Революция, Бернард Шоу и Михаил Шатров…

Михаил Шатров! Когда-то гремели его спектакли, полыхали ярким пламенем дискуссии и споры, ломались копья, хрипли глотки, появлялись многочисленные интервью-разъяснения. И что сегодня? Да ничего. Короткие некрологи — и тишина. Мне, как ровеснику, обидно: Шатров заслуживает большего!..
Шатров — это псевдоним. Михаил Филиппович Маршак в молодые годы написал пьесу и встретился со своим дальним родственником, знаменитым Самуилом Маршаком, который сказал, что фамилия Маршак будет ему мешать, и посоветовал взять псевдоним. Михаил Маршак согласился, стал примерять на себя псевдонимы... и никак не мог на чем-то остановиться. Директор театра негодовал: надо печатать афишу, а как назвать автора? И предложил: «Твой герой в пьесе — Шатров, вот и будь Шатровым, а героя назови Лавровым или Петровым». Так Михаил Маршак стал Михаилом Шатровым.
Другая и более ранняя история: как Шатров появился на свет. У родителей — Филиппа, инженера по профессии, и Цецилии, школьной учительницы, — был уже сын. Жена забеременела, но осенью 1931 года в семье произошел разлад, и Цецилия Александровна решила сделать аборт — достаточно одного сына! Ее положили в московский родильный дом им. Грауэрмана на Арбате. Но именно в этот момент роддом захотел навестить приехавший в СССР английский драматург Бернард Шоу. Главврач не мог допустить, чтоб всемирно известный человек узнал, что в советской стране женщины по своему желанию идут на аборт. Страна социализма! Как можно! И этих женщин временно выселили из роддома. Мать будущего Шатрова пришла домой, помирилась с отцом, и они решили дать ребенку жизнь.
Так в обычной еврейской семье появился на свет второй сын — Мишенька. Произошло это 3 апреля 1932 года. Так что рождение Шатрова напрямую связано с визитом великого Бернарда Шоу. Спустя несколько десятилетий Борис Пастернак, живший по соседству с Шатровым в Переделкине, допекал его: «Миша, расскажите, почему вы стали драматургом». Его очень веселила эта история рождения Михаила Филипповича.
Но жизнь Шатрова была далеко не веселой. Можно сказать иначе: она оказалась тяжелой и беспощадной, особенно в годы становления. Дело в том, что родная тетя Шатрова была женой Алексея Ивановича Рыкова, которого Сталин из премьер-министра (тогда председателя Совета народных комиссаров) превратил во «врага народа» и уничтожил. Тень Рыкова пала на всю семью Маршаков. В 1937 году отца Шатрова арестовали, и мать каждый день вызывали на допросы, на которые она брала своего младшего, тогда пятилетнего, сына. «Запомнились большие очереди, и еще помню, — вспоминал Шатров позднее, — что у человека, который маму допрашивал, была фамилия Геринг. Точных данных о судьбе отца нет. По одной из версий, его расстреляли 3 апреля, в день моего рождения».
Итак, с пяти лет Михаил Шатров проходил по категории «сын врага народа». Потом были военные тяготы, эвакуация, недоедание, сыпной тиф. В 1944 году Шатров с матерью вернулся в Москву (старший брат доблестно воевал на фронте). А в ночь на 23 сентября 1949 года мать Шатрова арестовали. За что? Смешной вопрос для того времени. В справочном бюро МГБ (будущий КГБ) сообщили: свиданий больше не будет, «она неправильно себя ведет — не признается в том, что она не еврейка, а немка, что ее родной язык немецкий и что она немецкая разведчица». И ее отправили на вечное поселение в Сибирь.
Семнадцатилетний Миша остался без папы и мамы. «Мне хорошо, я — сирота», — говорил мальчик Мотл в книге Шолома-Алейхема, но будущему драматургу было не до смеха. Хорошие люди (а они найдутся всегда) помогли ему, и он стал репетитором неуспевающих учеников в школе, что сразу давало хлеб на пропитание. «А у одного моего подопечного отец был сапожником, он сшил для меня ботинки. Это был мой первый заработок», — вспоминал Шатров.
С анкетой «сына врага народа» было нелегко поступить в вуз, но и тут нашелся добрый человек, и, несмотря на анкетную «хромоту», Шатров поступил в Горный институт, а когда пришла пора практики, отправился в Кузбасс, поближе к тем местам, где находилась на поселении его мать. Он нашел ее в районе Ачинска, в поселке Большой Улуй. Можете себе представить, какая это была встреча… Сколько было пролито слез, сколько было сказано слов!..
После смерти тирана началась реабилитация незаконно осужденных и их возвращение в родные места. В сентябре 1954-го вернулась и мать Шатрова. Такие вот повороты судьбы и сцены из пьесы под названием «Жизнь». Можно сказать, что Михаил Шатров все годы дышал драматургическим воздухом эпохи...
Ну а теперь ближе к золотому перу и к успешному творчеству. С детства Шатров был книжником и читал все подряд, как он сам отмечал, запоем. Свой первый рассказ под названием «Десять нераспечатанных писем» опубликовал на студенческой практике в газете «Горная Шория». В 1955 году, в 23 года, Шатров написал первую пьесу «Чистые руки». Один из ее персонажей был секретарь комсомольской организации, карьерист и отъявленный подонок (его играл молодой Ролан Быков). Пьесу поставили в Театре юного зрителя (вот тогда и совершился «переход» фамилий: из Маршаков в Шатровы). Режиссером был Олег Ефремов. Молодой драматург пригласил на просмотр маститого драматурга Алексея Арбузова, и надо так случиться, что тот заснул во время действия, но, правда, к концу проснулся и пообещал Шатрову большое будущее. Кстати, в драматургию Шатрова ввели трое: Арбузов, Виктор Розов и Александр Штейн.
За 30 лет творческой работы на долю Шатрова выпадали успехи и провалы, счастливые минуты и горькие. Как драматург, пишущий на исторические темы, Шатров поделил советскую историю на два периода и на двух вождей: на хорошего Ленина и плохого Сталина (в этом смысле он истинное дитя XX съезда).
Сталина Шатров ненавидел, как и Гитлера, они оба «наложили на XX век мрачный оттенок». Другое дело Ленин, открывший новые горизонты истории, — так виделись страницы истории Шатрову, и так он их читал. И он стал создателем драматургической ленинианы: пьес «Шестое июля», «Большевики», «Синие кони на красной траве», «Так победим!», «Диктатура совести», «Брестский мир», телевизионного фильма «Штрихи к портрету Ленина».
Пьесы Шатрова шли в многочисленных театрах (если говорить о Москве, то от Художественного до «Ленкома»). Залы были переполнены, публика приходила в неистовство, одни от восторга новоявленной исторической «правды», другие от возмутительного переосмысливания истории и ее якобы очернительства. Но это когда пьесы выходили и ставились, а до этого их основательно мурыжили и запрещали. У Шатрова происходил серьезнейший конфликт с руководителями Института марксизма-ленинизма. Конфликт был с телевидением. Да и в целом власть не одобряла исторических новаций Шатрова. А зрители? А читатели?
Было очень много негодовавших. Вот только несколько реплик и записок: «Уважаемый товарищ Шатров! В зале сидят боевики «Памяти» в черных рубашках — вам не страшно?..» «Из великого А. Куприна: “В России каждый жид — прирожденный русский литератор”. Это ведь про вас, Маршак-Шатров». «Сталинщина — это закономерность или случайность?»
На мой взгляд, Михаил Шатров не лгал, а писал искренно. Ему, как и многим, казалось, что Октябрь в России произошел недаром, что он окрылил народ надеждами, что Ленин при всех его загибах и заблуждениях был творцом нового века, а вот Сталин все загубил и растоптал. Сталин — тиран, тут сомнений нет, но Ленин все же другой, иначе что, 70 лет коту под хвост? Жили и боролись впустую?!.
В ранней пьесе Шатрова «Моя любовь на третьем курсе» была песня Пахмутовой и Добронравова «Как молоды мы были, как искренно любили, как верили в себя». В этом корень всех бед: не надо любить и верить. Надо хладнокровно наблюдать и анализировать, хотя это и приносит боль и горечь.
Последняя пьеса Шатрова «Может быть» (1993) была создана на Западе (два года он жил в США) и написана специально для английской актрисы Ванессы Редгрейв. Поставлена в Королевском театре Манчестера. Еще Шатров издал сборник своих статей «Необратимость перемен» и вел семинар молодых драматургов. После октябрьских событий 1993 года и обстрела Белого дома «завязал» с творчеством, осознав, что время исторических аналогий прошло, началась совершенно другая эпоха. Разочаровали и коллеги по профессии. «Наша интеллигенция готова осудить или расхвалить то, что нужно властям. Пока есть сильные мира сего — будут и угодники». Угодником Шатров не хотел быть, он стал... строителем, «капиталистом с человеческим лицом», как называлась публикация о Шатрове, вышедшая в апреле 1998 года в «Комсомольской правде». Автор материала писал: «Известный драматург переквалифицировался в строителя. Он — президент акционерного общества, призванного для возведения культурно-делового центра “Красные холмы”».
В публикации отмечалось, что Шатров никак до сих пор не может смириться с тем, что в России не получилось «социализма с человеческим лицом». Он считает себя лично ответственным за то, что события в стране не пошли так, как мечтали его излюбленные герои-ленинцы. И ничего не стал бы менять в своих старых пьесах.
В одном из последних своих интервью Михаил Шатров отметил, что в современной России трудно ориентироваться, «в ней сейчас все перепутано... я все время ощущаю приветы из вчерашнего дня». И привел безжалостный афоризм: «Культ наличности хуже культа личности».
Нет, даже при своем удачном положении в бизнес-строительстве, при деньгах Шатров оставался человеком неудовлетворенным и ищущим настоящий смысл в жизни. Я с Михаилом Филипповичем встретился и говорил лишь однажды, на осенней книжной ярмарке на ВВЦ. Он был далек от самодовольства, и это мне понравилось в нем.
У Шатрова была интереснейшая судьба: он был запрещенным и признанным, любимым и ненавидимым. Создатель политического театра, мастер драматургических диалогов. История жгуче его интересовала как в революционном, так и в эволюционном развитии. Главное — «Дальше... дальше... дальше!..»
Дальше продолжается история, а человеческая жизнь всегда конечна. Михаил Филиппович Шатров умер во сне 23 мая 2010 года в возрасте 78 лет. У него была историческая уверенность: «Так победим!» Лично у меня такой уверенности нет. У меня вера не в историю, а в человеческий талант. Михаил Шатров был талантлив...
Рубрику ведет
Юрий БЕЗЕЛЯНСКИЙ