Счастливая звезда Гарри Лака
Гарри Цалелович Лак — человек удивительной судьбы. В 1944-м он ушел добровольцем на фронт, служил в разведке, после войны стоял у истоков создания геологического сектора в филиале Академии наук СССР. Много раз в его жизни случались чудеса и удивительные совпадения, спасавшие Лаку жизнь и здоровье. В свои 86 лет он бодр, полон сил и оптимизма. Вокруг него всегда интересные люди, память Гарри Цалеловича — кладезь невероятных историй, которыми он охотно делится.
– Гарри Цалелович, какие воспоминания у вас сохранились о жизни в Риге?
– Я родом из еврейской семьи Лаков-Пенов. Известно, что мой прадед-ремесленник был родом из диаспоры Новоалександровска (ныне город Заросай, Литва). Он воспитывал детей в ортодоксальном еврейском духе. Маминого отца звали Давид Моисеевич Пен. Моя мама Ханна родилась в Витебске, куда семья Пенов переехала из Литвы. В семье было много ярких представителей и интересных историй. Так, Иегуда Моисеевич Пен, получив начальное образование в хедере, преодолев массу препятствий, осуществил свою мечту и окончил Петербургскую академию художеств, после чего открыл в Витебске учебную художественную студию. Среди его учеников — Марк Шагал.
– В родительском доме соблюдалась еврейская традиция?
– Мы отмечали еврейские праздники. Бар-мицва у меня была в центральной синагоге (которую фашисты сожгли с 5000 евреев в 1941 году), и я читал главу из Торы, и кантор был у нас дома — всё, как полагается. Между собой родители говорили на идише. Моей гувернанткой была одинокая немка Эльза, которая во мне души не чаяла. Поэтому с ранних лет я прекрасно говорил, а потом читал и писал по-немецки. Она открыла мне мир европейских сказок, привила любовь к чтению. Так получилось, что с самого начала она назвала меня ласково Гарри. Имя прижилось настолько, что о своем настоящем имени Гершон я узнал спустя много лет, когда по запросу из Риги прислали копию свидетельства о рождении.
– Ваш отец заранее готовился к отъезду в Палестину, даже строил дом в Тель-Авиве…
– Мой сводный брат Илья уехал в Палестину, стал там самостоятельным человеком, обзавелся семьей. Отец действительно тоже готовился к переезду, перевел деньги, построил большой дом на углу современных Дизенгоф и Фришман, на первом этаже которого должны были размещаться магазины. Он чувствовал, что в мире назревают большие столкновения, и пытался обезопасить семью. Прибалтийским евреям грозила опасность и с запада, и с востока. Отец уговаривал маму как можно скорее решиться на переезд, но мама медлила, ее держало дело ее жизни — магазин. А выгодно и быстро продать фирму возможности не было. Я, успешно сдав экзамены, поступил учиться в престижную латышскую гимназию. Мама просила отца еще немного подождать… Так было упущено драгоценное время.
– Как в вашу семью постучалась беда?
– Сначала в 1938 году, повинуясь приказу фюрера, из дома ночью ушла Эльза. Это была первая ласточка. Четырнадцатого июня 1941 года в половине третьего ночи нас разбудили стуком прикладов в дверь. Мама сначала упала в обморок, потом взяла себя в руки и сказала, чтобы в большую простыню собрали вещи, а меня попросила взять драгоценности. Сама она забрала альбом с семейными фотографиями. За одну ночь 10 тысяч наиболее известных еврейских семей были вывезены из Риги. Наша семья попала сначала в Красноярский край. Сестра Таня с мужем Мишей и маленьким сыном Веней вместе с 35 тысячами евреев погибли от рук нацистов около железнодорожной станции Румбула. Веню ударили головой об стену на глазах Тани… Они шли на расстрел в колонне одними из первых — так рассказала женщина, которой чудом удалось спастись в тот страшный день. В Румбуле погибли также мамин брат и папин брат с женами. Расстреляли почти всех учеников моей школы…
– Как складывалась дальше ваша жизнь в ссылке?
– Настоящая трагедия была впереди: 9 декабря ночью пришли за отцом. Когда его уводили, он оглянулся на меня: «Сын, будь всегда честен!» Это были его последние слова, которые я слышал. Когда вскрылся Енисей, нас повезли в Туруханск, затем в Туру, столицу Эвенкийского автономного округа. Там нас поселили в бараке, жить в котором было невозможно: зимой стены насквозь промерзали. Сестра с двумя высшими образованиями, включая консерваторию, владевшая пятью языками, машинописью, оказалась в мужской бригаде на подледном лове рыбы. Мне запретили учиться в советской школе и отправили долбить вечную мерзлоту. Потом произошло чудо — меня взяли в теплую мастерскую, я стал учеником бондаря, делал бочки для засолки рыбы. Там меня заметил механик электростанции и взял к себе в помощники.
– Как вы попали на фронт?
– Я понимал, что если меня не возьмут на фронт — мы все погибнем. В военкомате мне многократно отказывали: «Таких, как ты, не берем!» Мама знала о моих намерениях и хранила молчание. Но тут случилось неожиданное. В январе 1944 года с фронта на костылях героем вернулся Зяма, сын наших соседей по бараку. Когда нас ночью высылали из Риги, он был на вечеринке. Утром пришел — квартира опечатана, никого нет. Двадцать восьмого июня 1941 года он был мобилизован в Красную армию, защищал подступы к Ленинграду, был тяжело ранен, награжден орденом Красного Знамени. В поисках родных он дошел до Михаила Калинина. При его участии Зяме сообщили о местонахождении матери и сестры. Узнав о моем желании пойти на фронт, Зяма взялся помочь. Моя мама не стала возражать и сказала: «Пусть мой сын поступает, как сам хочет». Зяма пошел со мной к военкому и на своем примере сумел доказать, что знающий несколько языков еврей из Риги, у которого отец в лагере, а мать с сестрой в ссылке, может служить и быть полезным в армии. Так меня призвали добровольцем в армию с направлением в Красноярск и дальше в разведывательную роту.
– А что стало с вашим отцом?
– Маме и сестре разрешили вместе со мной выехать из Туры. Когда мы в июне плыли обратно по Енисею, на теплоходе с нами возвращался генерал. У мамы оставалась единственная ценность — швейцарские золотые часы, она их ему продала, чтобы в Красноярске купить еду для отца. Тогда у нас приняли посылку — почти полный мешок продуктов. И лишь спустя время мы узнали, что в тот момент отца уже не было в живых: он умер еще в феврале от дистрофии.
– Как началась для вас война на передовой?
– Сначала я попал в Омск в 320-й запасной полк, в разведшколу. Там была жесточайшая дисциплина и тяжелые условия жизни. Я учился переносить мыслимые и немыслимые тяготы. Уже через месяц я был переведен в разведроту командиром отделения. С трудом, благодаря сердобольной женщине-врачу, прошел медкомиссию. Она тогда сказала: «У таких доходяг сила духа больше». Комиссия дала мне добро, и я поехал на фронт. Я принимал участие в боях Второго Белорусского фронта. Жизнь распорядилась так, что я сразу попал в распоряжение командира артиллерийского соединения полковника Меерсона. Каждый День Победы я вспоминаю моего полковника благодарным словом — он не один раз спасал мне жизнь. Меерсон сразу всё понял о моем происхождении. Разведчики приняли меня хорошо, хотя сначала посмеялись, что я, еврей, оказался на войне, в разведке. Но это было до первого военнопленного, пока они не услышали, как я говорю по-немецки. К тому же я владел готическим письмом, на котором писались все приказы вермахта. При переправе через Одер в апреле 1945-го я был тяжело ранен, но и тогда, перебинтованный, оставался под командованием Меерсона. После ранения меня демобилизовали, полковник отправил меня домой, сказал, что теперь я нужнее матери и сестре.
В 1978 году в Нойбранденбурге меня наградили высокой правительственной наградой ГДР — Серебряным знаком чести за освобождение города. Когда мне его вручали, извинились, что не могут дать Золотой, потому что Золотой знак чести только у Брежнева…
– Насколько мне известно, со своей женой вы живете более полувека. Поделитесь секретом такого долголетия.
– С моей женой Надеждой мы познакомились прямо на рабочем месте. С тех пор мы вместе уже 57 лет. У нас было всё: я завоевывал ее любовь, мы вместе были в геологических экспедициях и ночевали в одной палатке, работали над одними темами… Надежду очень тепло приняла моя мама. В день нашего приезда в Ригу она встречала нас белыми цветами, а у вокзала стояла роскошная бричка, запряженная лошадьми. В гривы были вплетены ленты, повозка украшена цветами. Мы медленно ехали по городу, а мама рассказывала моей жене о достопримечательностях. Так мама подарила Надежде Ригу и свое расположение…
– Ваша мама уехала в Тель-Авив в 1955 году. Почему вы не приняли такое решение?
– Я очень люблю Израиль, но остаться жить там я не смог: моей Родиной навсегда стал Петрозаводск, где я встретил любовь, создал семью, получил квартиру и много лет, энтузиазма и сил отдал работе в филиале Академии наук.
Наталья ЛАЙДИНЕН, Россия
Комментарии:
Добавить комментарий:
Добавление пустых комментариев не разрешено!
Введите ваше имя!
Вы не прошли проверку на бота!