Продолжение легенды

В этом я тотчас убедился, потому что буквально сразу был окружен тройкой-пятеркой фотолюбителей-неудачников, которые поглядывали на меня, как отец Федор на более успешных концессионеров (позволю себе эту реминисценцию из Ильфа и Петрова, как дань любви к ним Михаила Таля).
Благодаря этому «телевичку» были сделаны сотни ценных фотографий, среди которых — настоящие звезды спорта, театра, эстрады, религиозные и политические деятели.
Среди них — легендарный шахматист ХХ века Михаил Нехемьевич Таль. За Талем много лет я вел тотальную фотоохоту. Во время его партий, безусловно, интересно было следить за перипетиями борьбы на шахматной доске, но никого не могла оставить равнодушным мимика Таля. В минуты наивысшего напряжения его движения становились экстатичными, казалось, что в нем запрятан вулкан, который вот-вот вырвется наружу. Эта картина дополнялась клубами непрекращающегося сигаретного дыма (страсть Таля к курению общеизвестна).
Но был и совсем другой Таль. Во время официальных церемоний, когда статус мероприятия требовал обязательное наличие галстука (неприязнь Таля к галстукам так же хорошо известна, как и страсть к курению), а рядом сидели «официальные» лица, очень от шахмат далекие, он сидел меланхолично-спокойный, с непрерывно блуждающей по лицу иронической улыбкой. И совершенно нельзя было в эти минуты понять, где он сейчас пребывает.
Совсем иным он выглядел, когда приходилось выступать перед большой аудиторией.
Сохранились передачи ТВ, во время которых он отвечает на вопросы шахматных болельщиков (тогда еще не было «фанатов»). В эти минуты, как правило, ему были присущи ирония, остроумие, обаятельная — можно было бы назвать ее интеллигентной — застенчивость. И, конечно, интеллект. Работа его мысли была просто слышна. Он был полностью поглощен процессом общения.
Зрители это ощущали. Они платили ему за это дорогой монетой: смотрели на него из зала, если не как на сына, то, по крайней мере, как на самого дорогого родственника.
Он всегда был их кумиром.
Моим кумиром Михаил Таль стал очень давно и навсегда.
В нашем шахматном кружке кишиневского Дворца пионеров были почитатели таланта П. Кереса, М. Ботвинника, Б. Спасского и т.д., но в глубине души мы все хотели играть, как Михаил Таль. Нам импонировала не только его мушкетерская лихость, бесшабашная щедрость, когда он направо и налево одаривал своих противников пешками и фигурами, — материальные ценности его не интересовали, — но и его хулиганская верткость (мои друзья-шахматисты, близко знавшие Михаила Нехемьевича, рассказывали, что, жертвуя фигуры, он любил приговаривать: «А не похулиганить ли нам!»). В кино на экране мы познавали «мушкетерскую лихость» и «купеческую бесшабашность», зато «хулиганскую верткость» мы видели наяву. Мы были послевоенные дети, в шахматах тогда смыслили очень мало. Зато неплохо разбирались в людях. Миша Таль был абсолютно наш человек, наш старший.
В августе 1964 года мне выпало счастье играть в крупном шахматном турнире. И этот турнир проходил в Риге.
«Наконец сбудется моя мечта, — увижу Таля», — думал я.
Но Таля в Риге, как нам тогда сказали, не было. В турнире я сыграл неважно и, конечно, не потому, что не увидел Таля. Просто мои именитые противники играли гораздо лучше.
В шахматы играть давно перестал — не привык проигрывать, но, как и в детстве, очень люблю эту чудесную игру. И с удовольствием фотографирую новое поколение шахматистов. Пока они еще не легенда, но кто знает…
И тешу себя мыслью, что своей скромной фотографией внес лепту в продолжение Легенды о Великом Михаиле Тале.

Фото автора