Бывалый – добрый малый

На свой 70-летний юбилей Никулин предложил Моргунову: «Давай споем песню из «Самогонщиков». Только ты съезди к Рихтеру, попроси его нам саккомпанировать. Я почти с ним договорился». Маэстро вышел в халате, угостил кофе, а когда гость изложил просьбу, долго смеялся. «Сделаем так, — наконец сказал Святослав Теофилович. — Я позвоню в Париж, позову Ростроповича. Один, боюсь, не справлюсь».

В мосфильмовский буфет вошел Эйзенштейн и встал за Моргуновым в очередь. «Сергей Михайлович, можно я вас угощу пончиками?» — вырвалось у Моргунова. «Спасибо за такой щедрый дар!» — воскликнул Эйзенштейн и покинул очередь.
**
Однажды в дирекцию Театра киноактера позвонили из ЦК партии и сообщили, что завтра в театр приедут Молотов и Каганович, будут говорить о перспективах советского кинематографа. Директор и худрук от волнения лишились дара речи, их трясло. Когда Молотов и Каганович приехали, неожиданно им навстречу вышел Евгений Моргунов. Он представился как директор и худрук театра. Моргунов беседовал с вождями больше часа. Он полностью осветил положение в советском кинематографе и попросил прибавить зарплату актерам низшей категории, то есть себе, объяснив, что талантливая молодежь — надежда советского кино. Высокие гости согласились с его доводами. Моргунов проводил их до машины и пошел успокаивать директора и худрука, находившихся в кабинете в обморочном состоянии. В результате Моргунов получил прибавку к зарплате.

Как-то в беседе с Моргуновым Броневой вскользь упомянул, что у него имеются проблемы с жильем. Евгений говорит: «Пойдем, отведу тебя к Владимиру Ресину (первый вице-мэр Москвы. – Ред.)». — «А ты с ним знаком?» — «Конечно». И привел. «Вот, говорит, так и так. Броневому нужна квартира». И как ни странно, его рекомендация подействовала. Так Мюллеру дали двухкомнатную квартиру в Москве недалеко от Петровки, 38.

В Курганской области проходил фестиваль искусств, на который собрали всех популярных артистов кино и эстрады. Что мешает работать колхозникам в колхозе? Бесплатная работа на «дядю» и… концерты. Урожая нет. Продуктов в магазинах нет. Но чтобы люди не огорчались, проводят фестиваль искусств. Партийные секретари совместно с председателями колхозов и совхозов устраивают банкеты для себя и артистов. Пьют все. Вся область гудит. В одном колхозе был накрыт стол на 150 человек, а артистов было всего 12. Стояло много ящиков с экспортной водкой и армянским коньяком. Пить нельзя, так как впереди еще концерт. Казалось, придется оставить такое добро нетронутым. Но Моргунов был единственным, кто нашел выход из положения. Он подошел к Борису Сичкину и сказал: «Борис! Ты мой самый любимый артист. Я хочу подписать тебе на память бутылку коньяка». Он взял бутылку армянского коньяка, подписал ее и торжественно вручил другу. «Женя! Я тоже хотел, чтобы и у тебя была от меня память». Взял следующую бутылку и сделал ответственную дарственную надпись. Шуров и Рыкунин почувствовали «дармовщинку» и тоже решили получить автограф Сичкина, а заодно и Моргунова. Те не могли им отказать и, вспомнив, что они тоже их любимые артисты, попросили и у них автографы. Артисты щедро дарили коллегам-поклонникам автографы на коньяке, и у каждого накопилось уже бутылок по восемь. Секретарь горкома партии попросил Моргунова написать и ему на память что-нибудь на этикетке. Тот это сделал с большим удовольствием. Прощаясь, секретарь сказал ему: «Как же приятно глядеть на вас, артистов. Какая у вас дружба!»

В 1970-е годы, когда в Советском Союзе процветал антисемитизм, Моргунов привел своего друга-физика в отдел кадров номерного сверхсекретного института. «Здравствуйте! Моргунов! Депутат! Уполномоченный Совмина! Сотрудники требуются?» — «Да, — залепетал хозяин. — Но есть ограничения. На что у ваших кандидатов фамилии заканчиваются?» — «У большинства на “ман”», — сказал Моргунов. — «Не пойдет». — «На «ко». — «На “ко” пойдет». — «Коган, заходи! Твой вопрос решен положительно!» — открывая дверь, закричал Моргунов.

Е. Моргунов с В. Ляховицким (из театра А. Райкина) зашли в универмаг в отдел культтоваров. На прилавке красовалось множество бюстов Ленина разной величины. «Давай купим, — предложил Моргунов. «Зачем?» — «Как зачем? Врагов им будем убивать!»

На одном из вечеров Игорь Кио решил представить Моргунову свою жену — Галину Брежневу. «Брежнева, — протянув руку, сказала Галина Леонидовна. «Сталин», — в тон ей ответил Моргунов.

Моргунов встретился со своим с другом поэтом Леонидом Куксо у магазина «Минводы», что на улице Горького (теперь — Тверская). В руках он держал большой сверток, опоясанный голубой лентой. Взяли «Нарзан» и с авоськой вышли на улицу. И тут Куксо напомнил Моргунову, что в руках у него был сверток. Какие-то люди из магазина стали кричать: «Гражданин, вы сверток забыли!» Моргунов прибавил шагу и растворился в толпе. «Что у тебя там было?» — допытывался Куксо. «Да мусор всякий, тряпье, газеты, битая посуда. Обычно я «забуду», а кто-нибудь умыкнет, домой тащит, а тут честные люди попались». — «Женя, как ты мог», — упрекнул его Леонид. И тот широким жестом указал на безоблачное небо: «Поэт! Ты что? В такой день идти на помойку?!»

В ресторане ВТО (знаменитый театральный ресторан Москвы. – Ред.) хорошо посидели режиссер Семен Баркан с женой и примкнувший к ним Моргунов. Вечер был теплый и веселый. Прощаясь, долго не могли расстаться. Расставались нехотя. Каково же было удивление Баркана, когда, придя домой, он обнаружил в своей коммунальной квартире все того же Евгения Моргунова. «Друзья не должны расставаться!» — возопил тот.

Моргунов часто посещал Дом композитора. Встречая там Дмитрия Покрасса, приветствовал его: «Три танкиста выпили по триста». А завидев Кабалевского, восклицал: «До чего же хорошо кругом!»

По приглашению администратора Виктора Шульмана Евгений Моргунов и Наталья Варлей отправились на гастроли в Америку. Жили в роскошном санатории под Нью-Йорком. Свежий воздух, питание, процедуры. Но за десять дней они не дали ни одного концерта. На всех площадках для эмигрантов выступали 13 русских коллективов, приехавших параллельно с ними, и для вояжа артистов с хитроумным названием «Кавказская пленница» не нашлось места. Варлей плюнула и уехала в Москву несолоно хлебавши, а Моргунов остался. И не зря. Его включили в программу «5 лет русскому телевидению». Затем Вилли Токарев выручил друга и взял на несколько концертов в синагогу. Ежедневные балы, приемы, рауты, обеды и ужины почти со всеми нашими друзьями-эмигрантами компенсировали несостоявшиеся концерты. Бывалый и здесь не растерялся и стал своим среди чужих, ну никак не меньше.

«Вместо того чтобы приглашать нас в ресторан «Кавказская пленница», спонсор, который выложил 1800 долларов за 12 человек гостей, дал бы нам деньгами. Я купил бы себе расческу, ведь у Кобзона тоже нет волос, как и у меня, но он носит парик, а я нет!» — возмущался Моргунов.

В детском журнале «Ералаш» снимались Геннадий Хазанов и Евгений Моргунов. Бывалый никак не мог запомнить итальянский текст. Все время какие-то другие слова выскакивали. И ассистент режиссера написала ему в виде шпаргалки итальянские слова русскими буквами. Он должен был ударить по столу и воскликнуть: «Эрпенсио лоре!» Но когда скомандовали «мотор!», он не разглядел текст и в ужасе крикнул: «Пеписом Лору!» На площадке случилась истерика.

Моргунов и Глузский не разговаривали со времен «Кавказской пленницы». Между ними пробежала черная кошка. Но случилось так, что пришлось им ехать в Ленинград в одном купе. Слово за слово, выпили, старые обиды испарились. Снова стали общаться, как и прежде. Уезжал первым Глузский. Как только поезд тронулся, Моргунов со всех ног побежал за ним и на весь перрон заорал: «Лаврентий Павлович! Товарищ Берия! Зачем вы уезжаете? Я освободил целый корпус в “Крестах”. У нас столько задумано! Остановите пломбированный вагон!» Глузский только плюнул в его сторону.

Владимир ЦУКЕРМАН, 
директор Музея трех актеров, Россия
Автор благодарит за помощь в подготовке материалов для статьи заведующую сектором Российской государственной библиотеки для молодежи Г.М. Оркину.