В ожидании избавления

В подвале становилось тесно. И люди стали рыть норы в стенах подвала. Эти норы совсем без света и почти без воздуха прикрывались старыми шифоньерами, какими-то бочками. Каждая такая нора называлась «секрет». В «секрет» прятались подросшие мальчики и немногие остававшиеся в гетто мужчины.
К пребыванию в подвале узники гетто стали готовиться задолго. Сушили сухари, готовили емкости для воды. Мама сушила сухари сверху на конфорке железной печурки, почему-то называемой «румынкой». И еще мама пекла... мацу. Ожидалось, что Балта должна избавиться от немцев к празднику Песах — дню счастливого освобождения далеких предков из египетского плена. Взрослые молились и мечтали отпраздновать Песах, когда «придут наши», в городе, уже свободном от врагов! Даже в оккупации, в гетто, люди каким-то образом узнавали, когда наступают еврейские праздники. И сейчас тоже знали, что в этом 1944 году праздник наступает 7 апреля. Поэтому уже с начала марта мама старалась приготовить хоть немного мацы.
«Румынка» была сделана руками отца из обрезков жести, которую он, рискуя жизнью, пряча под рубахой, принес с работы. (Отец какое-то время работал кровельщиком вне гетто, крыл крышу немецкой конюшни.) Самодельная плитка-«румынка» топилась чем придется и поэтому часто дымила. Она стояла посередине комнатки, которую бабушка называла спальней. В марте 1944 года в этой крошечной спальне находились отец, мать, Аня и 14-месячная сестричка Лиза. Жестяная труба «румынки» была вставлена в форточку, и дым, конечно, попадал в комнату. Сухарей требовалось насушить много, так что дым не выветривался даже ночью. Плитка остывала, под одеялом невозможно было согреться, ну, а с дымом казалось, что в комнате теплее.
Собираясь отправиться в погреб надолго, мама наливала воду в подготовленные бутылки, сухари и мацу складывала в белые наволочки.
Немцы отступали. Канонада слышалась всё ближе. Сначала в погреб спустились подростки, женщины и немногие оставшиеся в гетто мужчины. Мужчины — это были очень немолодые мужчины — не хотели идти в погреб. Соседка-учительница Бася Лазаревна уговаривала мужа спуститься в погреб. Вся улица слышала, как ее муж расскандалился и кричал ей:
– Если ты даже залезешь на крышу и спрыгнешь оттуда, я не пойду в погреб!
Стыдно было людям, считавшим себя еще в силах защищать своих близких, прятаться в подвале. Но когда немцы перед самым уходом из города стали заходить в каждый дом, в каждое обнаруженное ими убежище и расстреливать всех подряд, в подвал спустились все остававшиеся наверху старики и глубокие старухи.
Мама Женя с сестричкой Лизой ушла в подвал последней. Ушла после того, как кто-то из подростков прибежал в страхе и рассказал, что в гетто на Сенянских улицах немцы убили женщину, которая в комнате кормила грудью ребенка. В нее выстрелили. Ребенок, плотно, как кочанчик, закутанный в пеленки, выпал из рук и, громко заплакав, покатился по полу к ногам эсэсовцев. Застрелили и его. Убитую женщину тоже звали Женей.
Встретив мать после освобождения, люди рассказывали ей, что думали: это она погибла тогда.
Мать спустилась в подвал с Лизой на руках, и народ стал вслух возмущаться: «Ребенок расплачется и всех нас выдаст!» Но это был дом и подвал папиной мамы — бабушки Эстер. И тогда бабушка сказала:
– Это мои дети, и они останутся здесь! А кто боится, может искать себе другое убежище.
Мать с сестричкой остались в погребе. Лизе было больше года, у нее уже прорезались зубки, и ее еще зимой отлучили от груди. Но чтобы она не плакала, мама совала ей в рот пустую грудь. Ребенок тянул из нее «все соки» и кусал в кровь.
Сухари и маца помогли выжить. Сухари размачивались в воде, а иногда Женя их просто разжевывала и изо рта в рот, как птенцов, кормила детей. Вода была очень холодной. И воду мать тоже нагревала у себя во рту прежде, чем перелить в ротики своим детям. Так и просидели последние недели перед освобождением: старшая — прижавшись к матери, а младшая — у нее на руках. Как люди устраивались с туалетом, уже давно не у кого спросить.
Немцы отступали. Выстрелы то приближались, то отдалялись. Иногда что-то взрывалось совсем рядом. И тогда со стенок и потолка погреба откалывалась и осыпалась вместе с землей штукатурка. Становилось особенно страшно. Казалось, старый дом сейчас рухнет и всех погребет заживо. Этот спасительный подвал имел два маленьких окошка. Их едва было видно над землей. Они были давно заколочены изнутри и снаружи. Под этими окошками в погребе никто не сидел, так как знали, что по окнам стреляют. Наконец выстрелы отдалились, и всё стихло.
И вот в этой нависшей тишине в одно из окошек осторожно постучали снаружи. Все напряглись, затаив дыхание. Стук повторился. Люди в погребе боялись шевельнуться.
– Мама, вы живы? Выходите! Немцев больше нет в городе!
Одна из женщин узнала голос сына, который давно находился в партизанском отряде, но боялась отозваться, пока он не назвал ее имя и не позвал по имени еще нескольких человек, которые могли прятаться в этом подвале.
Это было 30 марта 1944 года. Это был день освобождения Балты!
Измученные люди поднялись из подвала во двор. Глаза, привыкшие к темноте, резало от яркого света. Мать впервые за три недели разжала руки и спустила Лизу на землю. К удивлению всех, ребенок встал на ноги и сделал свои первые в жизни, еще очень неуверенные шаги по теперь уже свободной от оккупантов земле.