Дарья Рудко, Праведница мира

Ваше Трахтенбергу исполнилось всего девять с небольшим, когда городок Хотин, в котором жила его семья, согласно пакту Молотова — Риббентропа, перешел в состав СССР. Произошло это событие 28 июня 1940 года. Почти весь город высыпал на берег Днестра и смотрел, как с того берега отплыли несколько лодок с военными и причалили к хотинскому пирсу. Советскую делегацию встречали четыре конных румынских жандарма. В их сопровождении красноармейцы прошествовали к сигатуре (муниципалитету), здесь и был подписан акт передачи Хотина советским представителям. Так древний город снова стал русским после 22-летнего перерыва, когда он был захвачен в 1918-м Румынией.

Хотин был построен на торговом пути в Киев с юго-запада еще в X веке Владимиром Красное Солнышко. C XV века город перешел под власть Турции. Именно тогда была отстроена на самом берегу Днестра мощная крепость, сохранившаяся до сих пор. По Бухарестскому мирному договору 1812 года Хотин окончательно отошел к России и стал уездным городом Бессарабской губернии. К этому времени почти половину его населения, как, впрочем, и всей Бессарабии, составляли евреи. И к 1940 году это соотношение сохранилось почти без изменения. Хотинские евреи с воодушевлением встретили приход Красной Армии, ибо антисемитизм в Румынии не уступал по накалу польскому и даже германскому, в советской же стране бессарабские евреи почувствовали себя наконец полноценными людьми. Встречали красноармейцев хлебом-солью.

Но «недолго музыка играла»: на рассвете 22 июня 1941 года город проснулся от оглушительного рева самолетов, армады которых, можно сказать, закрыли небо. Самолеты летели бомбить Кишинев и Киев, но по пути разбомбили и Хотин. Одна из бомб попала в единственный в городе родильный дом. Картина была ужасающей: на ветвях деревьев висели части тел младенцев и рожениц, а само здание полыхало как большой костер. Через несколько дней подошли отступающие части Красной Армии, а с ними толпы беженцев. Однако мост через Днестр неподалеку от Хотина немцы разбомбили. Красноармейцы переправились вплавь, а беженцы, в основном почти все евреи, вернулись назад.

6 июля 1941 года в город вошли немецко-румынские войска. В Хотине тогда проживало около 40 тысяч человек. Большая часть евреев представляла собой беднейшую часть населения. Жили голодно, скученно, ютились в хатках, крытых так называемой дранкой.
После бомбежек от домов остались одни обгорелые стены. Погорельцы, прихватив из горящих домов какое-то имущество, устроились в садах. Румынские жандармы через громкоговорители передали приказ военного командования явиться с рассветом всем евреям в мужскую гимназию.

Утром отец Саши, мать и старший брат Ефим отправились, как было велено, на регистрацию, но Сашу с годовалым братишкой Хаскелем родители оставили в саду, строго наказав никуда не отлучаться и ждать их возвращения. Ждали до позднего вечера. Дети устали от страха, очень хотелось есть. Саша взял Хаскеля на руки, и они отправились к центру города.

– Мы шли, как будто в аду, — вспоминает Александр Харитонович. — Минуло вот уже 67 лет, а перед глазами, как живые, эти страшные картины: горящие дома, на улицах трупы, многие из них обгорелые. Мы с братишкой уже почти подошли к гимназии, когда наткнулись на жандармов. Они выстроили у стены человек 20 евреев и уже приготовились расстреливать их, но, увидев нас, схватили и затолкали в строй, чтобы тоже расстрелять. И тут, — я только чудом и могу это объяснить, — вижу, бежит мама, размахивая бумажкой, а за ней папа с Ефимом. Оказывается, их отпустили. Старший жандарм прочел этот «вид на жизнь», а я, не выпуская из рук братика, бросился к своим. Убедившись, что это наши родители, жандарм отпустил нас восвояси, а тех, что стояли у стены, расстреляли на наших глазах… Так всего несколько минут решили судьбу мою и моего брата.

Расстрелы евреев продолжались в течение всего месяца. Руководил экзекуциями румын Смыда. Как и при старом режиме, он снова возглавил полицию, хорошо знал свой контингент: уничтожали в первую очередь беженцев из западных районов, не сумевших уйти с отступающими частями Красной Армии, интеллигенцию, духовенство, просто сочувствовавших советской власти. Расстреливали на окраине города и там же в братской могиле, а точнее, в огромной яме, закапывали. Через месяц оставшихся погнали полями за 200 километров в село Атаки, чтобы там переправить через Днестр — на украинской стороне Антонеску предполагал устроить сеть концлагерей и гетто и таким образом очистить Румынию от евреев. Но поскольку в Атаки согнали со всей Румынии столько евреев, что для их переправы понадобилось бы несколько месяцев, от этой идеи отказались.

Тогда евреев разделили на несколько колонн и стали распределять в различные местечки. Хотинцев определили в Секуряны. Бывших жителей Секурян (а жили в этом местечке в основном евреи) почти всех уничтожили. В их домах разместили хотинцев, устроив гетто. Самые слабые умирали от голода, остальных группами раз в неделю выводили в поле километров за 30 от Секурян и расстреливали. Рвы предварительно выкапывали крестьяне окрестных сел. В качестве вознаграждения они получали одежду приговоренных, которых перед расстрелом раздевали догола. Расстрелы производились варварски: большинство жертв сбрасывали во рвы ранеными, и они, полуживые, умирали, засыпанные землей, по нескольку дней.

Оставшуюся часть хотинцев снова вернули в Атаки и на этот раз уже переправили на украинский берег в Могилев-Подольский, а потом погнали в село Лучинец. По заведенному порядку тех, кто не мог идти, пристреливали. Одежду убитых разбирали крестьяне-мародеры. Лучинец, бывшее еврейское местечко, огородили колючей проволокой и превратили в гетто.

– Домики были бедные, однокомнатные, — рассказывает Александр Харитонович, — а напихивали в них по нескольку семей. Нас проживало 31 человек. Еды никакой. От голода, антисанитарии и болезней люди стали повально умирать. Умер и маленький Хаскель. Похоронил его я, но не в братской могиле, а на сельском кладбище, рискуя жизнью.

Зимой 42-го в гетто стали запускать дважды в неделю крестьян — обменивать продукты на вещи. Но вещи представляли собой такое барахло, что даже нетребовательные крестьяне на них не зарились. Но некоторые узники сумели припрятать мелкие драгоценности: золотые цепочки, кольца, серьги и т.д. Страшную зиму удалось пережить далеко не всем, больше половины вымерло от холода, голода, болезней. Начиная с 19-го, мужчин стали использовать на торфяных разработках, а женщин отпускали в деревню на заработки. Сашина мама, Лея Шапсовна, устроилась к одинокой 70-летней старушке Дарье Михайловне Рудко в соседнее село Плоское. С собой она обычно брала Сашу. Мальчик чем-то приглянулся бабушке Даше, она говорила, что он похож на ее внука, который жил с ее дочерью в Харькове.

Весной Саша заболел туберкулезом и стал таять на глазах. Когда баба Даша узнала о беде, она пришла в гетто и забрала к себе Сашу.

– Как добрел я до деревни, не помню, — вспоминает Александр Харитонович, — помню только, что во дворе раздела меня баба Даша догола, обрила всего, даже брови, потому что я был весь во вшах, и все это сожгла. Потом выкупала с мылом в горячей воде, уложила на печь в чистую постель и дала попить теплого молока. Первый раз за последние два года спал я на чистом белье и не на голодный желудок. А баба Даша все ночь шила мне новую одежду.

Домик у Дарьи Михайловны был типичным для бедных крестьян: всего одна комната, к которой примыкала кухня с земляным полом и русской печкой, ставшей для Саши кроватью. Но после гетто он казался царскими хоромами. Баба Даша имела корову, ее парным молоком она и выходила Сашу. К лету он поправился и стал помогать бабушке — пас корову. Соседям Дарья Михайловна сказала, что это ее внук, которого она привезла из Харькова, потому что дочь угнали в Германию. Соседи верили и не верили, но они видели, что мальчонка пасет корову добросовестно, выгуливает ее на самых сочных участках. Тогда они стали предлагать пасти и своих коров. Так у Саши набралось целое стадо — шесть буренок. Свежий воздух и парное молоко избавили его от болезни. Да еще за работу ему давали кой-какие продукты, а хозяйки коров по очереди его кормили.

Продукты баба Даша относила в гетто Сашиным родным. Так мальчик стал по существу кормильцем семьи, без него она бы вымерла от голода. В апреле 1944-го Красная Армия освободила Винницу и двинулась дальше на запад, а Трахтенберги вернулись в родной Хотин. Прощание с бабушкой Дашей было трогательным. Она стала им родной, ведь благодаря ей спаслась от неминуемой гибели вся семья Трахтенбергов. Сама же она рисковала жизнью: узнай оккупанты о ее поступке, старушку неминуемо бы расстреляли.

Постепенно к родным пепелищам вернулось еще около тысячи евреев — из тех двадцати тысяч, что проживали в Хотине до войны. Остальные сгорели в огне Холокоста. После школы Саша поступил в Черновицкий медицинский институт. Он окончил институт с красным дипломом, устроился хирургом в Рыбинск, где увлекся онкологией и в 1957 году поступил в ординатуру Московского онкологического института им. Герцена, где трудится по сей день. Вот уже полвека.

Своей специальностью Александр Харитонович избрал торакальную хирургию — лечение опухолей легких, защитил по этой теме кандидатскую и докторскую диссертации, был удостоен Государственной премии РСФСР, стал ведущим хирургом-онкологом страны и вот уже почти 30 лет возглавляет в институте клинику легочной онкологии.

Бабу Дашу Александр Харитонович никогда не забывал и, как только выдалась возможность, съездил в Винницу, чтобы навестить ее. Но встреча, увы, не состоялась: Дарья Михайловна умерла на следующий год после войны. Не смог разыскать Александр Харитонович также ни внука ее, ни дочь…

– Много зла видел я от простых людей во время войны: и когда обрушились румыны и немцы на Хотин, и когда уничтожали они с патологической жестокостью евреев, им помогали в этом украинцы, поляки, молдаване. Но ведь была и Дарья Михайловна Рудко. Моя названая бабушка. Истинная Праведница мира, — так закончил свой рассказ Александр Харитонович.

А недавно ему пришло письмо из Иерусалима, из музея Яд ва-Шем. Специальная комиссия рассмотрела вопрос о причислении Дарьи Рудко к Праведникам народов мира. В их честь в музее была заложена аллея. Каждому праведнику — по дереву. Но для аллеи уже не хватает места. Установили мраморную стену, на которой золотыми буквами выгравированы имена Праведников. Скоро на этой стене появится имя Дарьи Рудко.