Радость

Представляем вниманию читателей «Алефа»
рассказ Семена Флигельмана из цикла «Осколки».

Село стояло в стороне от большого шляха. В нем полк остановился на привал. Бойцы доставали бадьей колодезную воду, пили, умывались. Появились женщины с глечиками молока, пшеничным хлебом, начали угощать нас. Дети, прижавшись к матерям, с любопытством смотрели на нас.
– Баба Маня, — зазвенел мальчишеский голос, — теперь мне можно здесь бегать?
– Побегай, побегай, сынок, — отвечал женский голос.
– А кричать?
– Покричи, покричи.
– А громко можно?
– Теперь можно, Гриша.
На улицу выбежал мальчишка лет десяти, худой, голенастый, с черными вихрами волос. На нем были застиранная рубашка и короткие залатанные штаны. Он пронзительно крикнул и побежал, высоко подпрыгивая, размахивая руками. Кричал не слова, а так, будто пробовал голос — то звонко, то переходя на рык.
– Чудной мальчишка. Чей он?
– Вот бабы Манин он, — ответили женщины. — Еврейский мальчик. Она его всю войну прятала. Расскажи людям, баба Маня.
К нам подошла, заметно приволакивая ногу, немолодая, плохо одетая женщина.
– Что не рассказать добрым людям! — начала она. — Как пришли немцы, так через месяц из местечка погнали к Кривой горе на расстрел всех евреев, старых и малых. Тут через день шла я лесом, вижу: лежит на земле мальчонка, трясется от плача. Приласкала его, он сказал, что мать его и сестренку из толпы у поворота к лесу вытолкнула. Сестренку немцы убили, а он убежал. Жалко мне стало мальчонку, Гришей его звать, спрятала у себя. Сидел в погребе, света Б-жьего не видел. Все хотел на улицу. А у нас полицаи из соседнего села шастали, своих, слава Б-гу, не было. Говорила ему: вот придут наши, тогда и побегаешь. Ночью иногда в сад выводила. Ему почему-то покричать хотелось. Я говорю: вот придут наши, тогда покричишь. Сколько времени прошло! Было ему семь, а теперь, считай, скоро десять.
Между тем Гриша бегал, бросался из стороны в сторону, внезапно останавливался, потом кидался вперед. Прыгал, вскидывая руки. Кричал то отрывисто, то протяжно. Он ни на кого не смотрел, будто был один во всем мире.
– Отвык от людей, — сказала баба Маня.
– А вы ведь жизнью рисковали...
– Мне так его жалко было, ни о чем не думала. А потом как свое дите стало. Прилипло к сердцу. Спасибо вам, добрые люди, вызволили нас.
По скупому рассказу бабы Мани мне смутно представлялась жизнь этого мальчика, который годами не мог отличить день от ночи. Кругом все темно, а в душе страх. Неосознанная по малолетству ущербность. Все в запрете, даже сама жизнь. Только доброта и любовь бабы Мани, внушенная ею вера в то, что нужно терпеть и ждать, поддерживали в нем человеческие начала. Не понимал он, конечно, какое счастье выпало на его долю, что встретил такую светлую душу — бабу Маню.
А сейчас он без устали бегал по дороге, прыгал, звонко кричал без слов, скакал, заливисто смеялся. Это был дикий танец, припадок радости, гимн свободе, свету, воздуху, земле, людям. Он торжествовал: можно бегать, кричать, дышать, жить!
Никогда больше я не видел, чтобы человек так радовался жизни.

Семен ФЛИГЕЛЬМАН