«И с концертов возвратясь к себе домой…»

На эту дачу мало кого приглашают. Почитатели таланта Вертинского отыскивают ее сами, а местные жители им всегда готовы помочь. Живущие по соседству старушки-«идолопоклонницы» вспоминают: “Мы умирали по нему. Я помню, помню: «Руки, вы словно две большие птицы!..”» Мне также довелось совершить паломничество в эту маленькую Мекку, где обитал тот, кого называли «устроителем иллюзорных миров» и «конструктором миражей». Здесь по тихим улицам прогуливался стареющий шансонье и писал беспощадно-правдивую историю своей жизни.
Хорошо в этой «собственной» даче
Бурной жизни итог подвести.
Промелькнули победы, удачи
И мечтаний восторги телячьи,
И надежды, как старые клячи,
Уж давно притомились в пути.
После скитаний и мытарств Вертинский бросает якорь в Шанхае и по страстной любви женится на юной Лидии Циргвава. Французские дамы говорили о ней, что она «чудная девочка» и что у нее лицо врубелевского «Демона». Но новоиспеченный муж был не согласен — у нее лицо младшей дочери Морского царя, Русалочки. В марте 1943 года Вертинскому с семьей разрешают вернуться на родину. «Великолепный грешник», поселившись в Москве, познает счастье семейного очага и отцовства. Начинается череда киносъемок и бесконечных гастролей по всему Союзу.
«Мои обожаемые доченьки! — пишет он домой. — Я пою концерты — зарабатываю вам денежки на дачу, где мы купим корову и кота... Кота надо назвать Тимошка. Это старинное котячье имя».
И сидишь целый день на террасе,
Озирая свой «рай в шалаше»...
Так немного терпенья в запасе,
Ничего не осталось в сберкассе,
Ничего не осталось в душе.
«Когда-нибудь я напишу книгу “Мой путь к инфаркту”», — с горькой иронией признавался в те годы Вертинский. А пока он пишет письма жене из «гастрольных ссылок».
«Лиличка дорогая! …Нет слов, чтобы описать тебе весь ужас этой поездки! Мороз 57 градусов! Публика сидит в тулупах и валенках, а я во фраке. А самое ужасное — это «У на У» (уборная на улице)... Трудно выколачивать эту сумму денег, которую я себе наметил для нашей дачи, где мои дорогие обожаемые девочки будут жить, загорать и расти...» (Чарджоу, Чита).
«…Все думал о доме, о тебе и детях — и о том, что никакой жизни у меня нет. Все праздники я где-то сижу в дырах... Как разворачиваются архитектурно-строительные планы на ст. Отдых? Как твои дела на даче? Что слышно с кирпичом?.. Очень тяжело жить в нашей стране. И если бы меня не держала мысль о тебе и детях, я давно бы уже или отравился, или застрелился... Я называю эти концерты «самосожжением». Мне кажется, что я пою на эшафоте...» (Баку, Кисловодск, Ленинград, Иркутск, Таганрог).
Но зато, если скинуть сорочку,
Взять лопату, залезть в огород,
Можно разбогатеть в одиночку,
Продавая клубнику в рассрочку,
И всего за какой-нибудь год!
«Дорогой Сергей Васильевич, — беспокоит Вертинский замминистра культуры тов. Кафтанова. — ...Обо мне не пишут и не говорят ни слова, будто меня нет в стране. А между тем я есть! И очень «есть»! Меня любит народ! (Простите мне эту смелость.) 13 лет на меня нельзя достать билета. Я уже по 4-му и 5-му разу объехал нашу страну. Я заканчиваю уже третью тысячу концертов. А мне 68-й год! Я на закате... Я не тщеславен. У меня мировое имя, и мне к нему никто и ничего добавить не может... Мне горько все это... Меня любит народ и не заметили его правители».
Но, увы, мне нельзя нагибаться,
К сожаленью, мешает склероз...
И чего мне в навозе копаться?
И вообще молодым притворяться
Мне давно очертело до слез!
Историю своей жизни Вертинский дописать не успел. 21 мая 1957 года он скончался в Ленинграде, в гостинице «Астория»…
Однажды автору этих строк улыбнулась удача — Лидия Владимировна Вертинская, которая никому не дает интервью, пригласила меня в свое «родовое гнездо» пообщаться уже не по телефону. На участке — пышные папоротники, под окнами — коралловые флоксы. Душный летний вечер. Хозяйка вспоминает 40-е годы прошлого века, шанхайскую жару, когда пили чай, сидя на циновках, завернувшись в мокрые полотенца, и пот градом — субтропики! А потом был свадебный прием в ресторане «Шехерезада», где в то время пел Вертинский.
Прошли десятилетия. Лидия Владимировна опубликовала книгу «Синяя птица любви» (М.: Вагриус, 2004) и хочет, чтобы увидел свет киносценарий ее мужа «Дым без отечества» — о временах эмиграции. Она вспоминает последние годы жизни Вертинского…
– Как-то раз, сидя в саду на скамейке, Александр Николаевич сказал: «Никто не знает, что для меня значит этот лоскутик земли с собственной дачей на родине после двадцати с лишним лет эмиграции!» Искали мы дачу долго и во многих местах. Однажды жена композитора Марка Фрадкина сказала нам о даче на станции Отдых, и весной 1955 года мы поехали ее смотреть. Дом был в жутком состоянии: с потолка свисали черные лохмотья фанеры, оба крыльца прогнили, было плохо с водой. Но Вертинскому очень понравилось место — сосны, березы. И он сразу согласился дачу купить, даже за баснословную по тем временам сумму, которая в несколько раз превышала истинную цену. Он считал это издержкой своей громкой фамилии. Ставка Вертинского тогда была 270 рублей, а работал он на три ставки: пел 24 концерта в месяц. Дачу мы постепенно обустраивали. Застеклили веранду, в Малаховке, по случаю, достали дубовые брусья от бракованных бочек, из них столяр сделал рамы и двери. Не так давно вдова актера Олега Борисова из Ильинки предложила нам рабочих для постройки парадного крыльца.
– Местные жители еще помнят дачника Вертинского. Как протекала здесь ваша жизнь?
– Александр Николаевич вспоминал украинские хутора своих теток, сестер Сколацких, и хотел сделать все как у них. Сначала устроить погреб с полками (это так и не сделалось) — хотел осенью засаливать овощи, чтобы зимой из Москвы ездить на дачу за соленьями. Но не учитывал того, что каждый раз придется чистить снег от калитки до дома. Хотел завести кур и гусей, еще кабанчика, чтобы заколоть его к Рождеству. Он был в хозяйственном отношении наивным и непрактичным, думал, что летняя дача, как хутор, может обеспечить семью всем необходимым. Мечтал купить корову — я предлагала козу. Мы долго торговались, наконец он сказал: «Чег'т с вами! Не хотите ког'ову — купим козу!» Он любил приглашать на дачу гостей. Весной 1957 года я очень хотела пойти на его шефский концерт в школу. Но вместо концерта пришлось везти на дачу кирпич и проследить его разгрузку. По случаю достали две тысячи штук — в те времена это было большим дефицитом! Вертинский тогда меня утешал: «Еще много раз будешь меня слушать». Но это был его последний концерт перед поездкой в Ленинград. А накануне мы танцевали с ним в ВТО наш последний танец…
Лидия Владимировна вошла в дом готовить кофе. Звездное семейство Вертинских на даче бывает наездами. Младшая дочь Анастасия чаще живет у сына, много времени отдает внукам и занимается наследием отца. Нашу беседу продолжила Марианна, оторвавшись от садовых работ. Она добавила несколько штрихов к дачной жизни семьи и рассказала о себе.
– …Мы объездили много стран со спектаклем по Зощенко «Коварство, деньги и любовь», исколесили весь Израиль и при 40-градусной жаре выступали буквально в некондиционированных залах. При полном аншлаге мы дали 21 спектакль. Несколько лет назад у нас в театре Вахтангова шел спектакль «Варвары» по Горькому, в постановке Аркадия Каца, где я играла Лидию. И мне было безумно интересно работать с талантливым режиссером, который был в свое время художественным руководителем Рижского театра, и с замечательными партнерами.
– Марианна, вы по натуре человек неутомимый, и ваша жизнь наверняка не ограничивается театром?
– Сейчас мы обустраиваем дачу, и я с удовольствием сажаю цветы, у меня много розовых флоксов. Сюда приехали обе мои дочки. Старшая, Саша — профессиональный художник, мастер высочайшего класса, училась во Франции. Огромное влияние на нее оказала моя мама — они обе окончили Суриковский институт. А младшая, Даша, окончила Щукинское училище и учится на дизайнера в Архитектурном институте. Так случилось, что она жила с отцом, Борисом Хмельницким, снялась с ним в двух картинах. Дашу воспитали Борины родители, и после нашего развода она осталась у них. У меня еще есть внучка, зовут ее Василиса, Вася — очаровательное маленькое существо. Это Сашина дочь, и ее отец не возражал, чтобы она получила нашу фамилию. Василиса Емельяновна Вертинская — такое былинное имя!
Хозяин называл свою дачу «БиНаЛи» — по начальным слогам имен своих дорогих девочек (Биби — Марианна, Настя, Лиля).
– Воспоминания, которые написала моя мать, — говорит Марианна, — просто гениальные, то, что называется «на разрыв селезенки». Я читаю, и у меня буквально слезы градом.
А солнце меж тем садится за горизонт, пахнет цветами и истлевшей хвоей…
 

Наталья ЧЕТВЕРИКОВА
Россия