Метафизика зла

– Андрей Сергеевич, расскажите об этой картине.
– Эту картину я задумал 25 лет назад. В 1967 году у меня вышла картина про колхоз, которая называлась «Ася Клячина, которая любила, да не вышла замуж». Картина была тогда запрещена. И председатель Госкино Алексей Романов, и другие чиновники по идеологии из ЦК собрались, чтобы смотреть мой фильм с тем, чтобы рекомендовать мне внести поправки. Я в этот день купил бутылку коньяка и пошел в будку к киномеханику, чтобы попросить его после просмотра немного «пошпионить» — отодвинуть защелку и послушать, что начальство будет говорить о фильме. В будке сидел пожилой киномеханик, к которому я и обратился со своей просьбой. Он согласился мне помочь, а сам говорит: «Это разве начальство! Вот я показывал кино настоящему начальству». Я спрашиваю: «Кому? Хрущеву?» — «Сталину!» Я чуть не упал. Представляете: 1967 год, человек сидит в будке Госкино и говорит, что он Сталину показывал кино! Мы эту бутылку с ним тогда, конечно, выпили. Он стал рассказывать разные истории про Сталина, и про то, как он показывал кино, и про то, какой это был великий человек, и про то, как он любил Сталина. Мне было очень интересно смотреть на этого немолодого человека, который ТАК относился к Сталину, хотя уже давно произошел ХХ съезд. Он мне рассказал массу интересных вещей, и я тогда подумал: «Какая картина может быть!»
– И фильм вы сняли…
– …двадцать один год спустя! Когда началась перестройка, я подумал, что, может быть, все-таки можно снять эту картину. Я в это время был в Голливуде, в Америке. Но я поехал в Москву и нашел этого человека. Он был уже на пенсии, но тем не менее был энергичен и активен. Я с ним записал интервью часов на десять. Он рассказывал все подряд. И какой был Сталин, и как он смотрел кино, и еще массу замечательных деталей. Например, что его родственники четыре или пять лет даже не знали, что он работает в Кремле. И еще он мне объяснил, что такое «ближний круг».
– И именно это и стало названием картины?
– Да, картина называется «Ближний круг», потому что так назывался круг людей, которые имеют непосредственный контакт с вождем: чай подают, дверь открывают, полотенца подают, стелют постель, охраняют. Одним словом, те, которые могут его запросто молотком по голове ударить. Поэтому это были особо проверенные люди. И в их число входил киномеханик. Он рассказывал, как его привезли первый раз на дачу… И это есть в фильме. Рассказывал, что Василий Сталин был пьющим человеком. Он часто вызывал киномеханика ночью, чтобы посмотреть кино. И про пьянки, которые Василий устраивал, и про то, что там бывали великие футболисты, Бобров, например. Ведь «Динамо» — это была его команда. Механика привозили, и Василий ему тоже наливал стакан. Иван был непьющий, но отказаться не мог. Однажды он вырубился где-то в углу за портьерой, а когда часа через два пришел в себя, то услышал, как скрипят сапоги хозяина. Посмотрел в щель и видит: ночь, Василий стоит — шатается, а Сталин в шинели прошел, сел за стол и говорит: «Стыдно, Василий, стыдно. Ты посмотри на отца. Я всю жизнь учусь, и до сих пор учусь, а ты никак не можешь закончить второй курс...» И вот Иван, ни жив ни мертв, сидит за занавеской и понимает, что если его там найдут, то расстреляют…
– Да, нервная работа была у киномеханика!
– Но рассказывал-то он о Сталине с такой любовью! И тогда мне пришла в голову идея сделать фильм о русском человеке, который боготворит тирана. Когда я серьезно стал думать об этой картине, о философском смысле фильма, я подумал о том, что для многих людей Сталин был великим вождем. С его именем умирали сотни тысяч людей на фронте.
Если бы все было так просто и понятно, то вряд ли кто-нибудь верил бы ему. А ведь привлекательность коммунизма, привлекательность большевизма с их идеями была налицо. Сколько революционеров, среди которых было много евреев, искренне верили в эти идеи. И я это понимаю. Кто, как не евреи, должны были участвовать в революции, потому что черта оседлости, потому что погромы, потому что антисемитизм, потому что мечта о том, что можно создать другое государство… Но они не представляли, как это обернется потом, в 1930-е. И разочарование было колоссальное.
– Почему вы решили показать здесь, в этом центре, именно эту картину?
– Сталинизм и еврейский вопрос — интересная тема. Я знаю много, очень много людей — министров, государственных деятелей, инженеров, — которые по-настоящему верили в то, что они делают. Они были искренними большевиками и верили в Сталина, а дети их воспитывались в коммунистическом, я бы даже сказал, дурмане. И мне хотелось в этой картине показать, что можно сделать с ребенком в такой системе тоталитарного мира, как можно его нацелить на ложную идею. Для меня важный момент в фильме — взаимоотношения главного героя и еврейской девочки, которая росла в тяжелых условиях.
– Как сложилась судьба этого фильма?
– Эта картина провалилась в прокате, как и многие мои картины. Но она от этого не стала ни хуже, ни лучше. Я думаю, что она волнует сейчас не меньше, а, может быть, даже больше. Когда я только сделал этот фильм, мне говорили: «Ты опоздал с этой картиной. Про Сталина уже все сняли». А я до сих пор думаю, что я не опоздал, а снял ее слишком рано. В начале перестройки была замечательная грузинская картина «Покаяние». Там эта тема была интересно раскрыта. Но Сталин в том фильме был показан как абсолютное зло. А потом было снято много картин, где Сталина изображали издевательски, карикатурно. Мне же хотелось сделать картину другого рода. Понимаете, показать Сталина дураком или злодеем не очень сложно. Как говорят, рабы всегда танцуют на гробе своего господина. Гораздо сложнее понять причины, почему Сталин был так популярен, почему он производил такое впечатление даже на умнейших людей в мире: на Фейхтвангера, Луи Арагона, Алексея Максимовича Горького, на Бернарда Шоу… Я был в доме Бернарда Шоу и видел, что у него на камине стоит бюст Сталина. Много было людей, которые ему верили. Интересно понять — почему, в чем секрет?
– Вы разгадали его секрет?
– Он был феноменально соблазнителен, мудр, он знал, с кем как говорить, знал, где он мог быть добрым, а где — беспощадным. Эта маска зла — сложная вещь. Это не просто злодей. Этот человек заботился о своих людях. Сталин любил своих солдат, охрану, любил с ними поговорить. Мой герой Иван Саньшин боготворил своего хозяина. Гносеология* обожествления тирана — это очень непростая штука. Мне хотелось сделать такую картину, где показана метафизика зла. Зло, которое часто выглядит как добро, а внутри… Об этом, собственно, я и делал картину.
– Кто из известных актеров снялся в вашем фильме?
– У меня снимались три американских звезды: Боб Хоскинс сыграл Берию, главную роль сыграл Том Халс, который известен зрителям по роли Моцарта в картине Милоша Формана, и Лолита Давидович сыграла жену Ивана. А все остальные были русские актеры — мои друзья. Табаков, Филиппенко... Все были звезды! Время тогда было трудное, и актеры готовы были сниматься даже в маленьких ролях.
– Когда снимался фильм, вы думали о том, кто будет вашим зрителем?
– Сейчас все больше и больше картин, в которых много развлечений и не так много мыслей. Здесь в зале люди, которые много читали и читают. А молодые люди сейчас читают все меньше и меньше. В основном картинки рассматривают. Так вот, это кино для людей, которые читают, которые думают. Кино для людей, поколение которых старше, чем мой сын и мои внуки. В 1970–80-е годы они шли смотреть фильмы, чтобы что-то узнать. Кто-то хорошо сказал, что лучший способ бороться с инакомыслием — разрешить все печатать. Все начали печатать — перестали читать. А раньше ничего не печатали — и все читали. Возвращаясь к разговору о кино, хочу сказать, что это мое кино, как и другие мои картины, сделано для людей, которые читают и которых что-то волнует.
– Вы хотите помочь своим зрителям увидеть объективную правду?
– Кино, как и все искусства, — это, как говорил Пикассо, большая ложь, которая помогает понять правду жизни. Поэтому можно делать сказки про Змея Горыныча, можно делать фантастические фильмы, но если вы смотрите и плачете или смотрите и смеетесь, значит, вы верите, а раз вы верите, то это — искусство.
Кто-то сказал: нет скучных историй, есть скучные рассказчики. Я всегда хотел, чтобы картины были интересными и открывали что-то про человеческий характер. А это очень сложная вещь. Главное для меня в кино, чтобы после картины у зрителя была возможность подумать. Если вам потом хочется обсуждать кино, даже если вы его ругаете, значит, оно вас задело. Поэтому, как говорится, хотите — хвалите, хотите — ругайте, но не забывайте.
Записала Мария МИХАЙЛОВА, Россия
Фото Ильи Долгопольского
________
* Гносеология (от греч. gosis познание и logos слово, учение) — теория познания.