«Жовиальный Арончик»

Говорит Денис Иоффе
История I.
Рюкзак с грязными бутылками
– Арон, или Арончик, как любовно называет его Игорь Мельчук (коллега А. Долгопольского, канадский лингвист российского происхождения, профессор университета в Монреале. – Ред.), маленького роста, очень подвижный и жовиальный (неунывающий). В те далекие советские годы он носил сильные очки, нескладно вертел головой и картавил, но это не мешало ему быть полиглотом и стать одним из пионеров ностратики — гипотезы о родстве целых языковых семей. Свои огромные картотеки он, курсируя между Институтом языкознания и Ленинской библиотекой, таскал на себе и потому ходил обычно с двумя портфелями, а иногда еще и с рюкзаком (ноутбуков тогда не было в помине). Боря Храмов, наш однокурсник, однажды услышал в вагоне метро крик — пассажиры пытались вытолкать из вагона человека с большим рюкзаком, по их мнению, набитым грязными пустыми бутылками. Это был Арон со своей картотекой…

История II. Карта СССР с элементами ностратики
– В 1976 году Долгопольский подал документы на ПМЖ в Израиль, получил разрешение и отбыл на историческую прародину. К суматохе вокруг его сборов я причастен не был, но от Игоря Мельчука узнал, что все прошло, в общем, гладко, хотя некоторые вещи и материалы Арончику вывезти не удалось. Досылкой оставшегося, как всегда в таких случаях, занимались друзья, близкие и, конечно, Мельчук, сам уже нацелившийся на отъезд. А в какой-то момент и мне, до тех пор державшемуся от отъезжанства в стороне, довелось сыграть свою роль в этой международной акции. Весь архив Арона был уже переправлен, кроме одной, так сказать, единицы хранения, с которой дело застопорилось — никакие из задействованных каналов ее не принимали.
«Может, ты попробуешь, — сказал мне Мельчук. — Ты живешь в центре, к тебе чаще заходят иностранцы...» — «Приноси, — сказал я. — А что это такое? Что-то тяжелое?» — «Таблица словарных соответствий между разными языками».
И вот таблица оказалась у меня дома. Огромный лист, метра два на три, был сверху донизу покрыт столбцами фонетических значков, взятых то в круглые, то в квадратные скобки и соединенных сложной паутиной стрелок, на которых в свою очередь были написаны какие-то пояснения и уравнения. Эта писанина и так была весьма подозрительна, но на обороте таблицы… была политическая карта Советского Союза.
«Что он, с ума сошел — писать такое на карте?!» — вырвалось у меня. — «Понимаешь, — пояснил Мельчук, — Арончик нигде не мог достать большой лист, а карт в магазинах навалом. К тому же он начал эту таблицу, когда об отъездах ни слуху ни духу не было. Здесь собраны годы работы». «Да-да, если вдуматься, ностратика и географическая карта буквально созданы друг для друга», — подумал я.
С этого дня каждому приходившему ко мне иностранцу я сначала читал небольшую лекцию о ностратике, заслугах Долгопольского и антисионистских настроениях советских таможенников, а затем выносил Аронов свиток. При виде шифрованной карты одни смущенно мялись, другие соглашались, но справедливо указывали на возможность конфискации. Я уже начинал отчаиваться, когда на моем горизонте возник голландский профессор Ян Мейер (ныне покойный).
Мейер сказал, что приехал с правительственной делегацией в качестве эксперта по России при возглавляющем ее министре — воспользовался удобным случаем, чтобы повидать русских коллег за государственный счет. Случай показался удобным и мне.
– Так вы что же, V.I.P. (Very Important Person)?
– Да, я очень важная персона — в ранге члена правительства.
– Таможенного досмотра не проходите?
– Не прохожу.
– А вот эту карту возьмете? — Курс ностратики я свел к минимуму.
– Возьму.
Через какое-то время до нас дошла весть о прибытии заветного свитка на Землю обетованную.

Из беседы Дениса Иоффе с Ароном Долгопольским
– Докторов наук не шибко выпускали?
– Это было бы более чем сложно. Меня вызывали в дирекцию, интересовались, не собираюсь ли я уезжать? Что я мог им ответить?.. Врать ведь не хотелось. Вот Игорь Мельчук был известный мастер отвечать на такого рода вопросы. Скажем, его спрашивали в бюро: «Как вы относитесь к советской власти?» На что он отвечал: «Правильно отношусь!» Так вот. В отказе я не был. Среди людей, с которыми мы встречались у Московской хоральной синагоги, мне рекомендовали, в какой момент лучше всего подавать документы. Например, когда будет то или иное совещание в Хельсинки и там будет Брежнев. И, соответственно, рычаги давления. Меня задерживало несколько обстоятельств. У меня было два ученика: Орлова и Прохомовский. Если бы я уехал рано — их бы карьера кончилась. Были и личные обстоятельства. Мне надо было подождать. Осенью 1976 года я уехал.
– И вот вы приехали в Израиль...
– Я заранее списывался с Хайфским университетом, с Михаилом Ельцером.
– Наш выдающийся угаритолог* Михаил Ельцер уже был в Израиле?
– Да, конечно. Он мне очень помог. Я тут же начал преподавать, на иврите. Хотя мой иврит был тогда плоховат. Мой язык был основан на частном чтении Танаха. Перед отъездом я ходил в некие кружки в Москве, что-то знал. А на занятиях в Израиле порой делал смешные ошибки. Один раз я преподавал очень сложную тему: развитие глагольной системы. Когда я ее закончил, то произнес устало: «Мы закончились вместе с темой нашего занятия». Были еще разные ошибки... разные. Но ничего, все обустроилось. С тех пор я спокойно работаю...

Подготовка публикации: Татьяна Ларина
Фото из семейного архива Ильи ДОЛГОПОЛЬСКОГО
__
* Угаритолог – исследователь угаритского языка жителей города-государства Угарит.