Серафима Бирман. Стремительная и гениальная

Серафима Бирман была счастлива, как может быть счастлив человек, которому только что поверил сам Константин Сергеевич Станиславский. Это педагоги из приемной комиссии специально предложили несуразной шестнадцатилетней абитуриентке разыграть этюд «Соблазнение мужчины», чтобы наверняка выбить ее из равновесия. Подыграть вызвался сам Станиславский. Эффект получился обратный. Это она привела всех в состояние полного оцепенения. Будущая королева трагического гротеска и фантасмагории, раз и навсегда приговорившая себя к искусству. Стремительная и гениальная Серафима Бирман. 
Страдания девочки из Кишинева
Серафима Бирман родилась в Кишиневе 10 августа 1890 года. Она не сразу научилась извлекать пользу из своей вопиющей нестандартности. Сколько слез пролила у зеркала юная Сима Бирман! Более красивые сверстницы отказывались с ней дружить, мальчишки кричали вслед: «Бледная, как смерть, тощая, как жердь!» Сима отмалчивалась. Она уже знала, что будет поступать в театральную школу, а там из нее наверняка сделают красавицу. «Все актрисы — красавицы» — для Бирман это было аксиомой. Родственники между собой называли ее… ну, не совсем нормальной. Но Симу это не пугало.
Вначале, до «эксперимента» со Станиславским, она попала в Московскую драматическую школу под руководством Адашева. Там ей предложили готовить сцену из «Орлеанской девы» Шиллера. Точное попадание! Одержимость, самоотрешенность и некое простодушное высокомерие — все, что составляет шиллеровскую героиню, было заложено в этой нескладной и вдохновенной провинциалке из солнечного Кишинева. Все так. Но Бирман провалила роль. Она каменела, замыкалась… Зато на просмотре у Станиславского случилось чудо. Бирман предложили сыграть нечто совсем ей чуждое, и даже Константина Сергеевича проняло. Еще не оправившись от шока, комиссия приняла решение зачислить Бирман Серафиму в труппу Московского художественного театра.
«Лужа, в которую улыбнулся Б-г!»
Спустя два года, в 1913-м, Бирман присоединилась к группе молодежи, образовавшей легендарную впоследствии Первую студию МХАТ. Кроме Бирман туда входили Евгений Вахтангов, Михаил Чехов, Алексей Дикий, Софья Гиацинтова. Чехов так говорил об этой компании: «Собрание верующих в религию Станиславского...» Впрочем, скоро у адептов системы появились претензии к ее создателю. С апостолами такое часто случается. В общем, студия не пожелала терять самостоятельность, на ее основе был создан Второй МХАТ. Серафима Бирман отработала в этом театре 12 лет — до самого его разгона.
Именно там она приобрела статус выдающейся актрисы. Бирман — это всегда невероятный, почти фантасмагорический грим, беспощадное изображение духовного и физического уродства. Актриса считала: не умеешь пленять — удивляй. Удивить — значит победить, приковать внимание…
Когда в 1925 году Яков Протазанов предложил ей, уже знаменитой артистке, сняться в эпизоде в комедии «Закройщик из Торжка», Серафима Германовна неожиданно согласилась. Хотя и оговорилась: «Не нравится мне это ваше… так называемое искусство».
Для Бирман надо было специально писать роли. Она владела даром одной краской передать очень сложные переживания. Но так получалось, что ее брали только на роли чудачек и каких-то комедийных персонажей. Она оказалась слишком яркой для кино и часто вынуждена была играть на полутонах. «Беспокойно, рискованно быть актрисой острой характерности, — призналась как-то Бирман. — А я — актриса именно острой характерности, доходящей порой до гротеска, если под гротеском не разуметь бессмысленного и безответственного кривляния».
Бирман любила давать определения — мгновенные характеристики, выхватывающие в человеке его зерно-парадокс. Как-то сидели они в гримерке с Михаилом Чеховым, и тот, придирчиво изучая свое зеркальное отражение, спросил: «Серафима! Что ты думаешь обо мне?» Она ответила сразу, без паузы: «Ты лужа, в которую улыбнулся Б-г!» Просто и понятно.
Между тем обстановка вокруг Второго МХАТа накалялась. Поводом к планомерной травле послужил отъезд за границу Михаила Чехова, а дальше... Театр обвинили в идеологическом расхождении с линией партии и поставили вопрос о его закрытии. И в 1936-м Второй МХАТ приказал долго жить. Бирман вместе с частью труппы перешла в Театр имени Московских профессиональных союзов. Там она начала работать и в качестве режиссера. А уже в 1938-м перешла в Театр имени Ленинского комсомола. Ее позвал бывший коллега по МХАТу Иван Берсенев, который в то время возглавлял «Ленком».
«Не понимаю, кого я играю!»
Если в театре Серафима Бирман была герцогиней, то в кино — кем-то вроде падчерицы. Пряник, который ей в 1943 году подсунул Сергей Эйзенштейн, выглядел очень аппетитно: роль боярыни Ефросиньи Старицкой, не побоявшейся бросить вызов самому Ивану Грозному. Исключительная личность, а Серафима Бирман любила исключительных. Есть версия, что вначале играть Старицкую должна была Фаина Раневская. Но поскольку в ее анкете в пятой графе — «национальность» — значилось «еврейка», кандидатуру завернули. Но это, скорее, легенда из собрания мифов о соперничестве двух неординарных актрис.
Тем более, что автор легендарного «Броненосца» редко производил случайные замены. Эйзенштейн четко представлял, кто на что способен, кто может быть ему полезен. Режиссеру требовалась именно она. Ему нужен был не сарказм Раневской, а зловещее обаяние Серафимы Германовны. И он угостил ее пряничком собственной выпечки. А Бирман, если продолжить аналогию, чуть было не сломала челюсть: начинкой-то оказались гаечки-болтики, знаки-символы…
Эйзенштейн резко отличался от тех кинорежиссеров, с которыми Бирман работала раньше. Жесткие краткие указания, ничего похожего на театральные репетиции. Актрису охватило обычно несвойственное ей равнодушие. Состояние было, как при спешной замене в чужом спектакле: напялен костюм заболевшей коллеги, в мозг кое-как втиснуты слова роли, занавес открылся — лицедействуй на здоровье! Она не понимала и не принимала методов Эйзенштейна. Бирман предпочитала общаться с режиссером в письменной форме. Вот фрагмент одного из этих посланий: «Глубокоуважаемый товарищ режиссер. Я с предельной преданностью Вам и “в строгом подчерке” выполню собой все нотные знаки, все интервалы, все диезы и бемоли, какие нужны Вам — композитору — для звучания Вами создаваемой симфонии. И я, черт возьми, не понимаю… Совершенно не понимаю, кого я играю! Так нельзя!»
Да, их было много, этих знаков альтерации. Эйзенштейн, к примеру, требовал глаза держать только на определенном уровне, сохранять ракурс головы и в длинном одеянии подниматься по лестнице, не глядя на ступеньки. Серафима Германовна страшно мучилась, а Эйзенштейн злился и обзывал ее стрекозой в целлофане. В кино она пыталась играть, как в театре. Готовилась к съемке сутками, приходила с утра на съемочную площадку, вживалась в образ по Станиславскому. И когда Эйзенштейн сказал Бирман, что на его площадке актер должен быть, как электрическая лампочка: повернули включатель — включил эмоцию, выключили — снова в нормальной жизни, это ее оскорбило.
В актерской трактовке образа Ефросиньи Старицкой, несомненно, много спорного. Внешность актрисы, рисунок ее движений — порывистых и стремительных — мало отвечают классическому представлению о русской боярыне XVI века. Но в конце концов Бирман — актриса, а не археолог, ее задачей было создать образ. И Серафима Германовна играет, причем с огромной экспрессией, достигая вершин выразительности. Особенно в тех сценах, где Старицкая готова принести все в жертву своему властолюбию. И когда гибнет ее родной сын, плачет боярыня не о нем, а о своих разбитых мечтах.
Можно ли в храме искусств есть бутерброды?
Щепетильность Серафимы Бирман вошла в театральный фольклор. Некоторые вещи она не прощала даже друзьям. Например, Ивану Берсеневу, с которым они вместе руководили «Ленкомом». Как-то, заглянув на репетицию, Бирман увидела, как на режиссерский столик Берсеневу принесли чай с бутербродами. Она затаилась в ожидании. И когда Берсенев спокойно принялся жевать докторскую колбаску, аппетитно почавкивая, Серафима Германовна пришла в ярость:
– Как ты можешь?! Ты! Как ты можешь?! В храме искусств! А еще режиссер! Это же храм — святое место!
В тот вечер в знак протеста Бирман возвращалась из театра домой не как обычно — на машине вместе с Берсеневым, а пешком. Берсенев с Гиацинтовой медленно ехали вслед за ней вдоль тротуара и кричали:
– Сима, не валяй дурака!
Бирман делала вид, что не слышит. И так до самого подъезда.
Если она кому и завидовала, то Раневской. И не столько завидовала, сколько злилась на нее. Бирман нередко путали со «злой Фуфой». Реже — наоборот. Вот это и доводило Серафиму Германовну до белого каления.
Некорректно говорить, что они враждовали — они конкурировали. Принципиальный матч двух актрис состоялся в рамках спектакля «Дядюшкин сон». У Раневской была солидная фора — она играла главную роль. Бирман же проводила на сцене в общей сложности минут пять. И то — по протекции добрейшей Фаины Георгиевны.
«Судейскую бригаду» возглавил заокеанский гость — знаменитый драматург Артур Миллер. Вердикт Миллера оказался безжалостным и однозначным: «Ranevskaya — замечательная актриса, но это дважды два — четыре, а то, что делает missis Birman, — это дважды два — пять».
К похвалам Серафима Бирман относилась спокойно, рассматривая их как атрибут профессии. И скоро забыла о словах сэра Миллера. И о нем самом. На всю жизнь с ней остался другой комплимент. Как-то Бирман покупала мороженое, и продавщица вдруг заявила ей, что в телевизоре она казалась гораздо моложе. Стоявший рядом мужчина совершенно серьезно возразил: «Да какая разница — старше, моложе! Она — красавица...» Бирман выронила эскимо. С детских лет она мечтала услышать это — и вот свершилось!.. Магия искусства подействовала. И теперь актриса поверила в эту магию еще сильнее. Хотя куда уже, казалось бы? Это стало походить на манию. Даже старость не отрезвила Бирман. Даже забвение…
Последние дни ее оказались невыносимо трагичны. Она провела их в ленинградской психиатрической клинике, куда ее, абсолютно беспомощную, перевезла племянница — своих детей у Бирман не было. Почти ослепшая актриса репетировала с пациентами больницы «Синюю птицу» Метерлинка. Серафима Германовна даже не осознавала толком, где находится. И, наверное, это было к лучшему…
Екатерина БУРЛАКОВА,  Андрей ИСТРАТОВ, Россия
По материалам передачи  «Легенды мирового кино»