маргулиса. Каждому очередному клиенту он говорил: «Вы слышали, у Владимира Абрамовича Дыховичного родился сын. Назвали Ваней. Я бы сказал, довольно редкое имя среди евреев».

«Золото хорошо  и без романов»
Рассказывал Давид Самойлов и такую историю, известную в писательском клубе. Как-то в кресло к Моисею Михайловичу сел Борис Полевой, редактор популярного в те годы журнала «Юность», в котором печатались Белла Ахмадулина, Василий Аксенов, Юна Мориц, Анатолий Гладилин и другие не менее популярные писатели и поэты. Не успел Полевой, неплохой публицист и нормальный русский человек, ненавидящий антисемитов, усесться в кресло, как Моисей Михайлович обратился к нему с вопросом: «Борис Николаевич, если не секрет, над чем вы сейчас работаете?» — «Я пишу роман “Золото”». – «Ну, Борис Николаевич, — ответил Маргулис, — золото хорошо и без романов».

ДС продолжает шутить
О своей последней встрече с Михаилом Светловым в ЦДЛ Самойлов вспоминал: «Светлов только-только вышел из больницы. У него странно изменились волосы — они светились. А может, так падал свет. Он очень похудел. «Старик, — сказал он, — ты знаешь, что такое смерть? Это присоединение к большинству». Он острил до последнего. В этом не изменился».
А вот рассказ о Слуцком и его маме: «Борис со старенькой мамой гуляют по Николиной горе. Навстречу — Людмила Ильинична Толстая. Мама Слуцкого, когда Толстая удаляется: «Софья Андреевна еще очень хорошо выглядит».
Самойлов дружил с выдающимся переводчиком Николаем Любимовым. Когда в конце 1976 года вышел роман Марселя Пруста «Под сенью девушек в цвету» в переводе Любимова, книгу нельзя было нигде достать, даже в Книжной лавке писателей на Кузнецком — Пруст не переиздавался с 1930-х годов. Тогда Д.С. написал Любимову послание:
Коля, Пруста дай прочесть!
Окажи такую честь!
От Марселя-то от Пруста
Ошалела наша Русь-то.
…………………………………
Коля, Пруста дай прочесть!
Окажи такую честь!
Даже бабы, будь им пусто,
День и ночь читают Пруста.

Д.С. был близок с поэтом Николаем Глазковым. Однажды, вспоминал Д.С., у него в гостях был академик Ландау. Пришел Глазков. «Дау, — представился академик. «А я видел на Ваганьковском кладбище могилу художника Дау». «Это не я», — сказал академик. «А я самый сильный из интеллигентов», — сказал Глазков. «Нет, самый сильный из интеллигентов академик Виноградов, — возразил Ландау. — Он может сломать палку». «А я могу сломать полено», — сказал Коля. Они понравились друг другу и сели играть в шахматы.
Перед операцией, лежа на больничном столе в Институте им. Гельмгольца, Д.С. сказал профессору Розе Александровне Гундоровой:
Роза Александровна,
Вырежьте мне глаз,
Ибо этим глазом
Я не вижу Вас.

Давид Самойлович редко смотрел телевизор, но однажды включил — по ТВ в очередной раз крутили «Покровские ворота» Михаила Козакова. Фильм ему нравился. Когда Козаков делал первые шаги на режиссерском поприще, Д.С. написал басню, ему посвященную. Помню, с какой ностальгией по прежним временам под кофе с коньяком читал он эту басню после того, как фильм закончился:
Мой друг Мишель,
С утра покинувши постель,
Спешит на студию
картину ставить,
Чтоб людям
удовольствие доставить…
Геннадий ЕВГРАФОВ, Россия