Казус Амнуэля

– Итак, Песах, что происходит с жанром, который любит народ и инородцы? Где классическая научная фантастика, на которой выросли целые поколения? Куда исчезли старые добрые водоплавающие евреи Адамова и Беляева — все эти чудесные изобретатели Моти Гинзбурги и Мараты Бронштейны?
– Владимир Путин как-то сказал просто и ясно о подводной лодке «Курск»: «Она утонула». Вот и о российской научной фантастике можно сказать точно так же: «Она утонула». Утонула в океане фантастики, не имеющей к науке никакого отношения. Почему утонула? Тонет российская наука, а без интереса общества к науке не может остаться на плаву научная фантастика. Чудесные изобретатели Гинзбурги и Бронштейны российскому читателю нынче неинтересны. Не потому, что они евреи. Изобретатели Ивановы и академики Петровы неинтересны тоже. Чтобы говорить, почему утонула российская НФ, нужно понять, что происходит с российской наукой, почему она стала неинтересна обществу. Это другая тема, большая и серьезная. Конечно, остались в России любители научной фантастики, но их сейчас так мало, что издателям невыгодно обращать на них внимание. Авторам, которые сейчас пишут научную фантастику, издатели говорят: «Это неформат». А «формат» — роман о космических пиратах, крутых парнях, замочивших пришельцев или победивших межпланетную мафию...
– На обложках твоих книг — то Павел, то Песах. От чего это зависит? Что для тебя твое еврейство — ноша или дар, изгойство или избранность? Как твоя «пятая графа» влияла на бытие и творчество?
– По метрикам я Песах. Так звали моего деда, и отец, по еврейской традиции, назвал сына его именем. Но в Советском Союзе с таким именем жить было трудно, в школе и дома меня называли Павлом, и когда подошло время получить паспорт, родители решили записать меня под этим именем. В ЗАГСе, однако, сказали: «Нет, записать нужно, как в метрике». «Но его все зовут Павлом», — принялась объяснять мама. «Тогда, — сказали ей, — принесите из школы соответствующую справку». Нормальный советский подход: без справки — никуда. Мама пошла к директору школы, Арону Давидовичу Визелю. «Знаете, — сказал он, — вдруг ваш сын станет известным человеком, тогда его еврейское имя будет звучать гордо. Пусть останется Песахом». И справку не дал. Так что я и по паспорту Песах. Но по жизни меня звали Павлом, и когда я послал в журнал свой первый фантастический рассказ, то подписал его этим именем — я-то еще не понимал, но старшие товарищи объяснили, что с именем Песах могут возникнуть трудности при публикации.
– И возникли?
– Не знаю, до репатриации в Израиль не пробовал подписывать свои опусы именем Песах. Но с еврейскими фамилиями моих персонажей действительно возникали проблемы. У одного из героев рассказа «Далекая песня Арктура» фамилия была Докшицер. Не потому, что я специально такую фамилию выбирал; просто, когда писал, вспомнил известного в те 1960-е годы трубача, блистательно исполнявшего классическую музыку. Послал рассказ в «Уральский следопыт» и получил от редактора Виталия Ивановича Бугрова письмо, где было написано, что рассказ хороший и будет опубликован в одном из ближайших номеров. Шли месяцы, рассказ не выходил, и я написал Бугрову письмо с вопросом: когда же? Бугров, человек интеллигентный и тактичный, долго молчал (почти год, даже по тем временам срок большой), а потом написал: «Проблема не в рассказе. У Вас там персонаж есть — Докшицер. Не могли бы Вы дать ему другую фамилию?» «И это все? — поразился я. — Замените фамилию на... скажем, Синяев, какая разница!» Рассказ вышел в ближайшем номере журнала — с фамилией Синяев, естественно. Больше я своих персонажей в советское время еврейскими фамилиями не называл.
Жил я в Баку — это уникальный город, где до начала 1990-х, в принципе, не было национальных проблем: прекрасно жили вместе азербайджанцы, русские, евреи, армяне, татары, лезгины... С бытовым антисемитизмом я не сталкивался. Да и государственный в Баку ощущался не так, как в Москве. Но все же... Я работал в Шемахинской обсерватории, шефом моим был замечательный ученый и человек Октай Гусейнов, мы с ним сделали немало интересных работ по релятивистской астрофизике, некоторые были пионерскими — мы, например, предсказали рентгеновские пульсары за три года до их открытия. В конце семидесятых цикл наших статей был выдвинут на республиканскую премию имени Ленинского комсомола. Первую инстанцию — утверждение на ученом совете обсерватории — работа прошла без проблем. Недели через две, когда состоялось заседание академической отборочной комиссии, шеф подошел ко мне и сказал: «Вызвал меня Гасан Багирович (президент Академии) и сказал... В общем, кандидата с такой фамилией, как у тебя, они утвердить не могут. Говорят: подавай один, без Амнуэля, и премия твоя. Конечно, я отказался — это же наша общая работа». Так мы и остались без премии.
– Первый рассказ ты напечатал в журнале «Техника — молодежи» в пятнадцать лет, школьником. Ты был типичный «еврейский вундеркинд»? Как сегодня ты оцениваешь свои ранние литературные опыты? Легче ли нынешней молодежи постигать технику писательства?
– Процитирую отрывок из мемуарного романа Евгения Львовича Войскунского «Полвека любви». Евгений Львович — старейшина «цеха фантастов», ему сейчас 87, в начале 1960-х он руководил в Баку комиссией по научно-фантастической литературе: «Павлик Амнуэль был из вундеркиндов, с детства сочинял фантастические рассказы. Кто-то из моих знакомых привел его, стеснительного худенького школьника с огромной шевелюрой, ко мне домой, и я прочитал его рукопись. Вещь была ученическая, то и дело сбивалась на красивости, но — свидетельствовала о несомненной литературной одаренности мальчика. Теперь, когда я пригласил Павлика в комиссию, он уже был студентом физмата университета. Его интересовали звезды — он о них писал и готовился стать (и стал) астрофизиком. Амнуэль, ныне известный писатель-фантаст, — убедительное опровержение расхожего мнения, будто из вундеркиндов ничего серьезного не получается».
Вот тебе и оценка первых моих литературных опытов. Идею для рассказа я переписал у известного фантаста Георгия Гуревича. И опубликовали рассказ в журнале не потому, что он был хорош, а ради сенсации — школьник, ученик девятого класса... Я потом несколько лет посылал в журналы свои новые опусы, и их, конечно, не печатали — сенсация вещь одноразовая. Лишь через пять лет у меня получился рассказ, за который мне и сейчас не стыдно — «Все законы Вселенной». А учителя у меня были суровые — Генрих Альтов, Евгений Войскунский... Приходилось переписывать рукописи много раз. Сейчас молодым авторам легче пробиться в печать и даже опубликовать роман — лишь бы попасть в «формат», ничего нового придумывать не нужно. А технику писательства именно по этой причине молодые авторы не нарабатывают. Зачем? И так публикуют.
– Прошедший год был удачным для тебя в плане премиальном. Ты получил две престижные награды. Расскажи об этом.
– Прошедший год был для меня юбилейным: полвека после того, как в «Технике — молодежи» вышел первый рассказ; четверть века после выхода первой книги фантастики «Сегодня, завтра и всегда» в издательстве «Знание». Может, чтобы это отметить, мне и присудили две премии. Одна — «Бронзовый Икар» от Союза писателей Москвы. Другая — имени И.А. Ефремова от Союза писателей России «за выдающийся вклад в развитие отечественной фантастической литературы». Обе премии мне вручили в Крыму, на конвенте любителей фантастики «Созвездие Аю-Даг».
– Спасибо, Песах. Успехов!
Михаил ЮДСОН, Израиль

С точкой зрения Павла Амнуэля на современную фантастику (и не только) можно познакомиться на его страничке в ЖЖ: http://amnuel.livejournal.com.