Знаковое дело

– Елена Анатольевна, можно ли хотя бы предположительно назвать день, когда Михаил Ходорковский выйдет на свободу?
– Когда Ходорковского выпустят? Сложно сказать. Это зависит от многого. И, как ни странно, в обратную сторону, от того, когда его выпустят, зависит, как станет развиваться страна, что очень важно. Безусловно, его выход из тюрьмы будет свидетельствовать о серьезных переменах внутри власти, о направлении внутренней политики в сторону либерализации, демократизации. Думаю, когда-нибудь его выпустят, и надеюсь, что с ним ничего не случится, его не зарежут, не убьют (мы уже это проходили в первом деле).
Мы с Ходорковским однажды говорили о российской судебной системе. Он сказал: «Кто такой сегодняшний российский судья? Это мелкий чиновник, назначенный другим мелким чиновником по рекомендации третьего мелкого чиновника». Именно поэтому это дело знаковое не только с точки зрения содержания, но и с точки зрения того, как будет принято по нему решение. В России на сегодняшний день около 400 тысяч заказных дел. Сидят бизнесмены, у которых либо отобрали бизнес, либо их свалили с конкурентного экономического поля. Поэтому, если Михаил Борисович выйдет, будет значительно легче пересматривать такие приговоры. Причем в наших тюрьмах от «заказников» большая польза — это образованные, серьезные люди, их ставят старшими. Но они не должны сидеть в тюрьме, потому что это прямой ущерб экономике, стране, власти.
Прошло более полувека с тех пор, как умер Сталин, а мы до сих пор не можем успокоиться! Общество не может успокоиться. Кто в первую очередь выступает сегодня критиком того противоречивого и разного времени, в которое были совершены величайшие преступления в отношении собственных граждан и достигнуты величайшие успехи? Члены семей, потомки! И представьте, что у нынешних «заказных» заключенных тоже есть семьи, дети. Ведь такие вещи, как неправедный суд и приговор, не прощаются. Это пытка несправедливостью. Поэтому главная задача власти — разобраться с неправедным судом. Конечно, судейское сообщество меняется. Все судьи — живые люди. Другой вопрос, что за последние десятилетия система назначения судей и огромная развивающаяся в стране коррупция привели к тому, что число назначенных по кумовству, за деньги и прочее судей превысило обычную норму «плохих специалистов», которая имеется в любом профессиональном сообществе.
– Насколько реально следующее дело Ходорковского? А затем и пятое, седьмое?
– Что касается третьего дела, оно существует. Другой вопрос, будет дан ему ход или нет. За последние год-полтора в отношении дел Ходорковского удалось переломить общественное мнение, в том числе внутри правоохранительных органов, благодаря тому, что была прорвана информационная блокада. Да и сарафанное радио в России еще никто не отменял… Люди ходили на судебные заседания и, выходя из зала суда, рассказывали, что «это не похоже на судебный процесс». Если туда приходили студенты юрфака МГУ, то спустя короткое время после начала заседания они начинали смеяться и их выгоняли из зала. Потому что то, что студентам преподавали в университете, и то, что им довелось наблюдать на судебном процессе, ни в коей мере не совпадало. Например, из приговора Ходорковскому следовало (я неоднократно рассказывала это журналистам, тем не менее повторюсь), что владение физическим или юридическим лицом двумя пакетами акций в конкурирующих акционерных обществах является потенциальным преступлением, ибо, голосуя пакетом в одном АО, вы организуете хищение во втором, поскольку это может привести «к недополучению вторым АО прибыли и потенциальных дивидендов». Полный абсурд. Затем: для акционера АО опасно голосование, невыгодное другому акционеру, — так как в приговоре оно расценено как хищение у другого акционера. Далее из приговора вытекало, что создание трансграничных холдингов в двух юрисдикциях с различными налоговыми режимами есть потенциальное преступление, потому что одно из государств неизбежно теряет налогооблагаемую базу. Таким способом якобы происходит хищение налоговых средств. Также теперь опасно создавать холдинги, «дочки» которых имеют сторонних акционеров: холдинговой компании может слишком дорого стоить заключение сделок с такими «дочками», поскольку извлечение из них прибыли могут расценить как хищение. А самое, на мой взгляд, негативное последствие этого приговора в том, что он может повлиять на решения по другим заказным делам.
– Верно ли впечатление, что чиновники боятся политического влияния Михаила Ходорковского?
– Дело в том, что Михаил Борисович невольно, сам того не желая (твердо это могу вам сказать, поскольку мы с Ходорковским неоднократно обсуждали то, что он никогда не стремился заниматься политикой), стал самостоятельной политической фигурой. Причем сделано это руками власть имущих. Он — мощная личность, намного умнее и образованнее большинства представителей нынешнего чиновничества. Поэтому Михаил Ходорковский, даже если этого не желает, воспринимается ими как конкурент. Махатма Ганди однажды сказал, что каждый политик должен посидеть в тюрьме. Мой отец это ощутил на себе — его арестовали за участие в ГКЧП в августе 1991-го, и за полтора тюремных года для многих соотечественников он стал героем. Ему приходило столько писем от самых разных людей, сколько он не получал на посту председателя Верховного Совета СССР! Поэтому, сколько бы Михаил Борисович ни говорил, что не собирается идти в политику, власти всегда будут опасаться, что, выйдя из тюрьмы, он уйдет именно в политическую деятельность, причем получит поддержку граждан. Да и интерес к нему на Западе огромен. Например, в ноябре 2010 года я читала в Германии (в Берлине) цикл лекций «Закон и порядок в современной России» и пообщалась за это время с множеством немецких парламентариев, которых чрезвычайно интересовало дело Михаила Ходорковского. Вообще, судьба Ходорковского волнует многих европейцев. К сожалению, она вызывает существенно меньший интерес у большинства представителей российской общественности и СМИ. Хотя, конечно, и среди российских журналистов тоже есть те, кто не равнодушен к его драматичной судьбе. Вот Валерий Панюшкин сделал удивительно талантливую и абсолютно не заказную книгу о процессе «Ходорковский. Узник тишины» с подзаголовком «История про то, как человеку в России стать свободным, и что ему за это будет». Кстати, тираж книги уже полностью раскуплен.
– В этом случае, как говорится, комментарии излишни… Расскажите, пожалуйста, как вы оказались в рядах адвокатов Михаила Ходорковского?
– Я пришла в команду, когда возбудили второе дело и Ходорковского перевезли в Читу в следственный изолятор. Как я представляю себе эту историю, Михаил Борисович услышал мое выступление на радио «Свобода», где говорилось о реформе адвокатуры, в частности, о возможном существенном ограничении прав адвокатов. В том интервью на заданный мне вопрос: «Боитесь ли вы?» — ответила, что «не боюсь никого». Вот это мое «не боюсь», вероятно, и сыграло решающую роль. Мне предложили полететь в Читу. «Почему я?» — «Вы занимаетесь политическими процессами, политической юриспруденцией, здесь много кассационного права». Кроме того, поскольку Михаила Ходорковского обвиняли не в уголовном деле, а в том, что он лоббировал политические партии, я оказалась фигурой, вставшей между различными интересами, так как, принадлежа одной партии, принимаю практически все оппозиции. Будучи «красной», я могу разговаривать с Г. Каспаровым, с И. Хакамадой, с Н. Рыжковым, с «яблочниками», с правозащитниками, что умеют далеко не все.
Беседовала Юлия СЕДОВА, Россия
Фото Сергея КузнецовА