Русский комик и еврей-ортодокс

Рыжий косой еврей
Савелий хотел стать юристом, как отец. Виктор Савельевич Крамаров занимался адвокатской практикой в Москве. Он женился на Бенедикте Соломоновне Волчек, которую все звали Бася, и в 1930 году у них родилась дочь Таня. Семье адвоката дали комнату в коммунальной квартире. В этой комнате на 2-й Мещанской улице 13 октября 1934 года появился на свет их второй ребенок, сын Савелий.
Чтобы прокормить семью, Виктор Савельевич перешел на работу юрисконсультом, но от адвокатской практики не отказался. За что и поплатился — решился защищать одного героя Гражданской войны, объявленного «врагом народа». Савелию было всего 4 года, но он хорошо запомнил, как в их крохотной комнатке появились люди в фуражках и забрали отца.
26 мая 1938 года Особым совещанием при НКВД Виктор Крамаров был осужден на 8 лет лагерей по печально известной 58-й статье Уголовного кодекса РСФСР — за контрреволюционное преступление. Наказание отбывал в лагерях Дальстроя. По отбытии срока проживал в городе Бийске Алтайского края, работал юрисконсультом в конторе по заготовке зерна. В Москву он не имел права возвращаться и семью свою больше не видел.
Савелий вспоминал, что писал отцу письма, рассказывал, чуть привирая, о своих успехах в школе и о том — тут он врал безбожно, — что дома все хорошо.
Бася как «член семьи изменника Родины» осталась без работы. На помощь пришел ее брат — Леопольд Соломонович Волчек. Лео помог ей устроиться копировщицей в проектный институт, где работал сам. Зарплата была крошечной, все понимали — выжить на эти копейки невозможно, поэтому родственники составили расписание — в какой день к кому из них приходить обедать детям Баси. Если к этому добавить, что вскоре началась война, то можно представить, в какой нищете и отчаянии, несмотря на помощь родных людей, жили Крамаровы.
Среди одноклассников Савелия и друзей по двору таких, как он, оставшихся без отцов, было много. Но даже они считали его чужим. Еврей. Рыжий. И еще у него был врожденный дефект — глаз косил. Приятели сразу же окрестили парня «Косым». Когда Сава слышал прозвище, он белел и бросался на обидчиков. Во дворе за ним закрепилась слава хулигана, в школе — клоуна. Поставить постоянно шкодившего парня в угол? Он там такие рожи строил — класс умирал от смеха. Выгнать с урока? Его вообще тогда не найти — сбежит из школы. В старших классах на него просто махнули рукой.
 

«У меня лицо — как противогаз. Вот все и смеются...»
После войны сестру Таню забрали к себе родственники из Львова — Савелий заболел туберкулезом, и мать опасалась, что дочь тоже заразится. За себя Бася не боялась. Когда ее мужа вновь осудили по старому делу, он, потеряв надежду на освобождение и встречу с семьей, 28 марта 1951 года покончил с собой в Туруханске. Много лет спустя, в начале 1960-х, Савелий Крамаров написал в «органы» письмо с просьбой сообщить о месте захоронения отца. В ответ получил оставшиеся от отца документы. Среди них — 53 листа разных справок, в том числе и о том, что Виктор Савельевич Крамаров реабилитирован военным трибуналом Московского военного округа 8 июня 1956 года «за отсутствием состава преступления»…
Но тогда, сразу после известия о кончине мужа, Бася почувствовала, что и ей недолго осталось жить. Через пару месяцев после смерти отца ее не стало… Савелию было 16 лет, когда он остался один. Чтобы как-то продержаться, разделил комнатку в коммуналке ширмой и сдал угол какому-то приезжему.
Время подходило к окончанию школы. Лишить сироту аттестата у преподавателей не хватило сил. Аттестат давал возможность поступить в институт. Сава мечтал стать юристом, как отец. Но у него, как сына «врага народа», шансов поступить на юридический факультет не было. Лесотехнический институт родственникам Савелия показался и привлекательным, и доступным. Решающим аргументом стало: «Лесной воздух полезен для легких».
Это было время, которое потом назовут «оттепелью». Молодые режиссеры создавали театральные студии, в которые пробоваться мог любой желающий. Савелий прослышал про одну из них — «Первый шаг» при Центральном доме работников искусств. И оказался там к месту. Таких, как он, ничего не знающих об актерском ремесле молодых людей там было много: врач Альберт Аксельрод, инженер Илья Рутберг, студент-журналист Марк Розовский, боксер Леонид Енгибаров и инженер из бюро авиаконструктора Яковлева Майя Кристалинская.
Первым режиссером, который понял, что Крамаров — настоящий бриллиант, был Юрий Чулюкин. Так в 1959 году в фильме «Ребята с нашего двора», дипломной короткометражке начинающего режиссера, появился Васька Ржавый, парень нагловатый и наивный, глупый и сообразительный, смешной и страшный — как сложатся обстоятельства. Таким его сыграл Крамаров. Это был очень узнаваемый в ту пору социальный тип, который коротко называли «безотцовщина». Роль получилась настолько запоминающейся, что следом и другие режиссеры стали тиражировать этот типаж в своих фильмах. Молодой Александр Митта дал Крамарову роль парня по прозвищу Пимен в фильме «Друг мой, Колька!..», а Яков Сегель в картине «Прощайте, голуби!» почти такого же бездельника — Васьки Коноплянистого. Роли Крамарова множились, но суть не менялась. Одно появление Крамарова на экране, говорили многие режиссеры, это стопроцентный успех эпизода. К примеру, Илюха-бандит из «Неуловимых мстителей» лишь несколько раз на минуту-другую появляется на экране, а его фраза про гроб и мертвых с косами сразу пошла в народ. Но не более эпизода. Считалось, что, если дать Крамарову в кадре волю, он легко перетянет все одеяло зрительской симпатии на себя.
Савелий Крамаров, как мог, боролся против того, что его «дозировали» в фильмах, но ничего со своим амплуа поделать не мог. До тех пор, пока Виктория Токарева и Георгий Данелия не написали сценарий фильма «Джентльмены удачи» специально «под Крамарова». После выхода картины по стране пошли гулять крылатые фразы крамаровского героя, Федора Петровича Ермакова: «Чуть что — сразу Косой», «А Гаврила Петрович по фене ругается», «Вот у меня один знакомый, тоже ученый, у него три класса образования, так он десятку за полчаса так нарисует — не отличишь от настоящей!», «Кто ж его посадит?! Он же памятник!». Многие из этих фраз были чистой импровизацией. «Что это ты мне глазки строишь?» — кокетливо спрашивала героиня в фильме «Большая перемена». «А что я тебе должен строить? Кооператив?» — не задумываясь, отвечал Крамаров. Именно Крамаров, а не его герой, поскольку никаких слов в этом эпизоде режиссер не предполагал. Сам он свой творческий метод определял просто: «У меня лицо — как противогаз. Вот все и смеются...»
Режиссер Евгений Гинзбург, который для своего первого телевизионного «Бенефиса» выбрал именно Крамарова, рассказывал: «Я начал объяснять Крамарову детали, чуть ли не по системе Станиславского. Он сперва внимательно слушал меня, затем заскучал, а в конце концов сказал: «Что ты мне голову морочишь? Я неделю назад вернулся из Праги — снимался в кино. Знаешь, как мы там работали? Вхожу я в павильон, а там от стены до стены, на бельевой веревке — плотненько так — висят мои рожи. Я так улыбнулся, эдак гримасу скорчил... Каждый снимок пронумерован. И режиссер мне от камеры в мегафон кричит: «Савелий! Нумер шесть!» Я вхожу в кадр и строю соответствующую рожу...»
 

С благословения Любавичского Ребе
Крамаров всегда очень бережно относился к своему здоровью. Он говорил, что если себя беречь, то вполне можно продержаться на этом свете лет этак до ста пятидесяти. Увлекся йогой, перестал употреблять «вредное» мясо, неделями мог питаться орехами и медом. Пил только свою, «проверенную» воду — приносил ее на съемки из дома. Руки мыл тщательнее хирурга перед операцией — боялся микробов. Не употреблял спиртного и не курил.
Позднее появилась еще одна «причуда». Он отказывался работать по субботам. «Суббота — все, привет, пишите письма! Никакой работы! И ни за какие деньги! — вспоминал его друг, худрук театра «Шалом» Александр Левенбук. — Бывало, ему предлагали шестикратный гонорар — тщетно!» Мало кто тогда знал, что Крамаров в конце 1970-х стал религиозным человеком, посещал синагогу и соблюдал шабат.
Впрочем, «где надо» о нем знали все. От него потребовали покончить с посещением синагоги, он отказался, и за это его, как неблагонадежного, не пустили на Олимпийские игры в Мюнхен, хотя актер очень любил спорт и с удовольствием ездил с группой поддержки на соревнования. Дальше — больше. Ему вдруг перестали предлагать роли. Он подал документы на выезд из страны. Крамарову отказали, потому что после его отъезда Госкино пришлось бы снять с проката больше трех десятков фильмов с его участием.
Александр Левенбук то ли в шутку, то ли всерьез предложил Крамарову написать письмо американскому президенту Рональду Рейгану, в прошлом актеру. Как коллега коллеге. Что, мол, и на родине не снимают, и за ее пределы не выпускают. Дошло ли до Рейгана это письмо — неизвестно. Зато оно несколько раз прозвучало в эфире «Голоса Америки».
31 октября 1981 года Савелию Крамарову разрешили покинуть СССР.
Поначалу его дела в Нью-Йорке шли плохо. Он познакомился с хасидом р. Моше-Хаимом Левиным, который посоветовал ему послать факс Любавичскому Ребе с просьбой о благословении. Савелий так и поступил, но не получил ответа. После этого прошло довольно много времени, а дела его не улучшались. Как-то р. Левин навестил его, и Савелий в очередной раз начал жаловаться на отсутствие работы. Моше-Хаим предложил ему наложить тфиллин и еще раз послать факс. Они снова послали факс и... через двадцать минут пришел ответ от Ребе. Он благословил Савелия на поиски работы и посоветовал переехать в Сан-Франциско.
…Спустя несколько лет, когда кинопираты привезли в Россию кассеты с американским фильмом «Москва на Гудзоне», там был прежний веселый, боевой Савелий Крамаров в роли, о которой в России он не мог и мечтать. Он играл сотрудника госбезопасности, «опекавшего» группу советских музыкантов.
Прошло время, и Савелий смог приехать в Россию. Он уже не выглядел рубахой-парнем, посолиднел, но глаза по-прежнему смеялись. Рассказывал, что играет эмигрантов, говорящих по-английски с акцентом. Оказалось, что здесь, в Москве, его не забыли. Савелий выходил на Арбат — и уличная торговля заканчивалась. К нему бежали люди из киосков, дарили сувениры, просили автографы. В Сочи, куда его пригласили на «Кинотавр», при его появлении на «Аллее звезд» публика ревела от восторга. Ему даже выделили телохранителей.
В Штатах в профессиональной сфере у него все складывалось благополучно. После «Москвы на Гудзоне» он сыграл эпизод в знаменитой «Красной жаре» — всего полторы минуты, но зрители запомнили эту сцену. Потом была роль русского моряка-телеграфиста, доброго и уморительно смешного, в фильме Уоррена Витти «Любовная афера». Он сыграл эмигранта из России в боевике «Танго и Кэш»... Крамаров был готов играть серьезные роли и вскоре получил такую возможность: его утвердили на роль без кинопробы, чего удостаивались лишь самые известные актеры Голливуда. Но сыграть ему не было суждено. У Савелия обнаружили рак.
Савелий Викторович Крамаров скончался 6 июня 1995 года. Он похоронен близ Сан-Франциско на еврейском мемориальном кладбище. Его друг, скульптор Михаил Шемякин изваял ему надгробие.
Его помнят. И не только на территории бывшего Союза. Рабби Йосеф Лангер, раввин синагоги в Сан-Франциско, прихожанином которой был Савелий, говорит о нем: «Он был искренне верующим человеком, смиренным и добрым».
 

Лев ШЕРСТЕННИКОВ, «Биография»
В статье использованы материалы израильских СМИ