Мой сосед Махмуд Эсамбаев

– Константин Леонидович, где и как вы познакомились с Махмудом Эсамбаевым?
– Так случилось, что в начале 1980-х годов я снял несколько картин на Северном Кавказе. И, естественно, хотелось познакомиться со знаменитым Махмудом Эсамбаевым. В Грозном, где он жил с семьей в огромной квартире, занимавшей целый этаж, увидеться не довелось. Но оказалось, в Москве у него тоже была квартира. Маленькая, однокомнатная, а что самое интересное, — в том же самом кооперативном доме Малого театра на улице Пресненский Вал, где проживал и я. Московское жилье служило ему для отдыха после концертов и заседаний Верховного Совета СССР, депутатом которого он был. Мы познакомились как соседи. Обычно в его маленькой квартире собиралось такое количество родственников, друзей и почитателей-чеченцев, что измочаленный после очередного концерта артист у себя дома не мог ни зайти в туалет, ни принять душ: гости занимали все. Мне довелось видеть, как двое кавказцев играли в шахматы в его туалете, утвердив шахматную доску на крышке унитаза… Понятно, что при таких обстоятельствах Эсамбаеву приходилось идти мыться ко мне. После таких «налетов» он приглашал меня к себе, показывал батареи дорогих коньяков, вин и просил: «Забери все это: в таком количестве я не пью». Я старался ничего не брать. Тогда он сам эти бутылки заносил ко мне домой…
– Я часто видел на киноэкране, как танцует Махмуд Эсамбаев, а какими человеческими качествами он обладал?
– Как все кавказцы, он был открытым и гостеприимным. Кроме того, человеком умным и понимающим людей. При его высоком росте он никогда не снимал папахи, к тому же носил сапоги с каблуками. Таким образом, внешне он был недостижимый. Но когда относился к вам по-дружески, то снимал папаху, и вдруг оказывалось, что он абсолютно лысый. Так что папаха являлась как бы частью его самого. И еще у него были удивительные, постоянно жестикулирующие руки, каких я никогда не видел у других танцовщиков и танцовщиц. Рассказывают, что его талия была тоньше, чем у балерин Большого театра. И в танце ему не было равных на сцене. Я видел его знаменитый танец, в котором он «поднимал солнце». Открывался занавес — он сидел. Затем очень медленно вставал… Зритель не замечал, как за его спиной поднималось солнце. И это его вставание занимало… 6 минут. Представьте, какие сильные у него были ноги!

И еще одна история про Махмуда. Этот удивительный человек, с массой прибауток на хорошем русском языке, превосходно говорил на идише! Еврейскому языку его, четырнадцатилетнего подростка, научила Софья Михайловна, одесская еврейка, вторая жена отца. Ее он очень любил и свободно общался с ней на идише. Кстати, она великому танцору показала движения еврейского танца «А юнгер шнайдер» («Портняжка»), который имел огромный успех у зрителей. Никогда не забуду его рассказ, как он однажды пришел на прием к одному важному чиновнику — известному антисемиту. Хозяин кабинета при входе прославленного народного артиста СССР поднялся из-за стола. И вдруг гость неожиданно заговорил с ним… на идише. Чиновник опешил, так как этот ненавистный ему язык знал с детства — он родился в местечке на Украине…
– А какие лично у вас были отношения с Махмудом Эсамбаевым?
– Добрососедские. Вот лишь один пример. Моя 11-летняя дочь Женечка училась в школе, которая находилась рядом с нашим домом. Там у нее произошло неприятное столкновение. Об этом я рассказал Махмуду, а чтобы эту напряженность как-то веселее «разрулить», попросил его пойти со мной в школу. Он согласился. Была перемена, в вестибюле и коридорах суета — учащиеся, педагоги. Но когда они увидели Махмуда, все замерли. Мы подошли к кабинету директора. Эсамбаев постучал в дверь и широко ее растворил. Когда директриса увидела его рядом со мной, то буквально обомлела. Махмуд подошел к директрисе и строго спросил: «А что это в вашей школе происходит?» Ее лицо стало, как мел. Он продолжал: «Знаете, дорогая, я решил произвести на вас впечатление. И, мгновенно прыгнув перед ней на стол, принялся отбивать чечетку. Директриса испуганно крикнула: «Я сейчас же вызову милицию!» А Махмуд ответил: «Ничего у вас не выйдет. Я депутат Верховного совета СССР!» — и показал ей пурпурный флажок, который блестел на лацкане его пиджака. Затем спрыгнул со стола и сказал: «Я, пожалуй, приду еще раз. Если будет все хорошо, то приглашу вас на мой концерт». Она пообещала: «Все будет хорошо. Я вам обещаю…» Дверь была открыта, и эту сцену смогли увидеть все, кто находился в вестибюле. Подружка моей дочери дернула ее за передничек и спросила: «Слушай, ты где нашла такого кадра?..»
– Константин Леонидович, в то время вы были не только соседом и приятелем великого танцовщика, но и уже известным кинорежиссером. Какие творческие отношения сложились у вас с Махмудом Эсамбаевым?
– Когда приближалось 60-летие Махмуда, он попросил меня написать к его юбилею сценарий кинофильма. Я написал, и вскоре из Гостелерадио Северной Осетии получил телеграмму о том, что мой сценарий принят и запущен в производство. Этот часовой документальный фильм «Танец — жизнь моя», который в день юбилея Эсамбаева был показан по Центральному телевидению, снимал режиссер Татаев, а я выезжал на его съемки. Они частично проводились и на Кавказе.
До сих пор не могу забыть один из приездов в Чечню. Тогда в грозненском аэропорту меня встретили два усача двухметрового роста, очень похожие друг на друга. Они, минуя здание аэровокзала, подвели меня к автомобилю. На заднем сидении я оказался между ними. Проехав весь Грозный, машина начала подниматься в горы.
«Куда мы едем?» — спросил я. Но усачи молчали. Через некоторое время мы остановились у строящегося здания. Я посмотрел, оно должно было быть восьмиэтажным. В гробовом молчании меня по лестнице довели до последнего отстроенного этажа — пятого. Осмотрелся: вокруг ни души. По площадке прошли до следующего подъезда и спустились на этаж вниз. Там меня подвели к роскошной двери, которая напомнила картину Верещагина «Двери Тамерлана». Один из сопровождающих распахнул дверь, и меня с головы до ног окатило паром. Это была баня, где состоялось мое знакомство со сливками высшего общества Чечено-Ингушетии. Затем меня отвезли к первому секретарю обкома партии Власову. «Вообще, — сказал он, — здесь будь осторожен: это не Москва. Сегодня будешь моим гостем. Переночуешь у меня».
Власов опекал меня, московского гостя, все то время, что я провел на родине Махмуда Эсамбаева. Однажды секретарша Власова спросила Махмуда: «А когда ты наконец повезешь своего гостя в горы?» — «Скоро», — ответил он…
И вот 15 июля, в день рождения Эсамбаева, меня повезли в горы, где было устроено настоящее пиршество. Под открытым небом были разложены огромные полотнища, вместо стульев — седла. За каждым сидевшим на седле мужчиной стоял молодой человек. Он подавал рог с вином и предлагал блюда с едой, которую подносили женщины. За моей спиной также стоял юноша. Он мне запомнился тем, что был безукоризненно вежлив, серьезен и, в отличие от других, загорелых, казался бледным. В конце пиршества к каждому гостю подходил юбиляр и знакомил с тем молодым человеком, который его обслуживал. Махмуд подвел ко мне бледного юношу: «Это представитель одного из самых уважаемых и влиятельных тейпов (родов) Чечни». Юноша протянул мне руку и представился: «Шамиль Басаев»…
На сцене и в жизни великий талант Махмуда Эсамбаева мог вынести и победить все, но только не испытания чеченской войной. Гораздо позже мне рассказали друзья, что болезни у него начались в 1995-м, когда бомба уничтожила его дом в Грозном. Пропала коллекция художественных ценностей и собранные за годы выступлений костюмы. Мэр Лужков подарил ему большую квартиру в Москве, которую тут же обокрали: ведь его дверь, по обычаям кавказского гостеприимства, открывалась всем. Махмуд регулярно звонил своему давнему приятелю президенту Ельцину, просил остановить кровопролитие в Чечне. А после отставки Ельцина звонить стало некому… До последних дней жизни Эсамбаев занимался общественной деятельностью и помогал людям. Этот великий танцовщик и замечательный человек умер на 76-м году жизни 7 января 2000 года. Гораздо позже, будучи в Москве на Даниловском кладбище, я увидел бронзовый памятник Махмуду Эсамбаеву. Он стоял, как живой, во весь рост и поднятой рукой приветствовал людей. А на голове была его любимая папаха. Я преклоняюсь перед ним. Вечная ему память!
 

Беседовал Исаак ТРАБСКИЙ, США