Мэри, Розамунда и другие...

Люсино будущее.
Другую женщину-клерка звали Софи. Она уже много лет как овдовела. Софи одна вырастила трех дочерей. Две из них отпочковались, вышли замуж и нарожали детей, а младшая, некогда любимица, сидела на шее матери и создавала ей кучу проблем. Софи так и не устроила свою личную жизнь и даже некоторым образом гордилась этим, повторяя, что всю себя отдала девочкам, которые ни одному потенциальному отчиму все равно были бы не нужны. Софи знала один иностранный язык — идиш, которому ее научили родители — иммигранты из украинского местечка. Из русских песен Софи любила напевать «Очи черные». Она была рыжеволоса, пышно-кудрява и немного истерична. Люсю она вначале не замечала. Та обижалась, но потом, когда узнала, что у Софи в то время были серьезные проблемы с младшей дочерью, поняла, что бедной женщине было просто не до нее и вообще ни до кого. Младшую дочь Софи звали Лаура. Она иногда приходила в библиотеку, одетая очень бедно и неряшливо. Лаура клянчила у матери деньги. Частенько девушку сопровождал ее бойфренд, чернокожий мужчина с безумным взглядом и множеством тоненьких косичек, увенчанных тюрбаном на голове.
– О Господи! Вейз мир! Дай мне силы все это вынести! — возводила Софи глаза к небу при виде этой нелепой парочки. Но все же открывала сумочку и давала дочери то пятерку, то десятку.
Все остальные сотрудники тоже охали и ахали и громким шепотком жалели Софи. Двадцатисемилетняя Лаура страдала психическим расстройством и проживала в интернате для психически больных, где также находился и ее бойфренд. Сей интернат располагался недалеко от библиотеки, что позволяло Лауре частенько наведываться к матери. Каждый раз после визита Лауры Софи удалялась в кухню, которая также служила комнатой отдыха, и тихо плакала. Никто из сотрудников ее не беспокоил. Все входили в положение.
Однажды Люся пришла в библиотеку к часу дня — во вторую смену, и увидела в кухне незнакомую симпатичную женщину лет пятидесяти с небольшим. У нее были короткие прямые седые волосы и правильные, словно выточенные, черты лица. Женщина медленно поедала ланч и одновременно что-то читала. Ну, Люся, как вежливый человек, естественно, сказала ей:
– Привет! Меня зовут Lucie. А как вас зовут?
Незнакомка оторвала взгляд от книги, посмотрела на девушку с сочувствием и пониманием (что, мол, взять с новой иммигрантки?) и очень четко объяснила:
– Меня зовут Мэри, но вы должны называть меня мисс Морган, потому что я здесь босс. Запомните, пожалуйста, мисс Морган!
Люся так и приросла к стулу. Оказывается, Салли не была самым главным боссом в библиотеке, над ней еще возвышалась Мэри. Но где она отсутствовала целых три недели, и почему ей, Люсе, о Мэри никто ничего не рассказал? Теперь Мэри решит, что Люся не только новая иммигрантка со всеми вытекающими отсюда незнаниями американской жизни, но и в добавок позволяет себе фамильярничать с начальством. Этого только не хватало.
– Простите, пожалуйста, мисс Морган! Я про вас не знала, — пробормотала Люся и пулей вылетела из кухни.
Потом выяснилось, что мисс Морган просто была в отпуске, который провела в Мексике. Она показала сотрудникам кучу фотографий пляжей, каньонов и пирамид. Люся жадными глазами впивалась в мексиканские красоты. Ее душа, униженная бедностью и израненная подводными камнями неустроенного быта, с жадностью впитывала новые впечатления.
При ближайшем рассмотрении и по мере узнавания Мэри оказалась совсем не строгой и отнюдь не формальной начальницей. Единственная формальность, которую она соблюдала неукоснительно — это требование уважительно-вежливого обращения к ней «мисс Морган». Не новомодное неопределенно-феминистское «миз» — ни мисс, ни миссис (ни то ни се), а именно «мисс», которое означает, что женщина не замужем. А в других библиотеках Бруклина в начале 80-х годов уже многие перешли с начальством на ты и называли, как и прочих коллег, по имени. Мэри Морган не хотела вписываться в новое фамильярное время. У нее были крепкие старые добрые устои. Ведь она начинала работать, когда библиотекари носили костюмы и ботинки, а не джинсы со сникерсами, как Джим. Она была невозмутимо спокойна, вежлива с подчиненными и публикой и никогда не повышала голоса, а уж о том, чтобы выйти из себя и поставить зарвавшегося сотрудника на место, и речи не было. Ее и так все слушались и не просто любили, а боготворили. Языкатая, шумная Матильда говорила, что Мэри святая, и Люся с ней была полностью согласна. И откуда в наше грешное время берутся такие святые?
Откуда берутся? Мэри Морган происходила из глубоко религиозной, многодетной ирландской семьи. Ее отец был ревностным членом католического прихода где-то в маленьком городке в глубинке Америки. После окончания High School Мэри поступила в колледж, но не в католический, как того хотели родители, а в самый обычный, светский. Колледж располагался в другом штате, и Мэри пришлось покинуть родительский дом. В общежитии было много соблазнов: наркотики, алкоголь, пирушки, свободная любовь. Все эти атрибуты вольной студенческой жизни Мэри нисколько не интересовали, и она легко их избегала, концентрируясь лишь на учебе. Однако Всевышний наделил Мэри исключительно красивой внешностью: правильные черты лица, белая, чуть в веснушках кожа, ярко-зеленые глаза, густые черные волосы, высокий рост, стройная фигура модели. Молодые люди не могли спокойно пройти мимо такой роскошной девушки. Клеились где попало: в общаге, в столовой, на занятиях и просто на улице. А Мэри только поводила плечами, скромно опускала глаза долу и словесно отбрасывала их, как назойливых мух: «Извините! Занята. Нет! Не хочу! Не могу!»
И так до поры до времени, пока на ее пути не возник юноша Дэвид. Дэвид был из Нью-Йорка. Симпатичный, а главное, умный, обходительный и необыкновенно харизматичный. К двадцати годам он уже знал толк в женщинах и умел располагать их к себе. Чтобы добиться любви строгой и глубоко религиозной красавицы Мэри, не годились ни пошлые комплименты, ни подарки, ни билеты в кино. Тут надо было действовать по-другому. И Дэвид подкатился к Мэри в библиотеке во время подготовки к экзаменам. Сказал, что прослышал о ее отличных оценках и нуждается в помощи по математике. Не могла бы она его немного подтянуть по высшей математике, так как он ни в зуб ногой и боится полного провала? Ну, Мэри — добрая душа — естественно, согласилась. И стали они вместе заниматься. А это, естественно, чревато... Дэвид, не дурак, для начала соблюдал дистанцию, а потом, заметив в глазах Мэри необычный блеск, эту дистанцию начал сокращать. Она ловила себя на том, что постоянно думает о Дэвиде, и поняла, что влюбилась. Не зная, как реагировать на свое чувство, Мэри отказалась заниматься с юношей. И Дэвид решил, что надо идти ва-банк, иначе он потеряет эту девушку. Он купил букет роз и прямо в библиотеке объяснился ей в любви. Мэри ответила, что тоже его любит. И у них начался настоящий роман… Но Мэри была строго воспитана, и свободная любовь была для нее табу и грех. А Дэвид умирал от любви и совсем потерял голову. Недолго думая, он сделал ей предложение. Все бы окончилось свадьбой, если бы не родители Мэри. Они настаивали на том, что если Дэвид хочет жениться на их дочери, он должен креститься и перейти в католичество. Дэвид был из вполне либеральной еврейской семьи среднего класса. Его родители соблюдали традиционные еврейские праздники, но синагогу своим посещением не особенно жаловали. Сам Дэвид был последний раз в синагоге на своей бар-мицве. Вопрос веры и конфессии как таковой его не волновал, но креститься он упорно отказывался. Это было ниже его достоинства и вне разумения.
– Зачем мне креститься? Ходи себе в свою церковь, я мешать не буду.
– Но так хотят мои родители. Если ты не примешь крещение, они не дадут мне своего благословения. Ну, сделай это ради меня, ради нас. Неужели не сможешь?
– Но я же в это не верю. Ты хочешь, чтобы я разыгрывал комедию перед твоими родителями? А о моих родителях ты подумала? Им это будет обидно и горько.
И Дэвид не смог пересилить себя. А Мэри не смела ослушаться родительской воли. Таким образом, участь влюбленных была предрешена. Чтобы не встречаться больше с Дэвидом, Мэри бросила колледж и уехала домой к родителям. Какое-то время она находилась в сильной депрессии, а потом вдруг объявила, что уходит жить в монастырь. Она провела в монастыре год в раздумьях и сомнениях, но все же в монахини не постриглась и вернулась в мир. Потом окончила колледж и высшую библиотечную школу, получила степень магистра по информатике, и занесло ее в Бруклинскую публичную библиотеку, где она сделала успешную светскую карьеру, оставаясь старой девой, полумонашкой, полусвятой.

Люся постепенно привыкала к работе в библиотеке: к красочному разнообразию книг любых жанров и для всех возрастов, вспоминая скудные запасы литературы в московских районных библиотеках брежневской эпохи. К тому, что в библиотеке не надо говорить шепотом, что никто не проверяет сумки и пакеты читателей, что если даже зазвенит security alarm, все равно никто, даже охранник, не бросится догонять книжного вора. А пусть себе тащит! Бежать, догонять и выяснять отношения с налогоплательщиком, который всегда прав, себе дороже. Только к одному Люся не могла привыкнуть: к процессу «прополки» коллекций и выкидыванию «хороших» книг в мусор.
– Почему мы должны выбрасывать прекрасные книги, Роза? — спросила как-то Люся свою супервайзершу.
– А что же с ними делать, если они уже свое отслужили и только занимают место на полках? Библиотека ведь не резиновая, склада в подвале у нас нет, а новые поступления прибывают и прибывают.
– Но ведь это же книги, Роза, книги! У нас в Москве на черном рынке за такие книги бешеные деньги платят.
– Что ж, предложи начальству отправлять продукты нашей книжной прополки в библиотеки Советского Союза! Может, начальство тебя послушает, — сказала Розамунда и сама засмеялась своей шутке. — А пока пошли выкидывать. Все забито, у меня руки так и чешутся почистить полки.
И Люся покорно пошла за ней безжалостно списывать очередную порцию книг и сбрасывать их в комнате уборщика, чтобы тот сначала отодрал от «сокровищ» обложки (для придания нетоварного вида) а потом, упаковав в огромные пластиковые мешки, выставил их на улицу к приезду мусорщиков, которые забросят всю эту культурно-просветительскую массу в пасть мусоровоза. (В Нью-Йорке тогда еще не было системы recycle.)
Поработав полгода клерком и понаблюдав за библиотекарями, Люся поняла, что труд библиотекаря гораздо интереснее, к тому же зарплата намного выше. И ей захотелось подняться на эту ступень. Она поделилась своим желанием с мисс Морган, и та конечно же обещала ей помочь. Мисс Морган позвонила в Human Resources, похлопотала и выбила для Люси позицию, которая называлась Librarian Trainee. Непременным условием было Люсино поступление в Высшую библиотечную школу (Graduate Library School) для получения степени магистра информатики и библиотечного дела. При наличии диплома филфака МГУ сделать это было нетрудно. Мэри дала Люсе отличную рекомендацию, и ее приняли в Pratt Institute. Днем Люся работала, а два раза в неделю (вечером и в субботу) ходила на учебу. Она сама не понимала, как все это успевала: работать, посещать занятия, готовиться к семинарам и экзаменам, писать курсовые и одновременно растить маленького ребенка. Энергия молодости творит чудеса.
Сначала, правда, Люсе помогал муж. Он был по-прежнему без работы, поэтому сидел с ребенком и даже иногда отвозил Люсю в Pratt на приобретенной по дешевке подержанной машине «плимут-фолиант». Потом, когда противоречия Люси с мужем достигли уродливой формы, они, по обоюдному согласию, развелись. Люся как работающая мать получила опекунство над ребенком и их проджектовскую дешевую квартиру. Муж, теперь уже бывший, — машину. Никакого другого вместе нажитого имущества у них не было. Женя переехал жить к матери, а Люся осталась с ребенком одна. Сначала ей было так хорошо от обретенной свободы, что она, убирая квартиру, буквально пела. Потом ей вдруг стало страшно. Испугалась, что не справится. Но вокруг были друзья, потенциальные бэбиситтеры, добрые женские души, которые помогли ей растить сына. Она вспомнила английскую поговорку: “It takes a village to raise a child”, и страх отпустил ее.

Прошдо двадцать пять лет. Люся, по предсказанию Матильды, сделала успешную библиотечную карьеру. Она стала заведующей одного из «бранчей». Для иммигрантки это было достижением. Джим так и не получил повышения по службе и по-прежнему работает детским библиотекарем, показывая своим юным читателям фокусы и развлекая их «веселыми» историями, от которых не очень весело. Матильда, Роза, Салли и Софи давно вышли на пенсию, и Люся потеряла с ними связь. Мэри Морган тоже вышла на пенсию и купила себе квартирку во Флориде. Раз в год на Рождество она приезжает в Бруклин навестить родную сестру Айрин и заодно приходит в библиотеку повидать свою протеже Lucie. Мэри около восьмидесяти, но, несмотря на обилие морщинок, она по-прежнему стройна и хороша в ореоле седых волос. Иногда Мэри вспоминает Дэвида и историю их любви. И тогда в ее ясных зеленых глазах светятся сожаление и не стертая временем грусть...
Елена ЛИТИНСКАЯ, США