Жертвы и демократия
Слово «демократия» превратилось в заклинание современного мира, этакую мантру, от одного произнесения которой любая проблема должна сама собой немедленно обустроиться, причем наилучшим образом. Все, решительно все, сегодня объясняют наличием или отсутствием демократии: бедность или процветание, упадок культуры или ее подъем, войны, перевороты, восстания и победы на Олимпиаде. Демократия — признак прогресса, знак движения в ногу со временем.
Несколько тысяч лет назад, когда далекие предки современных европейских и американских демократов гонялись друг за другом, сжимая в руках каменные топоры, Всевышний обратился к Моисею:
– Выбери Бецалеля, — сказал Он, — и пусть тот сделает убранство для моего Храма. Но сначала спроси у евреев.
– Зачем? — удивился Моисей. — Если Бецалель хорош для Тебя, он будет хорош и для евреев.
– Нет, — ответил Всевышний. — В Храм будет приходить весь народ, и поэтому тот, кто его строит, должен быть посланником всех. То есть признан всеми.
В этом небольшом диалоге кроется один из основных принципов современной демократии. Еврейские общины издревле были устроены таким — демократическим — образом. Закон, например, запрещает царю или президенту назначить раввина в какой-либо город без согласия живущих в этом месте евреев.
«Народы созрели для демократии», — утверждает президент Обама и в качестве примера ссылается на «бархатную революцию» в Грузии, «оранжевую» на Украине, «красную», происходящую на наших глазах в Ливане. Но является ли стремление народов к определенному виду устройства общества залогом улучшения существующего мира? Не нужно забывать, что Гитлер пришел к власти самым что ни на есть демократическим путем.
Сразу за описанием утвари, изготовленной Бецалелем, Тора рассказывает нам о жертвоприношениях. Отвлечемся на минуту от протестов Общества защиты животных и попробуем посмотреть, для чего приносились жертвы, в чем их смысл и значение.
Предположим, житель галилейской деревушки реб Хаим, не про нас будет сказано, согрешил. И полагается ему в качестве искупления принести жертву в иерусалимском Храме. Самый разгар жатвы или сева, а он должен бросить хозяйство и отправиться в Иерусалим. Два дня пути: сначала с горы, а потом в гору.
Делать нечего, собирается реб Хаим, берет в котомку немного провизии, тфилин, талит и выходит из дому. У калитки встречает его сосед.
– И куда это вы собрались, реб Хаим? — спрашивает он, увидев дорожную одежду и котомку.
– Да вот, в Иерусалим, — отвечает реб Хаим.
– А-а-а, — многозначительно протягивает сосед. — В Храм, значит?
– В Храм, в Храм, — потупясь, отвечает реб Хаим и выходит на дорогу.
Неудобно реб Хаиму, неприятно. Уже представляет он, что будут говорить соседки, как станут насмехаться мальчишки над его детьми, и тяжко, тяжко становится на сердце.
Два дня добирается реб Хаим до Святого города. Дождь его поливает или жарит солнышко, спит он на лавке в дорожной харчевне, молится в непривычном миньяне. Но вот, наконец, Иерусалим. Спешит реб Хаим на рынок — покупать животное для жертвоприношения. А цены на рынке — ой-ей-ей! Кусаются цены! Долго ходит реб Хаим, пока не подыскивает подходящее животное, покупает его и берется за веревку. Но животное хоть и жертвенное, но не дурное. А жертвенным становиться оно и вовсе не желает, поэтому упирается всеми четырьмя ногами и старается наподдать реб Хаиму молодыми рожками.
Весь мокрый от пота, притаскивает реб Хаим упрямую скотину к входу в Храм. А там уже выстроилась длинная очередь из таких же грешников. Неудобно реб Хаиму, неприятно. Всегда считал он себя достойным, уважаемым человеком — и вот в какой компании оказался.
А молодые коэны — вот же мальчишки негодные! — так и норовят посмеяться над грешниками. Вопросы ехидные задают, рожи корчат. А один взял да и полоснул ножом по веревке. Животное сразу шасть — и побежало. Уж бегал за ним реб Хаим, бегал, насилу поймал. Взял его покрепче за ухо, веревку затянул — и обратно к воротам. А очередь уже прошла. Опять в конец становись! Добрался горемыка до ворот Храма, а там священник давай расспрашивать: что за грех, да как сделал, да что думал при этом. А потом на животное глянул и совсем рассердился.
– Ты что же это, — говорит, — человек нехороший, Всевышнему порченое подсовываешь?
– Как «порченое»? — удивляется реб Хаим. — Я же самое лучшее покупал, непорочное!
– А это что? — тычет священник пальцем в порванное ухо. Видимо, не рассчитал свои силы реб Хаим, перестарался, животину удерживая.
Опять все с самого начала. А денег-то уже нет. На еду и ночлег не остается. Неудобно реб Хаиму, неприятно. И, принеся жертву, спит он голодным на улице и зарекается в жизни своей совершать грешные поступки.
Храм, во всем своем великолепии и святости, был нужен для нравственного очищения народа. Без морального совершенствования человека теряют смысл жертвы и торжественные церемонии. Так же и демократия всего только инструмент, способ правления. Нравственность, духовное содержание обществу должны нести религия и культура. Надеяться, будто один только способ голосования сделает человека лучше, по меньшей мере, наивно.
Янкл МАГИД, Израиль
Комментарии:
Добавить комментарий:
Добавление пустых комментариев не разрешено!
Введите ваше имя!
Вы не прошли проверку на бота!