«Морфий»

Попытки перевода булгаковского текста на киноязык всегда связаны с повышенным вниманием со стороны интеллигенции. Балабанов же и выбрал те ранние произведения писателя, которые могут шокировать зрителя физиологическими подробностями. Речь идет о цикле рассказов «Записки юного врача» и рассказе «Морфий». Ужасы физиологии были заложены уже в самом тексте писателя, а Балабанов со своей страстью к натурализму дословно следует за текстом в описании операций. 
Даже если кто-то не видел фильма, можно догадаться, что он не для тех, кто страдает нервными расстройствами и сердечными заболеваниями. В таком статусе его и показывали на европейском фестивале. Как выразился один из тамошних критиков, «Морфий» — это образцовый фильм жестокости. На премьерном показе фильма один из зрителей, мужчина средних лет, потерял сознание — не выдержал сцену ампутации ноги. Сама эта сцена есть у Булгакова. Балабанов не просто визуализировал страшное описание, но еще и долго держал в кадре на крупном плане.
Натуралистичность булгаковского текста точно совпала с эстетикой самого Балабанова. Он в последнее время не обходится без разных патологических моментов в сценарии, но оказывается, что сценарий как раз не Балабанова, а Сергея Бодрова-младшего. Фильм «Морфий» — самый дорогой в фильмографии режиссера: 3,5 миллиона долларов. Объясняя мотивы создания фильма, Балабанов говорит, что он взялся за фильм именно потому, что он написан его другом Сережей Бодровым. В титрах он даже не поставил свое имя как соавтора фильма. По-своему неудивительно, что благородного Бодрова привело к булгаковскому герою. Это совсем еще молодой доктор 23 лет, который так же, как и герой Бодрова, самоотверженно и бескорыстно спасает жизни людей в глухой провинции.
Он еще преодолевает свои профессиональные страхи, ведь многие операции молодой врач делает впервые, и поэтому перед ними приходится заглядывать в справочник по хирургии. По словам самого Балабанова, «Морфий» — это история гения, история хирурга, который проводит сложнейшие по тем временам операции. При этом «Морфий» — картина не просто о том, как герой спасает жизни пациентов, а, скорее, о том, как он постепенно губит морфием собственную жизнь.
Если помните, и герой рассказа Булгакова в силу роковой случайности делает себе первый укол морфия, чтобы притушить боль в руке от аллергической реакции на противодифтерийную сыворотку. Затем следует второй укол, третий, а потом их уже не считают. Вначале с помощью морфия герой снимает внутреннее напряжение после операций. Но постепенно он мужество и бесстрашие начинает искать именно в морфии. Молодой доктор, пока наркотик внутренне его не разрушил, смело берется за самые сложные и опасные операции, проводит их с блеском, что в свою очередь делает его в глазах местных жителей больше, чем доктором.
Вся округа его просто обожает, особенно те пациенты, которым он спас жизнь. Героя превозносят, а он падает. В самом рассказе «Морфий» есть такая фраза: «У меня начался моральный распад личности, но работать я еще могу». В этом контрасте и художественная сила образа доктора — вылечивая тела пациентов, он губит собственную жизнь.
В рассказе «Морфий», как известно, Булгаков отразил не только собственную врачебную деятельность еще до того, как он посвятил себя целиком литературному творчеству, но и собственную наркозависимость. На морфии Михаил Афанасьевич плотно сидел в 1917–1918-м. К счастью, его спасли в Киеве врачи-профессора, родные ему люди. Но в рассказе развязка куда менее благополучная. Режиссеру было важно показать связь литературного героя с самим писателем, передать его зависимость от морфия. Для этого он и актера выбрал, Леонида Бичевина, имеющего некое сходство с молодым Булгаковым, и даже имя герою изменил с Сергея на Михаила. Фильм в какой-то степени можно назвать биографичным.
Остановимся на значении музыки в фильме, ее Балабанов очень умело использует. Все музыкальные дорожки он выбрал так, что, с одной стороны, они полностью созвучны с духом времени, совпадают с видеорядом, а с другой стороны, их цель — создать диссонанс тому, что происходит на экране. Все песни в фильме звучат как бы к месту и не к месту. Такое было время, морфинизм охватил значительную часть российской интеллигенции, погрузив ее в сон накануне гибели. Фильм «Морфий», конечно, не о проблеме наркозависимости. Для Балабанова стимулом было желание прикоснуться к русской классике. Балабанов не скрывает, что Булгаков — не его писатель; булгаковский текст привлек режиссера тем, что судьбы героев показаны на фоне рокового для России 1917 года.
В своих фильмах Балабанов всегда художественно осмысляет срезы эпох, эстетизирует периоды резких социально-общественных перемен в России. На этот раз он выбрал 1917 год, переломную точку в российской истории и в судьбе российской интеллигенции, которая оказалась беспомощно слабой. Балабанов в своем духе как раз и показывает, что революция — это уродливое, болезненное состояние общества. Для этого он выбирает как бы физиологически-художественный язык.
Взять хотя бы сцену в психушке, куда больной направляется для того, чтобы добровольно избавиться от наркозависимости. В процедурной сидит дежурная медсестра, окруженная психами, лежащими в грязных ванных, медсестра читает газету с красноречивым названием «Русь». Балабанову как никогда удалось снять весьма эстетское кино. В нем художественные средства выразительности вызывают у зрителя чувство гадливости. Режиссер наполняет видеоряд всем, что связано с распадом и разложением как на уровне отдельной личности, так и на уровне страны в целом. К концу фильма герой дойдет до того, что начнет колоться прямо через брюки, сидя в опустевшей церкви.
«Морфий» — явно антисоветская картина. Отношение Балабанова к приходу к власти большевиков в 1917 году читается в фильме вызывающе отчетливо. «Морфий» — хоть фильм и не черно-белый, но в своей цветовой гамме тяготеет к монохромности и контрастности. Балабанов большое внимание уделяет снегу и сгущающейся тьме. Финал фильма почти полностью решен в полной темноте на контрасте с небольшим источником света. Действие происходит в зале кинотеатра, где светится лишь экран. Герой, думающий о том, как бы уколоться и погреться, заходит в кинотеатр.
Кино как явление Балабанов хочет представить в виде наркотика, заставляющего забыться, уйти от реальности. Пролетарская публика в зале будто под действием эйфории, все дружно хохочут. На самом деле все друг к другу предельно равнодушны. Это станет ясно, когда сосед героя по кинозалу, услышав, как тот застрелился, лишь оттряхнет с себя чужие мозги и продолжит ржать дальше. Главное — проследить поведение самого героя перед роковым выстрелом. До укола морфием он резко контрастирует с ржущей толпой, но после укола сам начинает смеяться, как все. Это соединение с ржущей толпой для бывшего интеллигента невыносимо. И он, не переставая смеяться, стреляет себе в голову. Провокационность по отношению к зрителю достигается именно здесь — в финале. Сам Балабанов свою последнюю работу называет одной из любимых, но полагает, что массовый зритель ее не осилит.
Ведущий рубрики Роман ОЛЕНЕВ, Одесса