Революционные похождения «Сухой корочки»

История, которую мне хотелось рассказать, неожиданным образом связывает между собой такие, казалось бы, далекие друг от друга фигуры, как выдающаяся русско-еврейская певица Иза Кремер (1889–1956), видный большевик и деятель советской цензуры Платон Керженцев (1881–1940) и острый писатель-сатирик 1920-х годов Михаил Козырев (1892–1942). Виной тому — давно забытая, но некогда весьма популярная песня петербургских окраин «Сухая корочка»:

Сухой бы я корочкой питалась
И холодную бы воду пила.
Тобою бы, мой милый, наслаждалась
И тем бы довольна была…

Начать, однако, придется не с Петербурга, а с Одессы. Меня давно занимал вопрос, что за репертуар подобрала для не отличавшихся изысканными вкусами красноармейцев певица Иза Кремер, когда в 1919 году вместе с Надеждой Плевицкой выступала в клубе военной комендатуры захваченной красными Одессы? Вряд ли это могли быть ее знаменитые песенки «Мадам Лулу», «Черный Том» или «Воспоминания» с их декадентским духом и экзотикой в стиле Иветт Жильбер, рассчитанные на сугубо буржуазную публику. Может быть, это были песни из ее будущего американского репертуара 1920-х годов, записанные тогда же на пластинках фирмы «Брюнсвик»: «Москва», «Коробушка», «Бубенцы», «Ревет и стонет Днипр широкий», «Ганьдзя» и др. Среди этих записей обнаруживается и «Сухая корочка», вполне отвечающая вкусам многочисленных поклонников ее советской партнерши Плевицкой. Не в Нью-Йорке же, в конце концов, отыскала Иза Яковлевна слова и ноты «Сухой корочки»?!

А вот одним из слушателей этого номера в исполнении знаменитой одесситки, скорее всего, был проживавший в это время в Одессе писатель М. Козырев.
В современной России Михаил Яковлевич Козырев больше известен как автор стихов к популярнейшему романсу Б. Прозоровского «Ты смотри, никому не рассказывай» (другое название — «Газовая косыночка», 1924) и двум не менее популярным песням — «Недотрога» (муз. А. Титова, 1938) и «Называют меня некрасивою» (муз. И. Григорьева, 1956). Но своей необычайной популярностью в середине 1920-х годов в качестве смелого сатирика Козырев не в последнюю очередь обязан фантастической повести «Ленинград» (1925), которая хоть и не была опубликована, но не раз читалась им на литературных собраниях. В повести ни разу не названный по имени, но узнаваемый для современников, присутствовал один из видных большевиков, соратник Ильича Платон Керженцев, ставший к тому времени крупным государственным чиновником, рьяно укреплявшим советскую цензуру. Козырев познакомился с ним еще в 1911 году в Петербурге, когда учился в Политехническом институте, а Керженцев, большевик-подпольщик, пытался вовлечь его в революционное движение. Вынужденная эмиграция последнего в 1912 году оборвала их отношения.
Они возобновились в 1920-е годы в виде необъявленного идейного противостояния. Керженцев неоднократно вспоминается героем-повествователем «Ленинграда», действие которого перенесено в 1950 год, в качестве старого большевика Коршунова (настоящая фамилия Керженцева тоже «птичья» — Лебедев). Икону с изображением Коршунова герой обнаруживает в иконостасе вождей революции, установленном в карикатурной коммунистической церкви.
Керженцев невидимо присутствует также в тех эпизодах повести, где рассказывается о событиях, далеких от ауры этого человека. Когда герою, возглавившему в коммунистическом Ленинграде антиправительственное движение, понадобились внешние символы, он «остановился на красном флаге, лишенном золотых украшений» (очевидно, имеются в виду скомпрометировавшие себя в его глазах серп и молот), но с гимном вышла заминка. Напев Интернационала был ему «неприятен по ассоциациям с торжественным богослужением», поскольку исполнялся в вышеупомянутой церкви, что для революционера-атеиста, каковым оставался герой повести, казалось апогеем пролетарского перерождения.
И он выбирает — внимание! — «мотив одной запрещенной в то время песни “Сухой бы я корочкой питалась” — она была запрещена как мещанская». Это обстоятельство лишь подогрело энтузиазм новых революционеров. Приятель героя, поэт, пишет на мелодию «Корочки» подходящие слова, и новый революционный гимн обретает, таким образом, боевую жизнь.
Повесть «Ленинград» создавалась Козыревым в 1924–1925 годах, сразу после неудачи с незавершенным романом «Девушка из усадьбы» (1924), вся вторая часть которого происходит в не названной, но легко узнаваемой Одессе. Возвращаясь в связи с этим ко времени своего пребывания в южном городе (1919–1920), Козырев не мог не вспомнить яркую одесскую певицу, ее сенсационные концерты, роскошное красное платье, знаменитую «Сухую корочку». И вот старая петербургская песня с его легкой руки возвращается в коммунистический Ленинград 1950 года.
Зачем, спросите вы? У Козырева не бывает случайностей. Иза Кремер с ее «Корочкой» напомнила ему еще более давнюю историю, когда он, питерский студент, проживал в тогдашней столице империи. 17 июля 1914 года город потрясла сенсационная новость: знаменитый «баян русской песни» Юрий Морфесси пел «Сухую корочку» на царской яхте «Полярная звезда» в присутствии императорской семьи и высших сановников государства. Разумеется, весь Петербург долго обсуждал это событие: песню городских низов в исполнении их же любимца с восторгом слушал сам император! Более подходящей мелодии для гимна революционеров, собравшихся свергнуть власть переродившихся пролетариев, в самом деле трудно себе представить.
Ясно, что песню с такой биографией запретили бы в СССР и без мещанского обоснования, причем Керженцев, не на страх, а на совесть укреплявший в 1920-е годы советскую цензуру, первым бы внес ее в черный список. Но теперь вина «Сухой корочки» усугублялась тем, что для Керженцева и его соратников по большевистскому подполью фантастическое превращение песни в революционный гимн 1950 года было зеркальным отражением их собственного «творчества» подобного рода. Так, ученый революционер Л. Радин, автор слов их любимого (особенно Ильичом) гимна «Смело, товарищи, в ногу», проделал фактически ту же работу, что и герой «Ленинграда» со своим другом-поэтом.
Музыка — искусство особое, и сочинить хорошую мелодию людям, призывающим в стихах к войне и крови, почему-то никогда не удается. Для своего гимна Радин использовал мотив старинного студенческого вальса на стихи И.С. Никитина «Медленно движется время», ритмику которого заменил маршевой. Безымянные создатели другого большевистского гимна, «Смело мы в бой пойдем за власть Советов», использовали мелодию городского романса начала ХХ века «Белая акация». Демьян Бедный прямо уложил свои красноармейские «Проводы» («Как родная меня мать провожала») на мелодию украинской народной песни «Свадьба комара» (наиболее известное исполнение на украинском языке принадлежит Петру Лещенко, а вариант с иронически-советским текстом на идише — Изе Кремер).
Но главный конфуз постиг их с лучшим (в музыкальном отношении) красноармейским маршем 1920 года «Красная армия всех сильней», который до 1924 года гремел по всей стране. На стихи малоизвестного киевского куплетиста один из лучших романсовых композиторов того времени Самуил Покрасс написал мелодию, сразу, казалось бы, обессмертившую довольно примитивные строфы. Увы, в год смерти Ленина затравленный новыми музыкальными инквизиторами Покрасс эмигрировал вслед за Ю. Морфесси и Изой Кремер, кстати, обожавшими его романсы. Главный красноармейский марш тотчас оказался в одном списке с «Сухой корочкой». То, о чем здесь рассказано, в 1920-е годы знал всякий образованный человек.
Сам ли Керженцев или вышколенные им главреперткомовские цензоры 1930-х не простили-таки Козыреву ядовитой истории с «Сухой корочкой». На этикетке вышедшей в 1937 году патефонной пластинки, где Вадим Козин исполнял сочиненную Козыревым и Прозоровским «Газовую косыночку», значилось: «Слова и музыка Ленского». Так на долгие годы имя замечательного советского писателя и поэта-песенника оказалось вместе с именами Изы Кремер, Юрия Морфесси и Самуила Покрасса стертым из памяти советских людей. И хотя времена «Сухой корочки» давно миновали, все же нелишне, чтобы страна, давшая миру эти таланты, знала не только красивую сторону их творческих историй, но и горькую правду об их гонителях.
Николай ОВСЯННИКОВ, Россия