Светящиеся краски Сутина

Позднее признание получил Хаим Сутин, да и то неполное: его знают и не знают. Знатоки живописи в Европе и Америке почитают его творчество. А в России Сутин известен мало. Марк Шагал — это да! А кто Хаим Сутин?!. Хотя Константин Коровин считал, что Сутин «входит в число пяти-шести лучших художников мира». «А кто такой Коровин?» Репина знают, а Коровина — не очень.
Итак, Хаим Сутин, сын еврейского портняжки из местечка Смиловичи под Витебском. Хаим — десятый ребенок в семье, родившийся в 1893 году (точная дата неизвестна), а всего «сутинят» было одиннадцать штук. И выпала Хаиму доля быть подмастерьем портного: нитки, иголка да ножницы. А он поменял их на кисти и краски. Родители и соседи — ортодоксальные евреи — разводили руками: цудрейтер (сумасшедший), да и только. Но Хаим твердо пошел по выбранной дорожке. Юношей перебрался в Вильно и поступил в школу изящных искусств (это вам не брюки строчить!). Хлеб зарабатывал, ретушируя фотографии.
В 1913 году 20-летний Сутин отправился в Париж. Ну, куда еще податься бедному еврейскому художнику? Париж грезился ему Меккой искусств, и город оправдал его надежды, хотя, конечно, не сразу. В Лувре он замирал от восторга, созерцая полотна Рембрандта, Курбе и Сезанна. В остальное время почти нищенствовал, перебиваясь случайными заработками. Разгружал вагоны на Монпарнасском вокзале, одно время работал на заводе «Рено». Что касается пристанища, то Сутин нашел его в квартале Монпарнас, сначала в одной из «ячеек» знаменитого дома «Улья», затем в другом общежитии интернациональной богемы — «Сите Фальгьер». Его соседями были выходцы из России — Александр Архипенко, Марк Шагал, Жак Липшиц и Осип Цадкин. Русскую колонию разбавляли французы — художник Фернан Леже и поэт Блез Сандрар.
Но сдружился Сутин не с ними, а с итальянцем Амедео Модильяни. Сошлись два антипода: настороженный и грубоватый, малознающий и малоначитанный провинциал из России и стопроцентный горожанин, эрудированный, изысканный и красивый итальянец. Кстати, Модильяни сделал несколько портретов Сутина. Один из них хранится в Национальной галерее в Вашингтоне.
Хаим Сутин плохо вписывался в парижскую богему, раскрепощенную, веселую, шальную, с дикими фантазиями и необузданными поступками. Одна из моделей Модильяни, Люния Чековска, вспоминая, отмечала: «Сутин никогда по-настоящему не входил в наш круг, держался особняком... Он вечно забивался в угол и прятался там, как испуганный зверь». О том же писал Илья Эренбург в своих мемуарах: «В самом дальнем углу сидел Сутин. У него был вид перепуганный и сонный; казалось, что его только что разбудили. Он не успел помыться, побриться; у него были глаза затравленного зверя, может быть, от голода. Никто на него не обращал внимания».
«Зверь из Смиловичей», оказавшийся в Париже. Жившие с ним рядом художники изобретали то кубизм, то супрематизм, то еще какой-то неведомый до этого «изм», а Сутин упорно искал свой стиль. Рисовал не совсем точные натюрморты, цветы, сомневался в своих способностях и часто уничтожал только что нарисованное: опять не то!.. Писал под влиянием Сезанна, но вносил в свой рисунок особый драматизм, который и стал фирменной чертой Сутина. На одном из натюрмортов селедки на блюде извиваются, словно от боли, предчувствуя свой конец, а вилки тянутся к ним, как руки голодающего. Не натюрморт, а финал жизни... Рисовал Сутин и пейзажи. Они выходили у него будоражащие, почти апокалиптические. Сутин работал с агрессивными цветами (преимущественно ярко-красными). Краски на его полотнах пылали, а перспектива была перекошена.
Вот уж кто не был реалистом, так это Сутин. Это был не немецкий экспрессионизм, а какой-то свой, сутинский, где дома опрокинуты набок, деревья повержены, будто ураганом. Люди — их лица и фигуры — демонстративно являли собой уродства и аномалии. А если и походили на нормальных, то заставляли вспоминать «униженных и оскорбленных» Достоевского. Никакой красивости, никакой внешней гармонии, напротив, у Сутина все некрасиво (в этом смысле он похож на Тулуз-Лотрека). Зато выявлен внутренний мир человека, дисгармоничный и скорбящий (а чему радоваться? Мир ужасен — вот философия живописи Хаима Сутина).
Конечно, картины с подобным «содержанием» было трудно продать, они почти и не продавались. Но Сутин не особенно переживал из-за этого. Он жил особой жизнью, вне быта, всегда неухоженный, заброшенный, сторонящийся женщин, весь растворенный в своем творчестве. Общавшийся с ним Роберт Фальк описывал его так: «Он большой чудак, странный. Большого роста, колоссальный толстый нос; большой рот, низкий лоб и чудесные глаза. Красивые, горячие, человеческие. Когда я увидел эти глаза, стало понятно, что он так пишет».
Сутин писал как бы для себя, не для знатоков живописи, не для толпы и мог бы остаться совсем незамеченным и не открытым, но помог Модильяни. Умирая, Модильяни сказал своему агенту по продаже картин, известному польскому поэту Леопольду Зборовскому: «Не тревожься, я оставляю тебе вместо себя гениального Сутина». И Зборовский стал продвигать картины Сутина «на рынок». Первая удачная покупка принадлежит американскому врачу и коллекционеру Альберту Барнсу, который купил полотно Сутина «Портрет молодого кондитера в белом колпаке». Это произошло в 1922 году. Американец увидел необычного с большими печальными глазами человека и воскликнул: «О, это первый сорт!» Состоялась сделка, о которой впоследствии нищий художник и богатый коллекционер вспоминали по-разному. Сутин: «Никогда себе не прощу, что пошел на поводу у этого невежды и дал себя так провести...» А Барнс вспоминал: «Наконец привели ко мне его — пьяного, больного, несчастного. И я уговорил его за гроши отдать все, включая даже те пять картин, которые он собирался сжечь!»
Для одного гроши, для другого — миллионы. Разное измерение денег. Впоследствии Барнс очень гордился картинами Сутина и выставил их рядом с работами Ренуара, Пикассо и Модильяни в галерее своего фонда в Пенсильвании. С легкой руки Барнса дело пошло, и Зборовский уже не имел головной боли в реализации картин Сутина. Появились деньги. Некоторое время Сутин жил на широкую ногу, стал хорошо одеваться и даже брал уроки французского языка, чтобы избавиться от сильного акцента. Но вскоре возбуждение, связанное со свалившимися как снег на голову деньгами, улеглось, и художник вернулся к прежней скромной жизни, к поношенным пиджакам и свитерам.
Работал Сутин всегда быстро, почти не давая себе времени на раздумья. «Он вынашивал замысел по несколько месяцев, — вспоминала его знакомая, скульптор Хана Орлова, — и когда тот созревал, начинал яростно, лихорадочно писать, иногда заводил патефон и ставил какую-нибудь из фуг Баха. Как только заканчивал картину, его охватывала слабость, наступала депрессия».
Оценивая творчество Сутина, Роберт Фальк писал в «Беседах об искусстве»: «Совершенно непередаваем в репродукции — он весь на цвете... У него так: пишет он, к примеру, 20 вещей, из них 10 — скверных, 3 — посредственных, 2 — прекрасных... Ранние вещи под сильным влиянием Ван-Гога — бурный, извергательный прием, форма, сдвинутая, все рвалось изнутри. Последнее его увлечение — Коро, стремление к тихому искусству...»
Далее Фальк описывал свой визит в последнюю квартиру Сутина (а квартиры он менял часто): «Дверь не заперта. В первой комнате открытый чемодан на полу и куча грязного белья. Во второй — прекрасный старинный стол черного дерева, три жестянки из-под консервов. В третьей комнате роскошная кровать с грязным-прегрязным кружевным бельем. На ней спит Сутин под атласным рваным одеялом небесно-голубого цвета. Больше ничего из вещей. На полу возле кровати разостлана газета, и на ней его костюмы...»
Словом, очень одинокий, непрактичный и рассеянный художник. А в творчестве — глубоко неудовлетворенный собой и неистовый. Если работа его не устраивала, бежал на кухню, хватал нож и кромсал холст. Затем иногда сдирал его и сжигал. Зборовский старался побыстрее забрать у Сутина готовые картины, дабы спасти их от «расправы». Случалось, что Сутин выкупал что-то из своих ранних вещей — исключительно затем, чтобы их уничтожить. Одну из картин Сутина, «Гротеск», проницательный критик назвал «безжалостной, жестокой работой, проникнутой презрением к самому себе».
Почти всю жизнь Хаим Сутин не мог найти себе место: менял квартиры, рвался из Парижа, надолго уезжал в деревню или на средиземноморское побережье, но в тихих и прекрасных местах создавал самые неистовые и буйные пейзажи — такова была натура художника. Как заметил американский галерист Дункан Филлипс, «пейзажи Сутина реагируют на грядущие катастрофы, у него словно предчувствие агонии нашего мира, тотальной войны».
В середине 1920-х годов Сутин создает серию картин с изображением мертвых животных. Им нарисованы многочисленные натюрморты, изображающие куски мяса, общипанную птицу, кроличьи и индюшачьи тушки. Но, в отличие от Рембрандта (знаменитые «Забитые быки»), Сутина не интересовали анатомические подробности, он скорее создавал некую цветовую оргию, пляску смерти. Однажды в своей мастерской Сутин повесил огромную коровью тушу, приобретенную на бойне, и с упоением рисовал ее. Помощница художника Полетт Журден вкачивала в мертвое животное свежую кровь, чтобы Сутину было легче передать на холсте яркий красный цвет. Об этой туше прослышал инспектор службы санитарии и попытался ее изъять. Сутин был в отчаянии, а Полетт взмолилась: «Ради Б-га, не делайте этого! Художнику нужно непременно закончить картину». Инспектор сдался...
В 1927 году в Париже состоялась первая персональная выставка Сутина. В последующие годы художник отказался от экспрессивной манеры живописи и перешел на сдержанный лирический стиль. Однако возникшая в Европе угроза фашизма заставила Сутина вновь обратиться к взрывному, кричащему письму. Будоражила художника и распространяющаяся по Европе волна антисемитизма. В 1939 году Сутин повстречал Герду Грот, молодую женщину, бежавшую из нацистской Германии. Она много сделала для улучшения быта Сутина и, зная о его язве, приучила к диете. Соседом Сутина и Герды был американский писатель Генри Миллер. «Этажом ниже тихо живет художник Сутин со своей рыжеволосой подругой», — писал Миллер в своем дневнике в 1939 году. — Похоже, он стал ручным и пытается прийти в себя после прежней бурной жизни».
Тихая жизнь Сутина и Герды была нарушена вступлением гитлеровской армии во Францию. Герда Грот оказалась в концлагере. «Сейчас все кругом рушится, все происходящее несет людям горе, — в отчаянии сообщал Сутин другу после того, как увезли его подругу. — Чтобы забыть об этом кошмаре, я пишу картины, рисую, читаю». Сутину повезло, что он не попал в лагерь.
А в Париже тем временем гестапо организовало охоту на евреев. Сутину пришлось скрываться от фашистских облав в деревушках Иль-де-Франса. Там он продолжал писать картины, и они проникнуты ощущением надвигающейся гибели. Гибель пришла совсем с другой стороны. Подвело здоровье. Сутин мучился от анемии и страшных болей. Его отвезли в Париж к хорошему хирургу. Операция была сделана, но слишком поздно, и Сутин умер от прободения язвы 9 августа 1943 года в возрасте 50 лет.
Среди немногих, кто пришел проститься с ним на Монпарнасское кладбище, были Пабло Пикассо, Жан Кокто и еще один писатель — Макс Жакоб. А дальше... дальше посмертная слава, но еще раз отметим, слава неполная. В основном его картины демонстрируются в США: в галерее Филлипс в Вашингтоне, Музее современного искусства в Нью-Йорке, Художественном институте в Чикаго и других музеях по всей Америке. В Советском Союзе Хаим Сутин даже не упомянут в «Популярной художественной энциклопедии» (1986). Национальностью не вышел?..
Его друг, художник и критик Жак Липшиц, отмечал: «Сутин был одним из немногих художников XX века, кто мог заставить краски излучать свет. Это то, чему нельзя выучиться. Это — дар Б-га».
Юрий БЕЗЕЛЯНСКИЙ, Россия