Давид Загоскин. От авангардизма к реализму

1917 год. Как и многих других молодых людей из еврейских местечек, Давида закрутила буря революционных событий, он возвратился в родной Сураж. А в 1918-м переехал в Саратов, который в те годы стал культурным центром. Здесь, на волжских берегах, прошли четыре года жизни молодого художника. Он продолжил учебу в Саратовских высших художественно-технических мастерских. Саратов переживал бурное время, рождались новые художественные направления. Давид примкнул к авангардистам. Много позже, в конце войны, разбирая архив дяди, я увидел напечатанный на гектографе журнал саратовских футуристов с его статьей. В 1992 году вышел альбом «Неизвестный авангард», где помещены две работы Давида Загоскина того периода. Сегодня в числе других они хранятся в Саратовском художественном музее им. Радищева.
С 1921 года начинается постепенный отход от «левизны», и Давид возвращается к реализму. Его все больше интересует творчество великих русских живописцев и западноевропейских мастеров. Продолжая учебу, Давид и сам начинает преподавать: «Цвет и живопись нужно видеть даже в черном и белом. Ничего бесцветного нет». Этому принципу художник следует и в дальнейшем, что видно на литографических монохромных листах.
В 1922 году саратовская печать сообщила: «Для преподавания в Петрограде Саратов покинул один из талантливых местных живописцев Д. Загоскин. Его работы приобрел музей им. Радищева».
В Петрограде-Ленинграде Давид прожил 20 лет. Там он продолжил педагогическую деятельность — сначала в ВХУТЕИНе (Высшем художественном училище), а позже в Академии художеств. Но главным событием середины 1920-х стало создание общества «Круг художников», одним из организаторов которого был мой дядя. Те годы, полные надежд, когда партийное око еще только набирало силы, способствовали появлению множества творческих объединений, одним из которых стал «Круг». В него входили в основном недавние студенты Высшего художественного училища. В декларации «Круга» подчеркивалось, что целью объединения были устремленность к будущему, создание «стиля эпохи».
Эту короткую историю я услышал гораздо позже, в Доме художников, где проходила выставка работ Давида. Сидевшая рядом со мной пожилая женщина рассказала: «1928 год, идет заседание “Круга”, Давид Загоскин в президиуме. Лидия Тимошенко рядом со мной. Смотрю, она что-то пишет на бумаге и посылает в президиум Давиду. В записке: “Я тебя люблю и готова стать твоей женой”. Так возникла новая семья, союз талантливых художников».
За время существования сообщества «Круг художников», а оно прекратило свою деятельность в 1932 году, прошли четыре выставки, в каждой из которых принимал участие Давид. Одной из наиболее ярких его картин стала «Швея». Молодую женщину, сидящую за швейной машинкой, обнимает стоящий позади нее маленький сын. В настоящее время картина хранится в Русском музее в Петербурге.
В1932 году объединения художников постановлением партии перестали существовать. Все, что не укладывалось в прокрустово ложе соцреализма, называлось формализмом, с которым беспощадно боролись. Был создан единый Союз художников СССР.
Я побывал в доме Давида, когда они жили с женой в небольшой комнате на Греческом проспекте. Из окна был виден сквер, а за ним краснел кирпичный массив католической церкви, перестроенной под больницу. Этот пейзаж, но уже с зимним катком, сохранился на одном из графических листов. Рядом с окном стояла детская кроватка, где лежал маленький Коля, их сын. Вокруг — на столе, полках — стояли банки с кистями. В 1936 году Давид и Лида работали над росписями для Дворца пионеров в бывшем Аничковом дворце.
Когда началась война, Давид Загоскин, как и многие его товарищи по Союзу, занимался маскировкой боевых кораблей Балтфлота, стоявших вдоль невских набережных. Пришли тяжелые для горожан и защитников Ленинграда дни. Голод становился неизбежной реальностью. Приближалась зима.
В октябре – ноябре мы часто встречались с Давидом — Союз художников на улице Герцена находился недалеко от нашего дома. Как-то мама раздобыла щепотку какао, нагрела в печке чайник. Комната наполнилась ароматом давно забытого напитка. Дядя был очень растроган, он понимал, что мама эту капельку какао могла отдать нам — мне в то время шел 12-й год, а сестре исполнилось семь лет.
Последний раз я видел Давида в конце января 1942 года. Прошло больше месяца после нашей встречи, и мы решили навестить его. По узкой тропе на заледенелой улице дошли до проспекта Декабристов, где в старом трехэтажном доме жил Давид с женой. Большая комната, она же мастерская. У печки-«буржуйки» в низком кресле сидел дядя, держа в руках кружку. Небритый, исхудавший, с потухшими глазами, обжигаясь, он пил горячую воду. Вдруг голова его запрокинулась, и он потерял сознание. Мама обратилась к жене, стоявшей у окна с ребенком. «У вас есть что-нибудь?» Увы, в доме ничего не было. Мама выбежала из комнаты и через несколько минут вернулась со стопкой, на донышке которой белела маленькая горка сахарного песка — дала соседка. Через пару минут Давид пришел в себя. Поздно вечером 3 февраля, в день рождения дяди, раздался стук в дверь. «Кто там?» Это была Надя. «Давидка умер…» — произнесла она.
Через 17 дней с большим трудом был найден гроб. Когда укладывали Давида, рядом с ним в гроб положили его маленького сына. Однажды утром мы не услышали его писка...
…Как-то я открыл в Интернете «Книгу памяти погибших в Ленинграде блокадников». На букву «З» прочитал: «Загоскин Давид и Загоскин Леонид», дата смерти — февраль 1942 года, место захоронения неизвестно». Всего в книге почти 600 тысяч имен. Моих родных — восемь. Имя Давида Загоскина записано и в памятной книге «Яд ва-Шем».
Осенью 1942 года вышел журнал «Ленинград» № 1, который я храню как реликвию. В нем напечатан очерк о выставке ленинградских художников. «В январе, когда город зарос сугробами, открылась большая выставка, посетители толпились у работ Серова, подолгу стояли перед серией работ Загоскина...»
…В середине 1980-х мне захотелось снова посетить места моего детства, родину отца и деда. Знакомая сутолока на перроне, и вот я в Витебске. Когда-то до Суража добирались на пароходе часов пять. Теперь автобус за час домчал меня до места. Трудно было узнать постаревший городок, но свою улицу я нашел, спросив у прохожего о бане с высокой трубой. «Еврейская баня?» — переспросил он и указал путь. Вышел на нашу Мельничную улицу, остановился... «Вы кого ищете? А, вы внук Хаима Загоскина! Еврейский вопрос? Так его немцы решили за два часа».
Я прошел до конца улицы, вернулся к тому месту, где стоял наш дом, и спустился к берегу Двины, теперь пустой, без длинных плотов, пахнувших влажным деревом. Набрал в мешочек суражской земли, еще раз взглянул на реку, поднялся по склону наверх и отправился к автобусной остановке...
Часть земли высыпал на могилу деда и родителей, а другую — на длинный холм братской могилы Еврейского кладбища, где мог быть похоронен Давид...
Исаак ЗАГОСКИН, MD, США