Трофейные туфельки

Муське, правда, повезло: приехав из эвакуации, с Урала, она поступила в медицинский, и ей по состряпанным документам удалось вывезти мать. Родительницу пристроили кастеляншей в общежитие, где она стирала и чинила постельное белье, списанное в соседнем госпитале. Мама получала рабочую карточку, и это было спасением.
«А у нас пирожки! Комната № …» — Муська вывешивала на этаже объявление. Это означало, что ее матушка размочила макароны, полученные по талонам, и из месива испекла нечто, напоминавшее вожделенное лакомство. Набежавшая ватага вмиг сметала подобие пирожков с подмороженной картошкой. После чего комендант, у которого вместо руки торчал протез в черной перчатке, хватался за голову: студенты отплясывали «яблочко» и горланили дурацкие песни-нескладухи, лишенные всякого патриотического содержания:
Была весна.
Цвели дрова.
И пели лошади…
Потом все курили самосад: сворачивали «козьи ножки» и дымили в коридорах.
– Когда куришь, не так есть хочется! — оправдывалась Муська, если мать читала ей нотации о пагубности вредных привычек. Еще студенческая братия знала, как повысить собственное благосостояние: ребята сдавали кровь. После этого кружилась голова и клонило ко сну. Зато донорам полагались спецкарточки, по которым можно получить в обед суп, компот, буханку черного хлеба и несколько кусков белого. И хотя белый пекся пополам с полынью, был восхитительно воздушным и напоминал вкус довоенных французских булок.
Последние недели студенты первого курса ходили в госпиталь на практику. В тот самый, где уже несколько месяцев лежал с тяжелым ранением Муськин отец. Практиканты перевязывали раненых, кормили и писали письма близким. Иногда парням удавалось прихватить у медсестричек спирт «для компрессов». Тогда в общежитиях устраивались вечеринки, и из окон доносились застольные тосты, где всуе упоминались имена классиков марксизма:
Мы пьем за того,
Кто писал «Капитал».
Еще за того,
Кто его изучал.
В канун нового года девчонки гадали:
– Вызываем дух Сталина и Черчилля! Спросим их, когда окончится война.
Гадающие замирали в ожидании, но главы государств отвечали невнятно. Зато блюдце вращалось, как сумасшедшее, предсказывая имена женихов. Муська и без гадания знала, что Михаил Найдич — курсант военной академии — ее суженый. Он застенчивый и улыбается загадочно. Но если ему приделать усы — вылитый Иоганн Штраус из «Большого вальса».
Фильм из нездешней, блистательной жизни восемнадцатилетнюю зрительницу кинотеатра «Художественный» поразил в самое сердце. После просмотра Муська была готова к перемене участи. Она отрезала косы, что носила «корзинкой», навила волосы на палец, и они скрутились по моде — «бутылочкой».
– Я похожа на Карлу Доннер? — вертелась перед зеркалом, преображенная. И хотя вместо бального наряда на ней было застиранное платье из бумазеи, из-под которого выглядывали теплые штаны, сшитые из детского байкового одеяла, маленькая медичка дерзко бросила вызов экранной сопернице. Да разве могла австрийская дива, похожая на прекрасного лебедя, топать в баню с тазом подмышкой, хлебать суп из крапивы, сдавать кровь за кружку компота — и оставаться красавицей?
Похоже, Муськин избранник оценил ее превосходство: выпускник военной академии водил девушку в «Сокольники», катал на карусели и угощал морсом на сахарине. Иногда ухажер являлся в общежитие с кульком соевых конфет. Растаяв в кармане, они превращались в липкий комок. Девчонки раздирали сладость на куски и пили чай в Муськиной комнате. Ее подружки норовили сделать Михаила Найдича общим достоянием.
– Раздевайся! Не стесняйся! — однажды стянули с бравого курсанта гимнастерку, майку и обнажили торс. Смущенный беспардонностью напавших, он отбивался, как мог, но медички его укротили: — Послезавтра экзамен по анатомии.
Они вооружились атласом, стетоскопом и карандашами.
– Определяем границы сердца, легких и печени, — девчонки выстукивали, выслушивали «пациента», оставляя карандашные отметины на его теле.
Превращенный в наглядное пособие, «живой муляж» не сопротивлялся, пока не подошла Муська. Она подышала на курсанта, как будто хотела протереть запотевшее стекло, послюнявила химический карандаш и нанесла последний штрих:
– Контуры сердца здесь!
Не выдержав сладких пыток, «мнимый больной» схватил гимнастерку и бросился к двери:
– Увольнительная кончается!
Но девчонки повисли на нем.
– Отпустите товарища военного! — строго приказала Муськина мать, незаметно вошедшая в комнату во время учебного эксперимента. Она давно сокрушалась по поводу мужского окружения дочери. В группе-то одни фронтовики, раненые. Половина — инвалиды, на костылях. Какие дети пойдут… Вечером дочке шепнула:
– Мария, у тебя в голове ветер. Не проморгай Михаила. Руки-ноги целы, и в форме. Чем не жених?
Муська отмахивалась, но в душе ее пели май, весна и предчувствие Победы. И это случилось. В день девятого мая.
«Мы махнем на Красную площадь и будем ликовать вместе со всем народом», — решила счастливая первокурсница из мединститута, обдумывая при этом праздничный наряд. Платье из маркизета в цветочек, в талию и с рукавами-фонариками, перешитое из маминой довоенной ночной сорочки, уже висело в шкафу. Локоны «бутылочкой» выкрашены красным стрептоцидом, добытым в госпитале.
– Ослепительная фрау Карла Доннер, вам нравится медный оттенок волос? — ехидно спросила Муська воображаемую соперницу.
Ведь если на площадь успеет любимый курсант, похожий на Штрауса, она встретит его во всеоружии. Только одно обстоятельство выводило ликующую Муську из себя — туфли ее предательски развалились.
Идти на праздник… босиком? В резиновых тапочках?.. Разве позволила бы себе венская примадонна?
Муська впала в отчаяние.
– Будут тебе туфли! — сказала фея по имени Соня, подруга Муси, которая жила не в общежитии, а в Лихоборах, с родителями, в собственном доме. Иногда она приглашала к себе Муську, и у той кружилась голова от запаха картошки с тушеным мясом и забытой сытой жизни.
Мать подруги торговала в столовой газированной водой с вишневым сиропом, и руки ее по локоть были в красной краске. Это пугало Муську. Куда как приятнее казался отец — весельчак и живчик. Он работал сапожником при военторге. В маленькой мастерской чинил военные сапоги и туфли офицерским женам. На полу и в ларе валялась гора женской обуви. Ее слали в посылках воевавшие в Германии офицеры. Башмаки, недавно гулявшие по Веймару, Эрфурту, Берлину, приземлились в углу московской сапожной.
Из замши, атласа, крокодиловой кожи, с перепонками, кнопками, на ремешках и со шнуровкой, цвета сливок и розового коралла, они лежали, сваленные в общую кучу. Воплощенное торжество арийского шика, знаки роскоши былой, счастливой жизни, трофеи, доставшиеся победителям.
«Что за фрау и фройлин носили эти туфли — баронессы, официантки, певички кабаре, домохозяйки? Где сегодня их владелицы — Греты, Луизы, Марты, Шарлотты?» — гадала Муська.
Стоптаны каблуки? Сбиты набойки, облуплены носы? Чепуха! На обувной развал она смотрела зачарованно, как на Волшебную гору и сокровища пещеры Али-Бабы.
– Эти, красные, с пуговкой! — выбрала наконец подходящую пару, надела носки и испугалась:
– Берем чужое. Тайно. Без спроса…
Но Сонька успокоила:
– Не трусь. Сходим на праздник и вернем. Отец и не заметит — все равно их чинить.
И они махнули на Красную площадь. Чтобы поберечь неземной красоты туфельки, Муська ехала на трамвае. Но вскоре дорогу перегородили автобусы и грузовики, и девчонки пробирались к центру пешком. Люди, незнакомые, обнимались, целовались и плакали. Больше не было затемнения, из окон и с балконов сбрасывали бутылки с водой и конфеты.
Гремела музыка. Девчонки бежали к Историческому музею, обходя танки и обгорелые машины. Народ валом валил на площадь, и яблоку уже негде было упасть. Неожиданно по радио раздалась команда:
– Расходись! Поворачивайте назад!
Толпа дрогнула, и началось столпотворение. Муська споткнулась и потеряла узелок с деньгами. Она нагнулась и начала искать пропажу. Но упала. Толпа напирала. И Муська обнаружила, что ноги у нее босые.
– Туфли… Я потеряла туфли! Помогите! — закричала она что есть мочи. Но получила удар в спину.
– Не останавливайся! Нас затопчут! — выдохнула Соня.
Но Муся все еще кричала, вертя головой:
– Красные, с пуговкой!
И тогда Соня резко дернула ее за руку, и толпа понесла девчонок неизвестно куда.
Наконец напор людского потока ослаб, и подружки оказались на тротуаре. Они нырнули в какой-то двор и рухнули в траву у подъезда деревянного дома. Через несколько часов они добрались до общежития.
Вот уж напраздновались! И Мишу не встретили, и туфли… Муська принялась реветь:
– Что скажем твоему отцу?
Рано утром Соня разбудила подругу:
– Вставай. По радио объявили: по всей Москве будут останавливаться машины с потерянными вещами.
– Ура! — закричала Муська, и в душе ее ожила надежда. — Едем на Моховую!
Там стоял студебеккер, заваленный обувью.
– Ну что, растеряхи? Полезайте в кузов! — солдаты подали девчонкам руки.
Кузов был забит детскими сандалиями, тапочками, женскими башмаками. На дне его лежали лодочки и босоножки, полуботинки на рантах, с бантами и пряжками, и даже пуанты с белыми лентами.
Солдаты извлекали пары, поднимая над головой.
– Эти? Эти?
– Нет! Мои красные, с пуговкой! — талдычила Муська.
– Бери любые и топай! — разозлился подуставший солдатик.
Муська снова впала в отчаяние. Она побежала в госпиталь к отцу за советом.
– Кто учил девочку брать чужие вещи? — негодовал отец. — У тебя совесть есть? Твой дядька убит на войне, бабушка с дедом погибли в гетто, а ты польстилась на фашистские обноски…
В общежитии она долго маялась неприкаянная и уснула с чувством вины и стыда.
Ей приснилась Красная площадь. В знаменах и флагах. Гремели марши. Потом оркестры заиграли «На сопках Манчжурии» и «Венский вальс». Вся площадь закружилась, и Муська вместе со всеми. Своего партнера она тотчас узнала. Он был в цилиндре и фраке, надетом на голое тело, где карандашом четко намечены границы сердца. Муська оказалась одетой под стать танцору: в волосах диадема, платье из белых кружев, на ногах… Она глянула вниз и обомлела. Новоявленная Карла Доннер стояла босая.
– Какой позор! — Муська пустилась бежать, но человек во фраке крепко прижал ее к своему нарисованному сердцу. Он приподнял ее, чтобы босые ступни не касались брусчатки, и, кружа в танце, шептал:
– Не плачь. Завтра я подарю тебе хоть тысячу разных туфель. А сегодня Праздник. День Победы. Раз-два-три… Раз-два-три…
Муська проснулась. Легко вздохнула. И поняла, что все плохое позади, и наступит жизнь без лишений и страха. Счастливая мирная жизнь.
Рена ЯЛОВЕЦКАЯ, Россия