Окна с видом на бессмертие

И внешне эти книги имеют общую примечательную особенность — в их оформлении использованы работы художника Бориса Карафелова, мужа, единомышленника, творческого партнера Дины Рубиной. В новом проекте Карафелов — не оформитель, а соавтор. Его живопись — существенная часть содержательного пласта книги, имеющей, кстати, нестандартный, альбомный формат. Ее неудобно читать, лежа на диване или в метро. Но зато приятно разглядывать как альбом по искусству, удобно усевшись в кресле. Сочетание текстов Дины Рубиной и живописных работ Бориса Карафелова придают книге дополнительный пространственный объем, графическую конкретность, зримую выразительность, живые яркие цвета. 
В предисловии Дина Рубина рассказывает о том, как рождалась концепция книги: в процессе переноса картин в новую мастерскую писательница вдруг обратила внимание, что у Бориса «чуть не в каждой картине — окно», где «сидят, стоят, выглядывают или проходят мимо разные люди. Да и сами картины были окнами, откуда глядели в мир множество персонажей, в том числе и сам художник, и мы, его домашние».
Время идет. За последние годы, с 2008-го по 2010-й, Дина Рубина опубликовала три романа, которые иногда даже называют трилогией. Все они так или иначе закончились уходом главных героев в мир иной. Гибелью. Исчезновением. Или уничтожением своего дубликата, второго «я». Вечно живая, неизменно актуальная со времен античности тема смерти не оставляет писательницу и в новой книге. И то, что смерть здесь так или иначе связана с перевертышем, розыгрышем, карнавалом, только подчеркивает неразрешимость проблемы.
Карнавальное действо («Снег в Венеции») предстает как прообраз Хаоса, когда «вихри темной воли закруживали город», «воздух был пропитан запахом вендетты», вокруг царила «личная смертельная игра», мелькали «призраки ночи в свете факелов»… Уж не театр ли это? Не иллюзия ли? Где граница между фарсом и небытием?..
Впрочем, днем окна оживали. «Когда раздвигались кулисы их ставен — зеленых, темно-голубых или карминных, — казалось, что вот-вот начнется действие. Любому персонажу в окне, любой случайно возникшей там фигуре это придавало восхитительную театральную загадочность». Ага, значит, несмотря на смертельные спецэффекты, перед нами все-таки театр…
Вот только неясно, театр ли — часть жизни нашей, или наша жизнь — всего лишь одна из сцен Б-жественной комедии. И далеко не всегда очевидно, кто на самом деле публика. «…Вчера мы были публикой, смотрящей на сцену снаружи, сегодня мы — публика, смотрящая на сцену изнутри. Но те, кто движется там, по улице, точно так же смотрят на нас, в сценический проем окна».
При этом книга Рубиной переполнена жизнью, поскольку, в конечном счете, она — о преодолении смерти. В самом деле, при всей своей безжалостной определенности смерть не всеобъемлюща. Уход в небытие, оказывается, можно предотвратить, даже когда человек почти уже переступил черту, и ему остался только последний маленький шажок в пропасть. Невероятным усилием воли женщине из службы доверия со странным именем Ада («самоубийца») удается переломить, казалось бы, совершенно безнадежную ситуацию и спасти клиента. Это был настоящий подвиг, и она, «…как библейский Иаков, всю ночь до зари…» боролась со смертью; боролась — и победила.
В ярком карнавальном мире Дины Рубиной и Бориса Карафелова уход за черту как-то не вызывает доверия, в нем совсем нет суровой окончательности, да и тот свет напоминает грубоватый муляж бессмертия… А может, все это нужно для равновесия? Если бы не было загадочного перехода от чего-то куда-то, здесь было бы слишком хорошо, в этом почти раю — «долгом летнем дне в синеве и лазури»…
Леонид Гомберг, Россия