Большой артист на маленькие роли

Но все-таки достаточно внушительную часть огромного послужного списка артиста Марка Наумовича Перцовского (родившегося 9 сентября 1906 года в Харькове, а первые уроки актерского мастерства получившего в столичной студии под руководством Юрия Завадского, до переезда в столицу успевшего поработать в Театре рабочей молодежи и Рабочем театре в Баку) действительно составляли небольшие, эпизодические роли так называемого второго или вовсе третьего плана. Вспомнить хотя бы Гортензио сначала в выпущенном в 1935-м спектакле Алексея Попова, а потом и в вышедшем в 1961-м телевизионном фильме Сергея Колосова «Укрощение строптивой» по Шекспиру или отца Саши Кригера в кинокартине Михаила Калика «До свидания, мальчики!» (1966), другие образы, среди которых не было ни одного случайного, проходного.
Причиной тому — серьезное, можно даже сказать, рыцарское, донкихотовское отношение Перцовского (из-за высокого роста и худобы и впрямь напоминавшего героя Сервантеса) к профессии, предполагающее умение в каждом персонаже независимо от количества отведенных на его долю реплик разглядеть живое существо с только ему присущими чертами характера. А также — особенностями поведения, речи и внешности.
Следует уточнить, что последняя была у Марка Наумовича Перцовского довольно специфической, и никакие чудеса грима не позволяли ему измениться совсем уж до неузнаваемости. Но, тем не менее, когда он выходил на театральные подмостки (а Перцовский был прежде всего театральным актером), перед зрителями неизменно представал новый человек, глядя на которого нельзя было остаться равнодушным.
Большинство его героев вызывали улыбку, и вместе с тем их так и тянуло пожалеть. Уж больно они были нелепы и внутренне беззащитны, одиноки. И здесь, наверное, самые яркие примеры — капризный, немного эгоистичный взрослый ребенок Палья из «Осенней истории» по А. Николаи в режиссуре Елены Медведевой (1986) и по сигналу плачущий и поющий дедушка из спектакля Павла Хомского «Моя профессия — синьор из общества» Дж. Скарначчи и Р. Тарабузи (1982), которого взяли напрокат, видимо, из богадельни, чтобы предприимчивый глава семейства Папагатто мог продемонстрировать вопиющую нищету своего жилища.
Были в созданной Марком Перцовским галерее и те, кого хотелось ненавидеть (скажем, жестокий и расчетливый барон Реньяр из драмы «Тот, кто получает пощечины» Л. Андреева в режиссуре Марии Кнебель и Александра Бурдонского, 1972). Были среди актерских творений Перцовского и пустые демагоги (вроде Уара Кирилловича Бодаева из «Леса» А.Н. Островского в постановке Владимира Мотыля, 1978). Однако в подобных случаях сидевшие в зале зрители непременно ощущали определенную дистанцию между героем и артистом, который, кстати, и вне сцены был неизменно ироничен, но при этом всегда доброжелателен и открыт для общения.
И ему было что рассказать. А коллеги могли многому у него поучиться. И в первую очередь — способности в самых тяжелых ситуациях помимо чисто профессиональных качеств сохранять честь, достоинство, некий внутренний личностный стержень. Все те редкие человеческие качества, без которых, как мы знаем, не может состояться ни одна крупная творческая личность.
Майя ФОЛКИНШТЕЙН, Россия
Фото из архива Музея ЦАТРА