Вернувшийся к еврейским истокам

Улыбки фортуны
Среди знаменитых одесситов есть представитель русского модерна, возродивший в России начала ХХ века искусство иллюстрации, графики и офорта, самобытный живописец и отец лауреата Нобелевской премии в области литературы.
Двадцать второго марта 1862 года в семье содержателя постоялого двора Иосифа Пастернака родился шестой ребенок, Аврахам Лейб. Младенец тяжело заболел и, как водится в иудейских семьях, получил другое имя — Леонид. А дальше — классика жанра. Уже в раннем детстве мальчик таскал из печи остывшие угольки и упорно разрисовывал пол и стены. А недовольные родители мечтали видеть сына аптекарем или доктором. Но в семь лет их отпрыск получил свой первый заказ от «мецената», соседа-дворника — сделать рисунки на охотничьи темы, по пять копеек за штуку.
Отец отдал Леонида в Ришельевскую гимназию, но сын гнул свою линию — тайно поступил в Рисовальную школу. Одаренного гимназиста заметили, и его рисунок «Босяк» попал в сатирический журнал. По настоянию родителей Пастернак изучал медицину, затем юриспруденцию, но брал уроки офорта у Шишкина и ухитрился за казенный счет окончить натурный класс мюнхенской Королевской академии.
С дипломом юриста, пройдя обязательную военную службу, Леонид вернулся в Одессу. Широко раскрытыми глазами смотрел он на мир, не уставая восхищаться его многообразием. И увидел замечательную девушку, Розалию Кауфман, профессора Одесской консерватории и гастролирующую пианистку, еще в детстве восхитившую Антона Рубинштейна.
Леонид влюбился, и небезответно. Он словно оседлал волну удачи: переехав в Москву, сразу попал в кружок Поленовых, куда входили именитые живописцы: Левитан, Серов, Коровин, Архипов, Нестеров… Распахнулась дверь в большой мир. Пастернак участвует в выставках передвижников, затем входит в «Союз русских художников» и «Мир искусства». А одну из его картин приобрел для своей галереи сам Третьяков. Это стало свадебным подарком для молодых Пастернаков и дало им возможность съездить в Париж — об этом Леонид мечтал всю жизнь.
Уголок старой Москвы
В необеспеченной семье живописца и пианистки искусство сливалось с домашним обиходом. Голос рояля и рисование были неотъемлемой частью их жизни. Творческая энергия отца передалась и его первенцу Борюшке, которого так восхищал «папа, его блеск, его фантастическое владенье формой, его глаз, как почти ни у кого из современников, легкость его мастерства, его способность играючи охватывать по нескольку работ в день…» А любовь к музыке сын впитал с молоком матери.
Москва еще сохраняла свой старый облик живописного захолустья с чертами былинного стольного града. Дом, где снимали квартиру Пастернаки, стал одним из культурных очагов. Обаяние самого хозяина, к тому времени уже профессора Московского училища живописи, ваяния и зодчества, и музыкальный талант его жены привлекали к ним цвет интеллигенции. Розалия Исидоровна давала блестящие концерты, но пожертвовала карьерой ради семьи. Дома она устраивала музыкальные вечера, и слушать ее было не только наслаждением, но и глубоким переживанием, сердечной болью. «Ты — художник больший, чем я», — говорил ей муж.
В ближайший круг друзей Пастернаков входили Поленов, Серов, Скрябин, старик Ге и Левитан, с которым Леонид Осипович вел долгие разговоры об участи еврейства в России. Позднее, под влиянием Скрябина, с тринадцати лет Борис шесть лет серьезно занимался музыкой. Сохранились две написанные им сонаты для фортепиано.
В эти годы Леонид Осипович сблизился с Львом Толстым, почитателем его таланта. Пастернаки становятся частыми гостями Толстого в Хамовниках и Ясной Поляне, где художник рисует писателя в кругу семьи и за работой. «23 ноября 1894 года... Левочка, Таня и Маша уехали к Пастернаку слушать музыку. Играет его жена с Гржимали и Брандуковым», — пишет в своем дневнике Софья Андреевна Толстая. Леонид Осипович стал одним из лучших иллюстраторов произведений Толстого.
В доме Пастернаков царили мир и любовь, их брак оказался на редкость счастливым. В семье подрастало уже четверо детей: два мальчика — Борис и Александр — и две девочки — Жозефина и Лидия. В сорок три года отец семейства был избран академиком живописи, не приняв крещение, как полагалось. «Я вырос в еврейской семье, — писал он в официальной бумаге, — и никогда не пойду на то, чтобы оставить еврейство для карьеры». Художник выдержал экзамен на силу духа, и даже великий князь Сергей Александрович, известный юдофоб, подписал его назначение в академики. Помимо преподавания Пастернак пишет серию портретов знаменитых современников: Брюсова, Бальмонта, Рахманинова, Мечникова, Кропоткина, Горького, главного раввина Москвы Мазе… Многие картины посвящены его семье и детям.
Маститый художник в фаворе: высокий пост, персональные выставки, членство в зарубежных академиях. Но мэтр не забронзовел — он самоотверженно трудится, утверждая своеобразие московской живописной школы.
«Прощай, размах крыла расправленный…»
Обе революции 1917 года Пастернак встретил сочувственно, даже писал портреты Ленина и его соратников. Казалось, нет уже черты оседлости, обнародованы документы погромов. Но у медали две стороны — шла молва о плачевном состоянии еврейской культуры: «Все выворочено, основы расшатаны, все святыни наши втоптаны в грязь…»
Жизнь в столице становилась все труднее. В 1921 году Леонид Осипович с женой и дочерьми уезжает в Германию на лечение. Сыновья Борис и Александр остались в родительской квартире, превращенной в коммуналку. В Берлине, после лишений военных и революционных лет, Пастернак с воодушевлением взялся за новые задачи. Продолжая галерею знаменитостей, он пишет портреты Эйнштейна, Рильке, Гауптмана, Гершензона, Льва Шестова… А в его немецких пейзажах, в натюрмортах и интерьерах сквозит мягкая лирика.
В начале 1924 года парижский издатель Александр Коган задумал историко-этнографическую экспедицию в Египет и Палестину. Целью его затеи был всесторонний охват древней земли, создание в красках и рисунках ее образа, природы и людей. Коган пригласил к участию молодых художников из разных стран и академика Пастернака. Леонид Осипович проявлял постоянный интерес к еврейской тематике, зарисовывал житейские сценки и сотрудничал с детским журналом «Колосья». Художник сочувствовал идеям сионизма, следил за поселенческой кампанией в Эрец Исраэль. В экспедицию он включился охотно и привез яркие, сочные картины палестинских ландшафтов, людей и животных.
В Берлине Пастернак входит в моду — персональные выставки, покупатели, заказчики. В город приезжает Зеэв Жаботинский и публикует свои романы. А Пастернак пишет портреты деятелей сионизма и издает на русском и иврите монографию «Рембрандт и еврейство в его творчестве» — своего рода гимн иудейству, звучащий в произведениях великого голландца. Автора монографии назвали «художником, вернувшимся к еврейским истокам».
Вся семья Пастернаков активно переписывалась с Борисом и Александром, а сыновья приезжали к родителям и сестрам. Весной 1923 года их навестил Борис, и отец создал свой последний и, пожалуй, один из лучших рисунков старшего сына.
Приход к власти Гитлера вынудил Пастернаков начать переговоры о возвращении в СССР, но содействия в этом родина им не оказала. Вмешалась судьба. Сестры, окончив Берлинский университет, вышли замуж и разъехались. Жозефина — в Мюнхен, а Лидия — в Англию, в Оксфорд, куда настойчиво звала родителей. В это время у Бориса Пастернака во втором браке родился сын, и через три года преодолевает «железный занавес» письмо из Москвы: «Дорогой папа!.. Изображенный на карточке — твой внук и тезка Леня, ... главная страсть которого — рисование и который на вопрос: “Кто лучше всех рисует?” показывает пальцем на твои великолепные графические и масляные эскизы на стене и отвечает “Мой дедушка”».
Но внука Пастернаки не увидели. Летом 1939 года от сердечного приступа скончалась Розалия Исидоровна, а убитого горем отца Лидия привезла в Оксфорд, в большой загородный дом. Англия только что вступила в войну с Германией. Несмотря на тяжелую утрату и преклонный возраст, Леонид Осипович продолжал работать. На его картинах оживают Бах, Мендельсон, Толстой за рабочим столом, Пушкин и няня… Художник дожил до Победы и тихо умер 31 мая 1945 года, оплаканный дочерьми. А спустя годы на могильном камне появилась строфа Бориса Пастернака: «Прощай, размах крыла расправленный, / Полета вольное упорство, / И образ мира, в слове явленный, / И творчество, и чудотворство».
Борис писал об отце, что «гигантские его заслуги не оценены и в сотой доле». И хотя работы художника хранятся в музеях и частных коллекциях разных стран, но только в Англии, в Оксфорде, благодаря стараниям внучки Энн Пастернак-Слейтер, создан его музей. И еще в Тель-Авиве есть солнечная улица, названная его именем. В Израиле Леонида Пастернака помнят и чтят.
Наталья ЧЕТВЕРИКОВА, Россия