Шалом, Самара!
День кончается, уже пять, домой, домой! Не видеть, не слышать моих коллег до утра понедельника, особенно эту новенькую — тощенькую шотландку. Ее щебет с жутким островным акцентом напоминает мне клекот попугайчиков-квакеров в листве деревьев. В Бруклине, в Бэй-Ридже, на углу 66-й улицы и Восьмой авеню квакеры построили себе коммунальное гнездо на площадке, устроенной специально для них на осветительном столбе. Гнездо весит до 100 фунтов, попугайчиков там штук триста, и все они чирикают одновременно. Гвалт стоит невообразимый! Я уже начала прибирать на столе, складывать бумаги, и тут кто-то постучал в дверь. Нажимаю на кнопку, дверь открывается, и появляется старуха Бабби Сигал со своей прислугой Шарлин, а за ними в офис (и в нашу историю) входит очаровательная маленькая девочка. Здесь нужно сделать паузу и сказать несколько слов о Бабби Сигал, личности совершенно неординарной.
Бабби замечательная во всех отношениях старуха. Она литературный агент, всего года два как перестала работать, а ей за девяносто. Она много путешествовала, с мужем и одна, весь мир объездила, везде была и все видела, потому как живет давно, в основном в добром здравии и при деньгах, достаточных для поддержания приятного ей образа жизни. Как у настоящей амазонки, у Бабби нет правой груди, удалили еще в молодости, когда она болела раком. Больше всего Бабби любит поговорить о туре на грузовом пароходе, который она совершила после смерти мужа.
Оказывается, это большой бизнес, путешествия на сухогрузах, контейнеровозах и тому подобных морских тяжеловозах. Видите ли, на этих судах всегда есть несколько кают, десять-пятнадцать на одном судне, и вот какие-то умные люди додумались эти самые каюты сдавать путешественникам, тем, кому не нравится групповой туризм. Получается неспешное путешествие по грузовому маршруту, из порта в порт, из страны в страну. Сухогруз останавливается по своим погрузочно-разгрузочным делам на день, на два или на три — как получается, — а пассажиры в это время сходят на берег, гуляют по городу или едут куда-нибудь осматривать живописные окрестности, да просто вино пьют в припортовом ресторане — это уж как им заблагорассудится.
Этим-то грузовые туры и хороши: делай что хочешь, ни тебе группы, ни гида, ни обязательных посещений пирамиды Хеопса или еще какой надоедливой ерунды. Питаться можно на корабле вместе с капитаном в кают-компании, кухня простая, но отменного качества, много свежей рыбы, только вино нужно самой покупать. Но это опять же не проблема, тот же повар и вином торгует, и выбор вполне достойный. А не нравится или настроения нет для общества, так матрос обед и в каюту принесет. Каюта у Бабби была отличная, небольшая двухкомнатная квартирка на самой верхотуре, из окна вид на океан, волны, закат, восход, берега, города. Она была уже не так молода, когда решилась отправиться в это путешествие. С мужем, профессором университета, они прожили более сорока лет.
Он был ее мужем, другом, отцом ее сына, и теперь, оставшись одна и осваиваясь в новом своем одиноком состоянии, Бабби и решилась на эту поездку. Три недели путешествия от Нью-Йорка до маленького городка на Тобаго, где она вдруг прервала тур и самолетом с двумя пересадками вернулась домой, в Нью-Йорк... Так вот, за эти три недели, обедая через день в кают-компании, ведя неспешные беседы с капитаном и старшим помощником, молчаливыми немолодыми мужчинами, в одиночестве и безо всяких опасений гуляя по всем портам, куда заходил сухогруз, рассматривая мимо идущую жизнь, так не похожую на ее собственную, она поняла, что ее жизнь, хотя и идет к концу, еще не кончилась, и в ней еще будут хорошие дни, и радости, и удовольствия — и много!
Это путешествие состоялось более двадцати лет назад, но Бабби до сих пор его вспоминает. Она продолжала свою работу независимого литературного агента, издавала в разных странах то, что называется «бульварные романы», зарабатывала хорошие деньги и покупала на них скаковых лошадей, держала их при ипподроме в Пенсильвании, а еще путешествовала, смотрела мир. Теперь она совсем состарилась и несколько раз была уже на краю, но выкарабкивалась обратно в жизнь. Врачи давно ее приговорили, а она все жила, ходила в сопровождении Шарлин в кино и в парк, напевала себе под нос старые, всеми забытые песенки. Лошадей она продала, не хотела, чтобы кто-то другой этим потом, после нее, занимался. Кстати, настоящее имя Бабби — Полин, она шведка, а Бабби — это по американскому обычаю, кличка на всю жизнь. Как Полин превратилась в Бабби? Тайна сия велика есть.
К чему это я о Бабби так пространно рассказываю? K тому, что без нее я бы никогда не встретила Шарлин, а значит, не было бы этой истории.
Шарлин, смуглокожая мулатка с Тринидада, работает у Бабби уже больше года, она очень тактичная, внимательная и неназойливая нянька. К тому же она, как и все карибеан, прекрасно готовит.
Итак, представьте себе девочку двух с половиной лет, которая выглядит на все пять, такая она рослая девочка. Как вы знаете, все маленькие девочки мечтают поскорее повзрослеть, — это как раз такой случай. Она румяно-смуглая, у нее яркие темные глаза, пунцовый улыбающийся ротик, жемчужные зубки, слегка вздернутый нос, на голове шапка блестящих кудрявых черных волос. Чудесная девочка одета в розовое приталенное пальто с белым натуральным меховым воротником и манжетами, розовую шапочку с такой же меховой оторочкой и розовые кожаные сапожки, тоже отделанные белым мехом. Все забывают об усталости и приветствуют куколку улыбками, возгласами и жестами.
– Как тебя зовут? — спрашиваю я.
В ответ загадочная улыбка, взмах ресниц. Маленькая кокетка не расположена к разговору.
– У тебя есть имя?
Молчание, улыбка Джоконды, ветер от ресниц.
– Так у тебя нет имени?
– Есть, — отвечает нежный голосок.
Ну конечно, у нее есть имя, как же нет, когда есть.
– Самара. Меня зовут Самара.
– Какое красивое имя, — говорит конторщица Талия, раздирая щеткой свое афро. — Откуда оно, из каких мест?
– С островов Тринидад и Тобаго, — улыбается Шарлин, — это моя дочка, познакомьтесь.
Меня, как человека интимно связанного с литературой, очень занимают слова и в первую очередь имена людей, названия мест. Откуда Самара на Карибах, на острове Тринидад? До сих пор мне была известна одна Самара — на Волге, и я искренне почитала это имя уникальным, единственным в своем роде. Когда-то я прожила в Самаре месяца полтора, работала во время студенческой практики на Средневолжском станкозаводе. Жила в общежитии университета и помню, как по утрам через открытое окно доносилось:
– То-О-оня, мОжнО я зайду? Ну мОжнО я зайду, мне Очень надО? НичегО не ранО, самО тО!
Даже во времена не столь отдаленные, когда Самара скрывалась под партийным псевдонимом Куйбышев, в ней был универмаг по имени «Самара», в который я когда-то направлялась с целью потратить мою первую зарплату, но так и не дошла, поскольку в десяти метрах от входа меня остановили, зачаровали и до нитки обобрали цыганки. А без денег что же мне было делать в универмаге «Самара»?
И вдруг прелестное дитя Самара — в другом веке, в другом полушарии, на другом языке. «Надо же, чудеса лингвистики», — подумала я и сказала:
– В России есть большой город Самара, на главной реке Волге. Старинный русский город, и название старое, вроде как русское, ну, в худшем случае можно было бы допустить, что татарское.
– А у нас, на Тринидаде, это имя считается еврейским, — удивилась Шарлин. — Мы называем так детей, чтобы они росли умными и успешными в жизни.
– На Волге хазары когда-то жили, с Русью торговали, иудаизм исповедовали — могучий Хазарский каганат, возможно, от них имя сохранилось? Так ты еврейка? А что это имя значит? — спросила я.
– Нет, я христианка, — ответила Шарлин, — а имя на иврите означает «Б-гом хранимая». У нас была небольшая еврейская община, но сейчас почти никого не осталось, все уехали. И синагога закрылась, и книги увезли.
– Что случилось, почему? Вы их выгнали?
– О нет, мы бы никогда такого не сделали. Но у нас была черная революция, давно, я была еще дитя, вот как Самара.
– А разве на Тринидаде есть черные?
– На Тринидаде почти половина народу — потомки рабов из Африки, черные, а другая почти половина — потомки свободных торговцев-индусов. Они старинные враги. Индусы более успешные, черные им завидуют. Но пока они просто били в барабаны, было еще ничего, а вот когда черные обратились в ислам, тут-то все и началось. Было восстание черных, погромы в индийских кварталах и прочие ужасы. Их подавили, но не окончательно. Вот тогда евреи почти все и уехали. Зачем им, они в Европе этого наелись. А мы называем детей еврейскими именами, нам очень нравится.
Поговорила я с Шарлин о жизни на островах, о том, как она здесь оказалась:
– Нехорошо у нас на островах сейчас, нехорошо. Много мелкой преступности, воровства много, грабежей, даже убийств, особенно во время карнавала. Полиция не справляется. А от евреев след остался, талисман на счастье, эмблема — на каждом полицейском, на фуражке, на каждой полицейской машине нарисована шестиконечная звезда, звезда Давида, а центре — маленькая птичка, колибри. Мы верим, что эта звезда принесет нам удачу. Когда-нибудь.
Нина БОЛЬШАКОВА, США
Комментарии:
Гость
Гость
Добавить комментарий:
Добавление пустых комментариев не разрешено!
Введите ваше имя!
Вы не прошли проверку на бота!